Женское нестроение
Шрифт:
Громкою и постоянною насмшкою звучитъ предостерегающая псенка Мефистофеля по темнымъ городкамъ, мстечкамъ и селамъ, гд столько простодушныхъ Маргаритъ изнываютъ въ ожиданіи умныхъ и интересныхъ Фаустовъ. И… он ли виноваты, что вмсто Фаустовъ судьба и условія русскаго захолустнаго склада посылаетъ имъ лишь переодтыхъ аглицкихъ милордовъ.
1900.
III
Женское невжество
Отчего такъ темно невжественны женщины русскихъ образованныхъ классовъ?
Вопросъ мой можетъ показаться дикимъ и даже возбудить чье-нибудь дешевое гражданское негодованіе:
Я негодованіе перенесу, примры выслушаю и со смиреніемъ преклонюсь передъ ними, a затмъ, все-таки, придется повторить вопросъ.
— Я, съ вашего позволенія, говорю не о той образованной русской женщин, «которая… и такъ дале, и такъ дале», а о русской женщин изъ образованныхъ классовъ вообще. Не о Софь Ковалевской, не о Сусловой, Кашеваровой-Рудневой, Евреиновой, Венгеровой, Волковой, Савиной, Щепкиной-Куперникъ и тому подобныхъ, но, хотя бы, о супруг вашей Марь Ивановн, своячениц вашей Софь Ивановн, о супругахъ пріятелей вашихъ, Клеопатр Николаевн, Анн Сергевн, Антонин Прохоровн. Вы — блестящій адвокатъ, супругъ Софьи Ивановны — профессоръ университета, супругъ Клеопатры Николаевны и слдующихъ по порядку — ученый врачъ, модный журналистъ, директоръ департамента. Вс извстны за людей, почтенныхъ не только въ круг своихъ профессій, но и вообще весьма просвщенныхъ.
Это, какъ говорится, «интеллигенція». По мужьямъ причисляются къ интеллигенціи и жены ихъ. Но — покуда молчатъ. Ибо, когда он вмшиваются въ мужскіе «умные» разговоры, на лицахъ супруговъ ихъ выражается самое страдательное выжиданіе: сейчасъ-де моя ляпнетъ такую нелпость, что на недлю будетъ смху всему городу. И если «моя», противъ чаянія, не ляпнетъ, a съ помощью природнаго ума, счастливо выпутывается изъ предпрныятой разговорной ававтюры, мужъя сіяютъ, словно имъ удалось показать обществу необычайно ловкій фокусъ. Итакъ, оставимъ въ сторон Софій Ковалевскихъ и прочую аристократію женскаго ума, a повторимъ лучше: отчего въ русскомъ женскомъ обществ только и есть, что — либо аристократки ума, либо «чернь непросвщенна», a среднеобразованнаго класса не имется?
— Позвольте! Да вотъ, именно, моя Марья Ивановна и вс эти Софьи, Клеопатры — какъ тамъ ихъ еще? — и составляютъ этотъ классъ.
— Нтъ, он — «чернь непросвщенна».
— Ну, ужъ на этотъ счетъ — извинитесъ: моя институтъ кончила съ золотою медалью, изъ тхъ кто — гимназію, кто — лучше частные пансіоны… Какого вамъ еще образованія? Не всмъ же на курсы поступать! Надо кому-нибудь и семью длать.
— И при всхъ золотыхъ медаляхъ, гимназіяхъ и лучшихъ частныхъ пансіонахъ, он — круглыя невжды. Быть можетъ, именно бліагодаря гимназіямъ-то и лучшимъ частнымъ пансіонамъ, и невжды.
— Вы противъ женскаго образованія?!
— Противъ плохого женскаго образованія. Нужно хорошее.
— Чмъ же плохо наше современное?
— Какъ чмъ? именво тмъ, что оно выпускаетъ въ общество круглыхъ невждъ, съ дипломами образованныхъ женщинъ, золотитъ медалями поверхностное знаніе, которое, года два спустя, переходитъ въ рецидивъ малограмотности. И что годъ, то эта невжественность шире и замтне распространяется въ женскомъ обществ. Если вы встрчаете женщину, хранящую слды полученнаго образованія, способную проявить, что мозгъ ея — не первобытная, хотя бы и драгоцнная глыба, что кто-то когда-то поработалъ надъ нимъ педагогическимъ рзцомъ, — этой женщин почти обязательно 30–35 лтъ. Это — осколки эмансипаціоннаго теченія, волною докатившагося отъ шестидесятыхъ годовъ до половины восьмидесятыхъ и тутъ разбившагося…
— Какъ «разбившагося»? Когда же и поразвилось-то оно, какъ не въ наше десятилтіе? Посмотрите, — однихъ путей къ самодятельности сколько предоставлено теперь женщин…
— Къ какой самодятельности-то? Черненькой! Чтобы стать телеграфисткою, фельдшерщею, акушеркою, конторскою или телефонною барышнею, контрольною счетчицею etc.
– общаго образованія не требуется: достаточно спеціальной технической сноровки и того природнаго практическаго смысла, которымъ надлено огромное большинство женщинъ. Нтъ, говоря откровенно, мы, русскіе, весьма искусно и двусмысленно надуваемъ нашъ прекрасный полъ на оба фронта: и образованіемъ, которое-де «есть залогъ самодятельности», и самодятельностью, которую предоставляемъ нашимъ
— Послушайте! Но зачмъ, въ самомъ дл, трудящейся женщин какіе-нибудь Лже-Смердисы?
— Ршительно незачмъ.
— Такъ велика ли бда, если она ихъ и позабудетъ?
— Вы вотъ адвокатъ. На Лже-Смердиса ссылаться при защит вамъ, конечно, никакой судъ не дозволитъ. Однако, вы помните о немъ.
— Помню.
— И считаете нужнымъ помнить, потому что онъ, сколь ни малая песчинка въ пустын прошлаго, все же составляетъ частицу вашего образованія. A вотъ Марья Ивановна наврно не помнитъ, хотя она всего пятый годъ, какъ изъ института и кончила курсъ съ золотою медалью. И y нея нтъ даже извиненія зелеными и красными бумажками, ибо она выскочила замужъ прямо со школьной скамьи въ полную обезпеченность.
— Тоже, батюшка, въ семь-то не до Лже-Смердисовъ!
— Согласенъ. Но въ такомъ случа, когда же до нихъ?
Въ труд — Лже-Смердисы балластъ, въ семь — тоже. Кто же воспользуется Лже-Смердисами? Дюжина старыхъ двъ, y которыхъ не будетъ семьи и которыя достаточно обезпечены, чтобы не искать труда?
— Позвольте: a вотъ эти женщины лтъ 30–35, о которыхъ вы говорили выше, он-то своихъ Лже-Смердисовъ пронесли сквозь трудъ и семью?
— Во всякомъ случа, съ гораздо большею памятливостью, чмъ сейчасъ даже только-что «кончалыя» гимназистки.
— Вотъ видите: значитъ, возможно совмстить Лже-Смердисовъ съ практикою жизни.
— Кто же вамъ говоритъ, что нельзя? Не только можно; но должно. Только для этого необходимо одно условіе: чтобы Лже-Смердисы западали въ мозги плотно, вковчно, съ разсужденіемъ. А, чтобы западали, надо, чтобы ученицы врили, что, обучаясь, он цлесообразное дло длаютъ, a не въ условныя бирюльки играютъ, черезъ тасканіе которыхъ возможно кое-какъ доплестись до всепокрывающаго диплома. А, чтобы врили, надо, чтобы ученье было достойно вры. Если вы сравните женщинъ нашего общества по поколніямъ, самыми образованными окажутся гимназистки семидесятыхъ годовъ, еще врившія, что широкая программа предложеннаго имъ образованія ведетъ и къ цлямъ широкой дятельности. Къ восьмидесятымъ годамъ чисто-образовательный пылъ, не находя себ достойной практической работы, уже охладлъ. Двушка въ гимназіи уже не столько подготовляетъ себя къ роли образованной женщины, сколько добываетъ хорошій дипломъ, что по широт программы требуетъ добросовстной работы. Въ девяностыхъ годахъ поколебалась вра и въ спасительность хорошаго диплома. Двушки съ золотыми медалями часто сидятъ безъ мстъ. Проклиная Лже-Смердиссвъ, которыхъ он зубрили ради этихъ золотыхъ медалей, между тмъ, какъ ихъ подруги, даже не дотащившіяся до конца курса, сидятъ и переписываютъ зеленыя и красныя бумажки за пятьдесятъ цлковыхъ въ мсяцъ. Какъ скоро поколебалась вра въ хорошій дипломъ, уцлло, однако, убжденіе, что все же нуженъ хотя какой-нибудь дипломъ. Но убжденіе это столько разъ опровергнуто при столкновеніи съ дйствительностью, что оно держится уже скоре, какъ суевріе, чмъ — какъ вра. Оно непрочно. Прежде была большая рдкость, чтобы двочка, разъ попавъ въ гимназію, не дошла до конца курса по инымъ причинамъ, какъ обднніе родителей, болзнь, вообще — несчастный случай. Въ настоящее время то и дло встрчаешь двушекъ, прошедшихъ нсколько классовъ гимназіи и ушедшихъ изъ нея, несмотря на хорошіе успхи. — Почему? — Да мсто мн вышло хорошее: приказчицею въ книжный магазинъ. — И не жаль гимназіи? — Какъ вамъ сказать? Вдь, большаго она мн не дала бы…