Запах разума
Шрифт:
Мы выкопали около костра глубокую ямку, обложили её стенки камнями и уже собирались налить туда воды, как мне вдруг пришла ещё одна мысль.
– Может, её очистить?
– сказал я.
– Сделать фильтр?
На меня обернулись.
– Насыпать песку в рукав, - пояснил я.
– И процедить воду через песок и два слоя ткани. На сколько-нибудь она ведь станет чище?
Даже Калюжный вытянул большой палец, а Виктор хлопнул меня по спине:
– Соображаешь, салага.
Это были приятные хозяйственные хлопоты, за которыми забывалась вся безнадёжность нашего положения. Я процеживал через собственный рукав воду,
А меня осенило снова. Я был в ударе. Мне показалось, что это - новое проявление dИjЮ vu, тем более, что вереница микропредсказаний как-то прервалась, поутихла.
– Ребята, - сказал я, - надо вытащить из костра несколько углей, которые уже полностью прогорели, и съесть их.
– Артик!
– восхищённо завопил Виктор, который, кажется, моментально уловил мою мысль.
– Ну ты даёшь! Ты - прям в корень зришь, ёпт! Активированный уголь? От живота помогает?
Я не стал вдаваться в подробности. От живота - так от живота. Активированный - так активированный. Лишь бы сработало.
Оказалось, что кипятить воду камешками - дело техники. Надо только выбрать пару удобных щепок, чтобы поднимать камешек, как суши - китайскими палочками. Вот как мы будем пить кипячёную воду - это ушло из виду. Кудинов предложил сворачивать фунтиком широкие глянцевые листья какого-то местного растения. Я помял такой лист в руках, понюхал - вроде бы сок не раздражал кожу, а запах был обычным запахом свежей зелени. Похоже, эти листья не были ядовиты; я согласился с Виктором.
В фунтик из листа помещалась примерно столовая ложка воды - и пришлось ждать, когда кипяток остынет. Но это не имело ни малейшего значения - все как-то успокоились, умиротворились. Мы грызли кусочки угля, вымазали физиономии а-ля спецназовцы на задании, пили кипячёную воду, в которой, не сомневаюсь, был песок, но, скорее всего, не было совсем уж убийственной живности... Калюжный вспомнил о раке.
– Я его выпустил, - сказал я.
– Не злись. Сегодня нам лучше ничего не есть, если не хотим изойти на дерьмо, а до завтра он в плену не доживёт. И по-моему, он не больше рак, чем тот паук. Вовсе не факт, что это - приемлемая пища, даже если мы его сварим.
Калюжный сморщился, но особенно возмущаться не стал: меня поддержал Денис:
– Какой это рак, Серёжа! У него фары, как у навозной мухи... а брюхо - вроде, гнойное какое-то...
– Ша!
– подытожил Виктор.
– Нахрен. Завтра попробуем рыбы наловить. А сегодня лечим понос, засранцы, - и начал грызть кусочек угля с видом отца-командира, подающего пример подчинённым.
Калюжный угомонился и стал развивать мысль, как можно сварить уху в нашей ямке для кипячения. Мне это показалось слишком самонадеянным, но я не стал его разубеждать. Сергей чувствовал себя укротителем огня; если бы не щека, видимо, ему было бы совершенно прекрасно.
А щека распухала.
– Дай взглянуть, Сергей, - сказал я, в конце концов.
– Пока светло.
– Обойдусь, - отрезал Калюжный.
– Отвали.
Я не стал настаивать.
Виктор и Сергей отправились бродить вокруг костра в поисках более длинных и прочных палок, чем те, что валялись
В конце концов, Калюжный подобрал корень с довольно длинным куском ствола, обрезал торчащие отростки - и вышла дикая палица, вполне годная для какого-нибудь неандертальца. Виктор долго над ним издевался, но в насмешках мне послышалась тень зависти: он сам не нашёл ничего более подходящего, чем довольно короткая белёсая щепка. Виктор заострил её и обжёг, но этот импровизированный кинжал его явно не устраивал.
Мы с Денисом собирали хворост, перебирали деревяшки - и набрали целый ворох горючего, бесполезного во всех прочих отношениях. Я разыскал несколько длинных палок, но они оказались безобразно хрупкими... Из нас не вышло носителей копий.
А день потихоньку сворачивался в сумерки. Вокруг нас завилась стайка насекомых покрупнее, чем дневные мошки - подозрительно похожих на местный аналог комаров или москитов. Разницу мы выяснили очень быстро. Во-первых, кусались они больнее, и на месте укуса сразу вспухал волдырь, как от укуса слепня. Во-вторых, мы рассмотрели пару пришлёпнутых: что-то комариное в них было, тоненькие ножки, тоненькие крылышки - но ножек, как мне показалось, перебор.
Восьминогие москиты местных джунглей. Гнус отвратительный. Зараза...
Мы подбросили в костерок свежей травы, чтобы дымил. Летучие вампиры отдалились на некоторое расстояние, выжидая, когда кому-нибудь из нас приспичит по нужде. Дожидались...
Я по-прежнему чувствовал себя лучше всех. Ближе к ночи снова прорезались микропророчества: я знал, что у этого мира два спутника, раньше, чем они появились на небе: тонкий длинный серпик побольше и, чуть ниже, почти полный диск значительно меньше. Громадная белая звезда мерцала под ними, над гаснущей полосой зари.
И к ночи нам стало по-настоящему жутко.
Ни у кого не осталось ни малейших сомнений: мир, в котором мы находимся - не Земля. Чужая темнота, наваливающаяся на реку и лес, казалась зловещей. Молчание ночи, наполненное непонятными шорохами, продирало спину морозом. Весь наш дневной кураж испарился; мы прижались к костру так близко, как могли: огонь был свой, может - единственный свой в совершенно чужой нам среде. Вне своего мира, других людей, цивилизации, без оружия - мы чувствовали себя беспомощными, как маленькие дети.
Я был прав, думая, что ночью станет холодно. Заря догорела - и на траву и песок пала ледяная роса, сделалось очень зябко. Мы подбросили в огонь сучьев, тихо порадовавшись, что топлива должно хватить на ночь с изрядным запасом - оружейная лихорадка принесла хоть какие-то полезные плоды.
Пролетел светлячок, крохотный, очень похожий на брошенный с балкона хабарик. Сперва это показалось забавным, но когда светлячки замелькали между стволами на другом берегу, они стали до отвращения напоминать чьи-то перемещающиеся горящие глаза.