Жан Баруа
Шрифт:
Аббат. О, все уже в порядке!.. Корабль поставили в док, и он снова может плавать!.. (Стучит себя в грудь кулаком.)Корпус был сделан на совесть! Вот, скажем, позавчера я ходил пешком в Сен-Сир; ноги еще крепкие. Нынче собираюсь в Бомон, навестить господина кюре… Как видите, со мной вовсе не нужно нянчиться. (Долго смотрит на Жана, не переставая говорить.)Как он изменился!
Жан. Неужели до такой степени?
Аббат. Эти усы! И потом, сам не знаю, что-то новое, иное… Взгляд… Нет, все лицо…
Г-жа Пасклен (отводит Сесиль в сторону).Ну. а ты? Как ты себя чувствуешь?
Сесиль. Как всегда.
Г-жа Пасклен. Все еще ничего?
Сесиль (со слезами на глазах).Ничего.
Молчание.
Г-жа Пасклен (негромко, бросив взгляд на Жана, разговаривающего с аббатом).А… он?
Безнадежный жест Сесили. Глубокий вздох.
Завтрак окончен.
Аббат (подходя к окну).Вот и дождь прошел, пора в путь. Пойду к кюре, в Бомон. Жан, вы меня немного проводите?
Жан. Охотно!
Подул свежий ветер, пятна от растаявших градин высохли. Огромное и светлое, словно вымытое почти добела, небо раскинулось над городом. Улицы чисты, апрельское солнце смеется на фасадах домов. Белые ставни сверкают после дождя, как лакированные.
Праздник – второй день пасхи. На улицах – гуляющие горожане.
Жан. Пойдем напрямик, через кладбище?
Аббат. Да… (Берет Жана под руку.)Как приятно прошел завтрак. Одно из ваших писем встревожило меня… к тому же, ваша теща так уклончиво отвечала на мои вопросы… (По привычке выделяя некоторые слова.)Но я вижу, вы и Сесиль счастливытак, как оба того заслуживаете.
Жан почти весело смотрит ему в лицо, и аббат принимает его улыбку за знак согласия.
Несколько шагов они делают в молчании.
Жан (с коротким смешком).Счастье? Нет, нет, нет, какое уж там счастье!
Аббат вздрагивает и останавливается.
Аббат. Вы шутите?
Жан (с горькой усмешкой).Мне не до шуток.
Аббат (пораженный, с некоторой обидой).Жан…
Жан (пожимая плечами).До чего же глупо все получилось!
Аббат. Вы меня пугаете, Жан.
Жан. Ничего не поделаешь. Я и сам в тупике.
Аббат. В тупике?… Но вы все же любите друг друга?
Жан (мрачно).Не знаю, не знаю…
Проселочная дорога становится уже. Ничего не ответив, аббат проходит вперед. Поравнявшись с придорожной часовней, крестится.
Они идут краем кладбища по тропинкам, уже зарастающим травой. Через низкую калитку выходят в открытое поле. По обочине шоссе бесконечной вереницей убегают вдаль телеграфные столбы, разделяя на такты нотную линейку проводов. Яркое весеннее солнце заливает луга, скирды соломы, пашню, потемневшую от дождя. Пастбища, перерезанные серебристыми ручьями, спускаются к самой Уазе, с берегов которой еще не сошла вода: спокойная, укрытая от ветра, она отражает недвижное голубовато-серое небо; ивы, погруженные в воду, вздымают свои огромные всклокоченные, темные головы.
Аббат подходит к Жану, любующемуся пейзажем.
Их взгляды встречаются; в глазах аббата – беспокойство и упрек.
Жан. Я отлично знаю, что сам виноват. Я захотел осуществить в двадцать два года нелепую мечту, взлелеянную в шестнадцать… Ни к чему хорошему это не могло привести.
Аббат. Напротив, дружба с детства…
Жан (прерывая его, с горечью).Позвольте, позвольте… Уверяю вас, я прекрасно знаком с этим вопросом, ведь я имел случай хорошенько его изучить!
Аббат умолкает и снова уходит вперед. Эта чисто мужская твердость приводит его в замешательство.
Видя его удивление, Жан злорадствует; свежий воздух, солнце, прогулка немного пьянят его.
Ему хочется высказаться.
Видите ли, в шестнадцать лет о любви создают себе до крайности мистическое представление! Мечта твоя настолько далека, настолько оторвана от действительности, что найти ее воплощение в жизни просто невозможно; и тогда появляется выдуманный от начала до конца, воображаемый предмет любви. Все происходит само собой: берется первая попавшаяся девушка, та, что поблизости… Даже не пытаются узнать, каков ее истинный характер. К чему?… Ее, точно кумира, помещают в центре замкнутого круга своих представлений, наделяют всеми достоинствами избранницы, а затем падают перед ней на колени, с повязкой на глазах… (Смеется.)
Аббат. Опомнитесь, несчастный, что вы говорите?…
Жан. Самоотравление происходит медленно, но верно… Время идет, но повязка с глаз не спадает. И вот, в один прекрасный день, в знак благодарности за то, что девица в течение определенного времени воплощала ваш любовный идеал, вы без колебаний, с улыбкой на устах сочетаетесь браком с совершенно чужой для вас женщиной… (Пауза.)А затем, когда вы так безрассудно связали себя по рукам и ногам на всю жизнь…
Он останавливается и смотрит священнику прямо в лицо.
…свя-за-ли на всю жизнь…Понимаете ли вы, что это значит?
Аббат опускает голову.
…Когда вы остаетесь вдвоем со своей избранницей и хотите ее любить, на этот раз уже всерьез, в повседневной жизни, – вы замечаете, что у вас нет с ней ничего общего… Незнакомка! А может быть, и – враг… И тогда – тупик!
Аббат. Незнакомка, незнакомка… Полноте! Что вы там толкуете? Вы росли в такой близостидруг к другу!
Жан (язвительно).Да, и знали друг друга меньше, чем большинство людей, вступающих в брак после короткого знакомства; ведь в этих случаях стараются изо всех сил употребить время между обручением и свадьбой на то, чтобы объясниться, понять друг друга… Так делается всегда… Между тем мы об этом и не помышляли: мы считали, что хорошо знакомы.
Аббат. Но сначала, в первых письмах, вы…
Жан. Сначала? Я очень скоро обнаружил, что мы совсем разные люди, но, признаюсь, это меня ничуть не тревожило…