Чума в Бедрограде
Шрифт:
Если папа в результатах осмотра соврал — это свинство. Но пойти сейчас к Диме — вот так прям, папе в лоб, шоб знал — свинство не меньшее. Плюс достаточно очевидно, что истина где-то посередине, Бровь полупригодна или типа того, а медицинское заключение зависит исключительно от степени осторожности заключателя.
— Решил всё-таки отработать свой диплом и послушать лекции? — дружелюбно окликнула Бровь Диму. Тот, как обычно, обернулся (почему всегда, когда к нему обращаются, он оказывается спиной к говорящему?) и помахал рукой.
Давненько не виделись, аж полчаса!
— Курилку ищу, — ответил он, широкими шагами подбегая к Брови, — будь моей путеводной звездой.
— Потому что спросить у кого-нибудь из, не знаю, студентов медфака ты не догадался.
— Мне сказали, что на третьем этаже, а подробности поглотил рёв ликующей толпы.
— Как откажешь кумиру народных масс?
И как приятно знать, что у трёх действующих на данный момент медиков такой напряжённый график работы.
Медфак выглядел непривычно. На истфаке сегодня просто воцарилась псевдоканикулярная тишина, сопровождаемая не менее псевдоканикулярной пустотой — но не благостно-летняя, а тяжёлая, зловещая прям. Двери аудиторий не заперты, но за ними никто не учится, не списывает и не ржёт во весь коридор.
Будто по истфаку уже прошлась чума.
Медфак пострадал меньше. Пятикурсников разослали по районным поликлиникам — сидеть в регистратуре и вылавливать людей с симптомами тяжёлого ОРЗ. Под предлогом практики.
Тяжкая, тяжкая жизнь студента-медика.
Актовый зал оккупировали истфаковцы, и всем было понятно, что никакого учебного процесса в здании не происходит, слишком лихорадочное волнение этот самый актовый зал источал. Тем не менее, пары продолжались, и все, кроме несчастных (счастливых?) пятикурсников и нескольких аспирантов, на них сидели.
Вот это было куда более каникулярное ощущение. Вроде бы все учатся, но на самом деле нет, потому что как только пара закончится — побегут толпой на первый этаж, выспрашивать.
Ультра-секретный совместный проект медицинского и исторического факультета, спешите видеть.
Это всё (особенно про практику пятикурсников и то, как Брови повезло не быть с медфака) ей Дима же и рассказал. Неясно только, зачем. Она, конечно, сама спросила, но так, не особо ожидая реакции. Дело Брови уже сделано, ей сейчас осталось только крутиться где-нибудь неподалёку, не пропадая из видимости, и быть одной из студентов, готовых, того не зная, поучаствовать в создании лекарства. Но нет, Дима после своего вчерашнего выступления её аж специально нашёл (что было несложно, ибо Бровь как приклеилась к Ларию Валерьевичу, так и не собиралась отцепляться), увёл в сторонку и долго объяснял, что происходит.
Нравится она ему, что ли?
Он ей, конечно, тоже вполне так. Галка вот не оценила бы, ей подавай сплошных габриэлей евгеньевичей, ваяющих тонкими музыкальными пальцами будущую классику всероссийской литературы, она аж его фотку клянчила когда-то. И фотка-то есть, но всё никак не доехать до Хащины, с натуральной шпионской эпической драмой на руках.
— Слушай, а ты не дальтоник?
— Давай, пошути про мой вкус в одежде, — обиженно протянул Дима.
— Нет, я полна терпимости и ничего не имею в виду, но ты в курсе, что на тебе розовая рубашка и салатовый галстук, а на штанах вышиты чьи-то бдительные глаза, да?
— Эти штаны у меня с третьего курса.
— И красные носки.
— Красный — отличный цвет, чем он тебе не угодил?
— И всё ещё розовая рубашка.
— Это эстетическое решение.
Ага, как и перевязать волосы простой хозяйственной резинкой.
— Скажи мне честно, ты всегда таким был?
Дима посмотрел на Бровь с болью и страданием.
— Нет, я был лучше. Но потом к Ройшу, который так трогательно берёг половину моих вещей после моей же смерти, въехала какая-то незнакомая девушка и половину этой половины прикарманила. Не знаешь, случайно, почему я не нашёл своих любимых красных подтяжек и куда они задевались? А вторую квартиру, где хранился совсем неприкосновенный запас, так и вообще разграбили Охрович и Краснокаменный. Чья, по-твоему, расстрельная рубашка была вчера на чучеле Метелина? И зачем тебе вообще подтяжки, ты же их не носишь!
— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — крайне невинно (даже самый подозрительный тип не догадался бы!) ответила Бровь.
— Мне не жалко, но носить одежду покойников — перверсия.
— Вот поэтому, как ты сам заметил, я её и не ношу.
Дима хмыкнул.
Уела, а!
Они наконец-то добрели до курилки — маленькой комнатки в конце коридора, сделанной, по папиным рассказам, в стародавние времена (то есть годы его юности) из сломавшегося сортира, который не хватило денег чинить. Поэтому унитазы выбили, дырки залили бетоном, сверху на них взгромоздили кое-как покрашенные лавки и поставили на подоконник пятилитровую пепельницу (которой медикам всё равно не хватало — нервная работа). Ах да, ещё прорубили в стене окно.
Это ведь куда проще, чем починить канализацию!
По крайней мере, так было в стародавние времена, когда Университет ещё не владел оной.
Правда, косая деревянная рама, кажется, не умела закрываться до конца. Вентиляция в курилке — это хорошо в сентябре, а зимой тут что, прямо в пальто курят? Предварительно забрав его из гардероба и доставив на третий этаж?
Дима вытащил из кармана мятую картонную пачку без опознавательных признаков и добыл оттуда самокрутку. Предложил вторую Брови. Она взяла. Вообще-то Бровь пыталась бросить курить — не хватало ещё добавить к слабому сердцу тухлые лёгкие (да, да, несложно догадаться, травма детства, папа-доктор-наук), но настоящая портовая самокрутка — это не то, от чего можно отказаться.
Запрыгнув на подоконник, Дима закурил, галантно забыв предложить Брови зажигалку. Она немного побрюзжала без слов и стала копаться в поисках своей — оставшейся в сумке, оставшейся аж на кафедре истории науки и техники.
Хороша собой и обладает отменной памятью.
Заметив страдания Брови, Дима наконец-то протянул ей желанный источник огня. На этом инцидент с закуриванием можно было считать исчерпанным.
Очень важное и примечательное событие в жизни обоих.
— А чего на улицу не пошёл? Ближе же.
— Там толпятся, уходить пока нельзя — скоро первую порцию студентов класть в лазарет. Уже положили бы, но последнюю партию коек только привезли из Порта, расставляют. Поэтому несчастные, не ведающие своей будущей судьбы, торчат как раз на крыльце факультета и треплются. И я не прочь потрепаться, но одни и те же вопросы уже вот тут, — он показал ребром ладони уровень шеи, поразмыслил, и поднял его до носа, — сидят. И потом, я же выпускник медфака. Вот спросит меня кто-нибудь — уважаемый Дмитрий, если вы тут пять лет проучились, скажите нам, где на знаменитом медицинском факультете БГУ имени Набедренных курилка? А я в ответ смогу только мычать Попельдопелем.