Жизнь напрокат

Светлый Руслан

– Поехали!

Все те же убогие домики, узкие, пыльные улочки, тенистые сады, дикорастущие смородиновые и малиновые кусты, яблони, плетни, натыканные в беспорядочном сумбуре заборы. Вот, кстати, заборы в Вирове покруче, чем в Дивеевой деревне, у некоторых зажиточных, видимо, граждан аж из бревен стоймя в землю воткнутых возведены. Частокол неприступный, а не забор. Что там за такими оградами делается, сколько я не прыгал, не разглядел. Да и два всего таких увидел, пока по главной улице добирались до перекрестья дорог с полусухой огромных размеров ивой у обочины. Некоторые ветки сбросили кору, отчего кажутся желтыми, костистыми руками тяжело больного человека. У этой странной достопримечательности свернули налево и вдоль длинного плетня добрались до склада деревянных бочек, в каких в моем детстве огурцы солили. Новенькие стоят рядками, разбитые валяются тут же без колец и крышек. Из низенькой

глинобитной хижины доносится стук молотка, у входа с усталым видом пасутся два типа в кожаных передниках на потное, голое до пояса тело. Оба уважительно поприветствовали боярских людей и даже мне слегка кивнули.

После дома ремесленников дорога заметно расширилась и потянулась вдоль речки, что угадывалась за кустистой порослью неподалеку. Пришлось тащиться за бычьей упряжкой, тянущей тяжелый воз с мешками, обогнать которую мешали бредущие навстречу люди, возы и даже фургоны.

Вировский торг занимал внушительную, ничем не огороженную площадь на северной окраине городка там, где заканчивалась жилая застройка и имел свою небольшую пристань. Главный вход со стороны города, там, где в итоге закончилась наша дорога, обозначался двумя большими раскидистыми дубами, хоть и зайти на торг можно было откуда угодно. Перед входом довольно оживленно. Мнутся с котомками и мешками лапотники, бабы в платках, дети, языкатые собаки, тут же телеги, лошади, коровы. Все снует, шевелится, кто-то сидит на земле закусывает, кто-то торопится домой, одна тетка воет в голос, волосы на голове рвет.

Мои швейцарские котлы показывали чуть за полдень воскресного выходного. Базарный день у них тут, по ходу. Съехались со всей округи.

Я отметил, что только что еще раз, чисто машинально раздавил свою собственную версию о сектантской колонии. Мало того, что у них тут целый город, не считая деревни, так еще и уйма народу подтянулась явно не из местных, судя по тому, что теперь уже с Буром и Завидом мало кто раскланивался.

Мои конные провожатые спешились, привязали лошадок к устроенной возле одного из дубов коновязи. Бур оставил скандинавов следить за лошадьми и пустил Праста, как наиболее частого посетителя рынка вперед.

– Найдешь Светла, дашь знать. Мы за тобой потихоньку двинемся.

– А если его здесь нет?

– Тогда навестим его жилище.

Праст согласно кивнул и первым нырнул в толчею на торге. За ним двинул Завид. Следующим зашагал я, потом Бур с Кульмой.

На рынке стоял обычный для такого места многоголосый гомон. Ежеминутно кто-то начинал орать, смеяться или громко нахваливать свой товар. Прилавки без навесов в хаотичном беспорядке натыканы как придется без намека на ряды и разделению по виду товара. Первое, что бросилось в глаза, это - отсутствие фруктов. Полнейшее. Кавказцы, почитай, круглый год торгующие помидорами и персиками на всей рынках матушки России, исчезли как класс. Соответственно, налицо полнейшее отсутствие бананов, апельсинов, баклажанов и винограда, груш и ананасов, огурцов и картошки тоже нету. Странный рынок, дикий какой-то, нецивилизованный. Внавалку торгуют рыбой и кусками сушеного мяса, тканями, одеждой, обувью, резными деревяхами, мукой, мехами, железками и даже холодным оружием. Толкают прямо с не распряженных телег различное зерно в мешках, сено в копнах, продукты пчеловодства, кожи выделанные и сырые, кур продают, цыплят, утят, поросят, ягнят и тому подобное добро. Все это пищит, крякает, блеет и адски благоухает. Порядка никакого, ни малейшего подобия рядов, телеги расположены кто как успел въехать, между иными едва можно протиснуться, везде заторы и толчея, короче, полный абзац, а не рынок.

Если бы не маячившая впереди широкая спина Завида, мне удалось бы заблудиться в этом месиве из людей, лошадей, мешков, бочек и телег ровно через пять минут. Я стал нарочно уступать дорогу всем, кто этого хотел и совсем скоро между мной и Завидом образовалась приличное расстояние, занятое покупателями и гуляками. Надо заметить, что дуб на входе совсем не единственное здесь дерево, вся площадь утыкана березами, кленами, липами с роскошными кронами, так что дуб тот как последний ориентир совершенно мною не видим.

Когда, по моим прикидками, нами была пройдена середина этого чудовищного лабиринта, а веревочник Светел до сих пор не обнаружился, Буру пристало громко поручкаться с каким-то хорошим знакомым. Быстро обернувшись, я понял, что нечаянная встреча отвлекла от меня внимание боярского сынка и решил действовать. Притиснулся бочком к почерневшей от времени телеге, достал пистолет, опустил ствол в землю, нажал на спуск и, не дожидаясь результата, нырнул между колес. А результат внезапного бабаха под безоблачным небом не обманул моих надежд. Заржали кони, заголосили бабы, заворчало мужичье, в истеричном

хоре зашлось все поголовье собранных на торге животных и птиц. Ободрав колено о твердую землю, я полез под следующую телегу, перебежал наискосок крохотный открытый участок и снова оказался под повозкой. Пять минут посидел в этом убежище, вылез наружу, неспешно миновал взволнованную лошадь и полез под стоящий перед ее мордой воз с натянутым грязным тентом. Меня никто не преследовал и никто не удивлялся, когда я вылезал из под очередной повозки или пробирался между тесными прилавками. Здесь многие так передвигаются, когда хотят сократить путь. По моим прикидкам, я уже совершил обходной маневр и пересек ту аллею, где сдернул от Бура. Вызванный выстрелом гомон унялся, но все вокруг только его и обсуждали. Изрядно вспотев, отчаянно работая локтями и лавируя в людском потоке, я стремился к реке. До нее оставалось две сотни метров рыночного безобразия, когда в проходе между двумя телегами с сеном мой сапог неожиданно поехал на чем-то скользком, лишив меня опоры. В попытке восстановить равновесие второй ногой я нажал в такую же склизь и ухватился за оглоблю, чтобы не упасть. Лошадь дернулась и шарахнулась на метр в сторону, дернув за собой оглоблю. Лишившись опоры, я упал на колено.

– Твою мать!
– не сдерживая гнева и отвращения, выкрикнул я.

Оба сапога по щиколотку оказались в мягкой, блестящей, воняющей субстанции. От меня разило хоть нос зажимай. Свежачок, однако.

Я подошел к телеге и отщипнул пучок сена, чтоб протереть штаны на колене и сапожки свои ладные. Наклонился к подошвам и услышал позади сочный голос:

– На место положи!

Екнуло. Выпрямившись, я обернулся. Передо мной стоял молодой ражий детина в черной рубахе, харя - только поросят бить, лоб танковый фугас выдержит. Смотрит сверху вниз васильковым взглядом из-под насупленных собачьих бровей, пальцы в кулаки собирает.

– Не понял, - признался я честно, - тебе что, кусок травы жалко? Это не я тут навалил, а кобылы ваши.

– Я сказал - клади в телегу, - говорит и шаг ко мне делает.

– Ты дебил что-ли? Стой на месте, лапоть!

Я по рынкам таких бобров десятками щемил и славян и цыган и кавказцев, всяких, в общем, а этот сельский увалень, видать, попутал по незнанке, либо сапоги мои модные его заели...

Гляжу, на наш горячий диспут народец собирается, причем преимущественно за моей спиной. У них тут среди телег тихо, кулуарненько, прирежут за милую душу, под копну засунут и вывезут до первой ямы. Пятеро уже собралось, мирные пока, стоят как зомби в кинотеатре, смотрят чем дело кончится. Из всех выделяется только скупой до сена здоровяк, остальные почахлее, двое так с явным недобором веса и это радует...

Я обернулся.

– Вы чего, парни, ханки пережрали? Валите торговать своим залежалым товаром, мы тут сами разберемся.

Мои слова для них как сигнал к решительным действиям. Начали медленно обступать.

Вымазанный в лошадиных какашках пучок сена полетел в лицо своему хозяину. За пучком сорвался мой кулак. От плотной оплеухи несговорчивый детина повалился на борт своей драгоценной телеги. Торгаши бросились на меня. Разворачиваясь, встречаю правой одного, левой другого, локтем добавляю детине в висок, чтоб не вздумал принимать участие. Кто-то дико закричал. Я присел, пропуская над головой толстую лесину, выпрямился и свалил с ног ее обладателя, добавил пахучим сапогом в зубы, чтоб не повадно было подручным материалом драться. Кто-то очень прыткий задумал свалить меня в прыжке прямо с верхотуры передвижного стога. Не вышло. Незадачливый акробат пал возле колес со свернутой на бок челюстью. Сразу двое кинулись ко мне, тяжело повисли на руках, еще одна парочка ударами в четыре кулака принялась обрабатывать поверхность моего органона. Били бессистемно, куда придется, мешая один другому. От хрустящего в нос я увернуться не сумел и рассвирепел от боли. Топнул сапогом по чьей-то ступне, вывернулся из захвата, спиной в телегу уперся и начал молотить.

Через минуту двое кто остался при памяти - стонут, большинство лежит молча. У меня сбиты костяшки, руки и вздымающаяся под рубахой грудь забрызганы кровью. Надо бы отсюда выбираться, да что-то на миг потерял ориентацию - шнобель между глаз пухнет, слезы выжимает.

– Стяр! Эй! Стяр!

Я обернулся. В десяти метрах маячат две рожи, машут мне призывно грабками.

– Давай сюда! Быстрее!

Поверженные неприятели зашевелились, начали вставать, взгляды на мне фокусировать. Пожалуй, действительно, лучше слинять пока не дошло до поножовщины. Переваливаюсь через телегу, перелезаю через соседние оглобли, скачу по мешкам, наконец оказываюсь в обществе махавших мне парней. Один невысокий, юркий, на нерве весь, другой длинный как жердь, с черными, торчащими в стороны кошачьими усенками.