Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
— Я вамъ это, извольте, устрою.
— Ты, Гриша? Но какимъ образомъ?
Онъ загадочно усмхнулся.
— Это ужъ мое дло.
Тутъ на ледяномъ крыльц показалась опять Юліана въ сопровожденіи своего путеводителя. Ледяныя дрова ея не согрли, и, вся продрогнувъ, она заторопилась домой. Такъ Лилли на этотъ разъ и не пришлось заглянуть внутрь Ледяного дома. Прощаясь съ Самсоновымъ, она успла только спросить его, когда же онъ устроитъ ей общанное; на что получила отвтъ:
— Потерпите ужъ до ледяной свадьбы!
III. Пвецъ поневол
Съ 27–го января, когда вступили въ Петербургъ возвратившіяся изъ
Войска съ музыкой и распущенными знаменами продефилировали мимо Зимняго дворца, офицеры — съ лавровыми внками, солдаты — съ еловыми втками на шлемахъ и каскахъ. Вслдъ затмъ состоялся пріемъ императрицею героевъ–офицеровъ, сановныхъ поздравителей и секретаря нашего посольства въ Константинопол Неплюева, привезшаго ратификацію мира. Несмолкающіе залпы съ Петропавловской крпости возвстили населенію столицы о прекращеніи войны.
Слдующій день — день рожденія Анны Іоанновyы — праздновался еще пышне. Утромъ — торжественное богослуженіе, пріемъ поздравленій и пушечная пальба; въ полдень — банкетъ–gala съ итальянской музыкой инструментальной и вокальной и, во время тостовъ, опять пальба; вечеромъ — балъ, на которомъ сераскиръ Очакова Колчакъ–паша, во глав плнныхъ турокъ, на турецкомъ язык благодарилъ государыню за оказанное гостепріимство; а посл бала — «блестящая» иллюминація и фейерверкъ которые, по обыкновенію, были увковчены затмъ «С–Петербургскими Вдомостями» Особенно эффектнымъ на этомъ фейерверк (по словамъ газеты) былъ главный шитъ, представлявшій «высокое рожденіе Ея Императорскаго Величества въ образ на колесниц сидящей зари съ блистающей утреннею звздою на которую Россія, подъ образомъ жены въ надлежащемъ убор и радостнымъ видомъ взирая, гласно какъ бы надписанныя слова живыми рчами говоритъ: — Коликое возвщаетъ намъ благополучіе».
Все это было, однакожъ, только какъ бы предвкусіемъ къ невиданному еще зрлищу — свадьб карликовъ съ «національной процессіей». Подробности держались пока еще въ тайн. Извстно было только, что въ особой «камер» Слоноваго двора усердно происходятъ репетиціи танцевъ, которые будутъ исполняться въ день свадьбы участниками процессіи; но допускались къ этимъ репетиціямъ исключительно только члены маскарадной коммиссіи и ближайшіе ихъ сотрудники. Въ числ послднихъ, какъ уже упомянуто, былъ и Самсоновъ, который такимъ образомъ былъ свидтелемъ всхъ происходившихъ тамъ комическихъ и трагикомическихъ сценъ. Такъ присутствовалъ онъ и при одной подобной сцен, оставившей въ немъ надолго очень тягостное впечатлніе.
Было то 4–го февраля, т. — е. за два дня до шутовской свадьбы. Прибывъ подъ вечеръ на Слоновый дворъ съ другими членами коммиссіи на «генеральную репетицію», Волынскій откомандировалъ состоявшаго также въ его распоряженіи кадета Криницына въ Академію Наукъ за секретаремъ ея, Васильемъ Кирилловичемъ Тредіаковскимъ. Возвратился Криницынъ въ самый разгаръ танцевъ и впопыхахъ подбжалъ къ Волынскому,
— Ваше высокопревосходительство… ваше высокопревосходительство…
Тотъ нахмурилъ брови.
— Эко запыхался, торопыга! А Тредіаковскаго такъ и не привезъ?
— Привезъ… уфъ! Онъ сейчасъ будетъ жаловаться вамъ на меня… Не слушайте его…
— Да что y тебя вышло съ нимъ?
— Я сказалъ ему, будто бы его вызываютъ въ Кабинетъ ея величества…
— Это зачмъ?
— Да чтобы онъ не артачился хать: нравомъ онъ очень ужъ амбиціонный…
— Ну?
— А когда онъ тутъ по дорог замтилъ, что везутъ его вовсе не въ Кабинетъ, то схватилъ меня за шиворотъ: «Ты куда везешь меня?» Да обозвалъ меня такимъ словомъ, что я не смю и выговорить…
— Ладно! дальше.
— Узнавши же отъ меня, что мы демъ на Слоновый дворъ по требованію вашего высокопревосходительства, но для какой надобности — мн, дескать, не вдомо, — онъ сталъ чертыхаться и общалъ принести на меня жалобу…
— Ладно, — повторилъ Артемій Петровичъ и обратился къ показавшемуся въ это время въ дверяхъ Василью Кирилловичу:
— Поди–ка–сь сюда, сударь мой, поди.
Піита нашъ, въ своемъ секретарскомъ мундир, при шпаг и съ треуголкой подъ мышкой, приблизился не безъ чувства собственнаго достоинства, но, при вид пылающаго гнвомъ взора перваго кабинетъ–министра, невольно растерялся. Путаясь въ словахъ, онъ сталъ объяснять, что вотъ этотъ самый юнецъ облыжно пригласилъ его въ Кабинетъ ея величества и привелъ тмъ его, Тредіаковскаго, въ великій страхъ, толь наипаче, что время уже позднее; что слъ онъ съ непутящимъ мальчишкой на извозца въ великомъ трепетаніи…
На этомъ, однако, объясненіе его было прервано Волынскимъ.
— Да какъ ты смешь называть моего посланца «непутящимъ мальчишкой»! Онъ исполнялъ только мое приказаніе, а понося его, ты отказываешь и мн въ должномъ решпект…
И неудовольствіе свое Артемій Петровичъ подкрпилъ двумя звонкими пощечинами, которыми (какъ заявлялъ впослдствіи самъ Тредіаковскій въ своей челобитной) «правое ухо ему оглушилъ, а лвый глазъ подбилъ». Хотя ручная расправа высшихъ съ низшими была тогда не въ такую ужъ рдкость, тмъ не мене, для секретаря «де ла сіянсъ Академіи», философа и стихотворца, такое обращеніе съ нимъ въ присутствіи всхъ членовъ коммиссіи и даже «подлыхъ людей» было нестерпимо; почему онъ и при дальнйшемъ разговор не выказывалъ требуемой субординаціи.
— Ну, а теперь къ длу, — заговорилъ снова Волынскій. — Въ голов y тебя хоть и сумятица неразборная, да есть все–таки нкій даръ слагать вирши.
— Сподобился божественной Иппокрены, — пробурчалъ съ нкоторою уже гордостью Василій Кирилловичъ, которому не могло не польстить признаніе за нимъ поэтическаго дара даже со стороны столь безпардоннаго государственнаго мужа.
— Ты это о чемъ? — спросилъ съ недоумніемъ Артемій Петровичъ, боле свдущій въ ученіяхъ западныхъ политиковъ, чмъ въ миологіи.
— Сподобился я, говорю, того животворнаго ключа, что забилъ изъ–подъ копыта парнасскаго коня, именуемаго Пегасомъ.
— Не при сей ли самой оказіи тебя и пришибло конскимъ копытомъ? Ну, да для дурацкой свадьбы, такъ и быть, можешь опять осдлать своего Пегаса.
— Такъ ли я уразумлъ ваше высокопревосходительство? Вамъ благоугодно, чтобы я сочинилъ стихи для дурацкой свадьбы?
— Ну да; на то ты сюда и вызванъ.
— Прошу отъ сего меня уволить, понеж дурацкія шутки благородному человку непристойны!