Бироновщина
Шрифт:
— То-то, что онъ для меня черезчуръ уже свтелъ: совершенный блондинъ, даже рсницы блыя!
— Но блондины и раньше были вашею слабостью; вдь и нкій дрезденскій рыцарь далеко не брюнетъ…
— Ты, Юліана, точно еще насмхаешься надо мной.
— Служить вамъ можетъ нкоторымъ утшеніемъ, что участь вашу раздляютъ почти вс коронованныя особы; хоть бы вотъ молодая королева прусская, Елисавета-Христина.
— Но y той супругъ — не чета Антону-Ульриху Фридриха II уважаетъ вся Европа.
— Тмъ хуже: онъ не выноситъ вида своей супруги, съ которой его насильно повнчали, встрчается съ нею только въ торжественныхъ случаяхъ, а она, бдная, говорить, его все-таки, безумно любить, изнываеть по немъ! Вотъ это, точно, не дай ужъ Богъ. А когда же, скажите ваша свадьба?
— Не знаю и знать не желаю! Вотъ наша доля — доля принцессъ крови… Ахъ, и ты еще здсь, Лилли? Благодари Бога, моя милая, что ты не принцесса, что можешь вытти разъ замужъ за человка, котораго всмъ сердцемъ любишь!
V. Ha смарку
Хотя принцесса Анна Леопольдовна съ принцемъ брауншвейгскимъ (точне говоря, брауншвейгъ-бевернъ-люнебургскимъ) Антономъ-Ульрихомъ оффиціально еще и не обручились, но съ другого же дня ни для кого при Двор не было уже тайной, что негласная помолвка состоялась, и что такимъ образомъ вопросъ объ этомъ брак, много лтъ уже назадъ задуманномъ императрицею, ршенъ безповоротно. Вс интересы придворныхъ вращались теперь около предстоящаго брачнаго торжества и ожидаемыхъ съ нимъ всевозможныхъ празднествъ. На ту же тему бесдовали межъ собой и два молодыхъ камеръ-юнкера цесаревны Елисаветы Петровны, братья Шуваловы, сидя y себя дома подъ вечеръ за ломбернымъ столомъ.
Карточная игра, преимущественно азартная — въ банкъ-"фараонъ", въ «бириби», въ «ла-мушъ» и въ «квинтичъ» (отъ французскаго названія "quine") въ ту пору при нашемъ Двор процвтала. Какъ только выдавался свободный вечеръ, ломберные столы разставлялись поперемнно то въ собственныхъ покояхъ императрицы, то y герцога курляндскаго, то y его добраго пріятеля, второго кабинетъ-министра, графа Остермана. Въ "русскомъ лагер" карты составляли также самое обыденное развлеченіе. Главный столпъ русской партіи, первый кабинетъ-министръ Волынскій, за массою государственныхъ длъ, рже другихъ увлекался игрой. Сама же цесаревна играла очень охотно, и ея придворная молодежь питала ту же слабость. Если почему-либо въ елисаветинскомъ дворц не устраивалось игры, то зеленый столъ открывался врно y кого-нибудь изъ ея сторонниковъ.
Въ описываемый вечеръ обычные партнеры Шуваловыхъ еще не прибыли, но, въ ожиданіи ихъ, братья забавлялись игрой вдвоемъ, — пока, впрочемъ, игрой не азартной, а «коммерческой» — въ пикетъ.
— Ты, Петя, нынче что-то очень ужъ разсянъ, — говорилъ старшій братъ, Александръ Ивановичъ, записывая свой выигрышъ мломъ и тасуя затмъ колоду: — разносишь четырнадцать дамъ! Въ голов y тебя врно опять пятнадцатая дама?
— Ты думаешь: Юліана Менгденъ? — отозвался Петръ Ивановичъ. — Нтъ, если я и пріударяю за нею, то больше для фигуры, чтобы быть всегда au courant на счетъ всего, что творится въ ихъ лагер. Вертится въ голов y меня все этотъ марьяжъ принцессы! Какое положеніе займетъ наша цесаревна? Досел ей, родной дочери Великаго Петра, были равные онёры съ принцессой. Отнын же принцесса выдвигается на первый планъ, становится полноправною наслдницей престола.
— Буде y нея не родится сынъ, напередъ уже предназначенный быть императоромъ,
— Да не все ли это одно?
— До совершеннолтія опекать его будетъ она же, мамаша. Но при ея вяломъ темперамент Биронъ живо приберетъ правленіе къ рукамъ и станетъ полновластнымъ падишахомъ.
— А твой добрый пріятель Липпманъ — его первымъ визиремъ! — съ усмшкой досказалъ старшій братъ.
При имени придворнаго банкира Липпмана, бывшаго въ тоже время шпіономъ, наушникомъ и ближайшимъ совтчикомъ Бирона, — Петръ Ивановичъ сердито поморщился.
— Не называй мн этого христопродавца! сказалъ онъ. — Деретъ такіе безбожные проценты…
— Охота жъ теб съ нимъ связываться: интригантъ и каналья прекомплектная. Но ты, Петя, смотришь слишкомъ мрачно. Ты забываешь, что y насъ есть Волынскій…
— Да, докол жива государыня, намъ, русскимъ, кое-какъ живется. Книгъ она, кром божественныхъ, правда, не читаетъ, окружила себя бабьемъ да скоморохами; но Артемія Петровича она все же принимаетъ съ докладами. Природнаго здраваго смысла y нея много, да и любитъ она свой народъ. Но разъ ея не станетъ, — прощай матушка Россія! Настанетъ царствіе нмецкое. Первымъ падетъ, увидишь, Волынскій; а тамъ и намъ съ тобой придется укладывать сундуки…
— Въ мста не столь отдаленныя.
— А можетъ, и въ весьма отдаленныя. Что-то будетъ, братъ, что-то будетъ?!
Со стороны входныхъ дверей донесся сочувственный вздохъ. Оба брата съ недоумніемъ оглянулись: въ дверяхъ стоялъ второй ихъ камердинеръ, знакомый уже читателямъ Гриша Самсоновъ.
— Ты чего тутъ уши развсилъ? — строго замтилъ ему старшій баринъ. — Господскія рчи, знаешь вдь, не для холопскихъ ушей.
— Не погнвитесь, сударь, отозвался Самсоновъ. — Но и y нашего брата, холопа, душа русская и по родин своей тоже скорбитъ.
— А помочь горю все равно тоже не можешь.
— Одинъ-то, знамо, въ пол не воинъ; но найдись побольше такихъ, какъ я…
— Что такое?! — еще строже пріосанился Александръ Ивановичъ. — Да ты никакъ бунтовать собираешься?
— Покол здравствуетъ наша благоврная государыня Анна Іоанновна, бунтовать никому и на мысль не вспадетъ. Когда же ея въ живыхъ уже не станетъ, да придетъ то царствіе нмецкое, такъ какъ же русскимъ людямъ не подняться на нмцевъ?
— Вонъ слышишь, Петя, слышишь? — обернулся Александръ Ивановичъ къ младшему брату. — А все ты съ своимъ вольномысліемъ: пускаешься въ бесды съ холопьями какъ съ равными…
— А мн, знаешь ли, такая простота ихъ даже нравится, — отозвался "вольномыслящій" брать. — Воочію видишь, какъ пробуждается человкъ, какъ начинаетъ шевелить мозгами. Ну, что же, Самсоновъ, говори, надоумь насъ, сдлай милость, какъ намъ въ т поры быть, что предпріять.
Добродушная иронія, слышавшаяся въ голос младшаго барина, вогнала кровь въ лицо «холопа».
— Вы, сударь, вотъ сметесь надо мной, — сказалъ онъ, — а мн, ей-ей, не до смху.
— Да и мн тоже, — произнесъ Петръ Ивановичъ боле серіозно. — Говори, не бойся; можетъ, что намъ и вправду пригодится.
Самсоновъ перевелъ духъ и заговорилъ:
— Цесаревна наша вдь — подлинная дочь своего великаго родителя: душа y нея такая жъ русская, умъ тоже острый и свтлый. И народъ объ этомъ хорошо знаетъ, крпко ее любитъ, а про гвардію нашу и говорить нечего: вс какъ есть до послдняго рядового души въ ней не чаютъ, готовы за нее въ огонь и въ воду…
— Ну?
— Такъ вотъ, коли будетъ ужъ такая воля Божья и пробьетъ государын смертный часъ, — кому и быть на ея мсто царицей, какъ не цесаревн? Вся гвардія, а за ней и весь народъ, какъ одинъ человкъ, возгласить: "Да здравствуетъ наша матушка-государыня Елисавета Петровна!"