Чума в Бедрограде
Шрифт:
Ну вот, не видать Брови галстука.
С другой стороны, разве он был ей нужен?
С третьей — зато никто больше не носил бы это с розовой рубашкой.
С четвёртой — надо уже признаться себе в том, что она мнётся на пороге, краснеет и смущается. И Ройш ей не поможет. Не из зловредности, а потому, что, как верно (хоть и чересчур патетически) заметил Дима, не догадывается, что надо.
Бровь вздохнула, решительно шагнула в коридор, решительно скинула куртку, решительно расшнуровала ботинки, решительно влезла ногами в гостевые тапки и решительно не знала, что дальше делать.
— Пожалуйста, вымойте руки и проходите в гостиную, — церемонно предложил Ройш и удалился за чаем.
Если бы Бровь никогда раньше не бывала в этом доме, она решила бы, что здесь царил идеальный порядок. Но нет: зубная щётка, конечно, в стаканчике, а вот тюбик с пастой просто на краю раковины; нижний край перекинутого через вешалку полотенца не параллелен полу; в гостиной на столе ровной стопкой лежат бумаги, которым место в кабинете, и — о святотатство! — печатная машинка там же.
Ройш тоже не спит ночами.
— Печенье, к сожалению, закончилось, есть только это, — Ройш бережно поставил прямо рядом с печатной машинкой конфетницу с чем-то мармеладным и занялся разлитием чая. — Или вы какой-нибудь более серьёзной еды хотите?
От этого вопроса внутренности Брови почему-то с визгом бросились друг к другу в объятия. Ройш вовсе не был гостеприимным человеком, и вообще: одно дело — ритуальный чай любому зашедшему, другое — еда.
Еда — это, ну.
Как-то интимно.
Вообще-то Бровь целый день ничего во рту не держала, но вот так с порога соглашаться на ужин было бы слишком. Пришлось помотать головой.
Ройш кивнул и, не прикасаясь к своей чашке, уселся напротив.
— Вас сегодня не было в Университете, — проницательно заметила Бровь. Ну а что, надо же с чего-то начать беседу.
— Не вижу смысла туда ходить в нынешней ситуации.
— Ага, истфак как вымер… даже на кафедре никого нет. Все студенты хотят в экспедицию. Это же так здорово, правда? Ну, в смысле — получится много лекарства…
Ройш откинулся и сложил руки фирменным домиком (шалашом для карликовой пихтской лошади — как минимум одну приличную шутку Гошка-Александр породил), палец к пальцу.
— Ума не приложу, кто мог вам выболтать про лекарство, — насупился Ройш.
Когда ему что-то не нравилось (то есть довольно часто), он всегда выглядел немного обиженным, словно не обстоятельства так сложились, а кто-то гадит лично ему.
— Намекаете на то, что подобные вещи вслух не обсуждают?
Ройш только покачал своей идеально прилизанной головой. Гладко выбрит, застёгнут на все пуговицы — он же весь день проторчал дома, леший возьми! Как так можно?
От живого человека — только тапочки.
— Вы ведь на истфак не только лекции читать ходите, — предприняла Бровь ещё одну попытку мирного диалога. — Ну то есть я так думаю. Думала. Максим Аркадьевич вроде бы ведёт переговоры с фалангами. Вы ему нужны. Наверное.
— Односторонние высказывания обычно не называются «переговорами», — бесстрастно проговорил Ройш. — Как было сказано выше, я не вижу необходимости своего личного участия в нынешней ситуации.
Он настолько напоминал папу (по содержанию, не по форме, конечно), что Бровь чуть было не замахала руками, дабы отогнать призрак Фрайда.
— Да, но… Максим Аркадьевич выглядит довольно устало. Я ничего не знаю — может, переговоры… общение с фалангами идёт хуже, чем планировалось. А вы многое умеете. Если бы вы как-то помогли…
— Бровь, — прервал её Ройш, еле заметно вжимая голову в плечи, — подобные рассуждения от человека, незнакомого с принципами работы государственного аппарата, звучат наивно и по-дилетантски. Фаланги не всегда реагируют сразу и не всегда уведомляют о своих действиях, но всегда мгновенно изучают переданную им информацию. Информация была передана ещё вечером в субботу; если до сих пор реакции не воспоследовало, значит, таково их решение.
Он прав: наивно и по-дилетантски, и вообще Бровь это значение слова «фаланги» два дня назад впервые узнала. Он прав, как и папа, который говорит, что Университет может ошибаться.
Только разве из этого следует, что нужно сесть, ничего не делать, сложить пальцы домиком и принять их решение?
— Их решение — бросить нас на произвол судьбы? С эпидемией чумы на руках?
Ройш позволил себе досадливый вздох.
— Как и многие другие, вы забываете, что мы имеем дело с двумя разными информационными прецедентами. Конфликт гэбен и попытка Бедроградской гэбни очернить репутацию Университета — только первый из них, и только о нём осведомлены фаланги. Этот прецедент ни является ни исключительным, ни опасным для населения — следовательно, не требует обязательного применения каких бы то ни было санкций; необходимость оных санкций в данном случае оказывается сугубо решением фаланги, работающего по данному вопросу. Что же касается возможной эпидемии чумы — это другой прецедент, о котором фалангам неизвестно. Соответственно, они не учитывают этот фактор.
Тогда, наверное, стоит им рассказать?
Хотя нет, не стоит. Бровь действительно не очень понимала в политике и вообще, но, кажется, это как раз то, чего Университет пытался избежать и ради чего Дима приехал из Столицы. Если об эпидемии станет известно, получится, что Университет всё-таки некомпетентен, не уследил за своими канализациями, а доказать, что вирус подбросили как раз для этого, невозможно, и Бедроградская гэбня победила.
По-дурацки получается. Об эпидемии рассказывать нельзя, но без рассказа об эпидемии (и, соответственно, серьёзности намерений Бедроградской гэбни) фаланги до решения не снизойдут. Ну и какие же это два разных информационных прецедента, если они настолько друг на друге завязаны?
Нет, так быть не может. А даже если и не эпидемия, а один дом — ну и что? Всё равно кто-нибудь мог бы умереть. Всё равно это явные гадство и подстава, и есть же свидетели (вот она, Бровь, возле печатной машинки сидит), есть доказательства, не могут же фаланги это просто проигнорировать!
Так же не бывает.
— Вы сами сказали, что фаланги не всегда уведомляют о своих действиях. Может, они прямо сейчас везут Бедроградскую гэбню на Колошму, а нам не говорят, чтобы мы ещё немного помучились.