Чужие грехи
Шрифт:
Онъ видимо длалъ надъ собой страшныя усилія, чтобъ ироніей, шуткой заглушить какія-то другія чувства.
— Вы, ma tante, вроятно, все уже знаете? сказалъ онъ Олимпіад Платоновн.
— Да, да, отвтила она печально. — Я пропустила вчера въ газетахъ эту кореспонденцію… Подлогъ векселей… растрата чужихъ денегъ… плутни въ банк… я, право, ничего не поняла…
— Что-же его судить будутъ? спросилъ какъ-бы вскользь Евгеній.
— Да… онъ арестованъ…
— Значитъ теперь хоть что-нибудь да будемъ о немъ узнавать каждый день, проговорилъ Евгеній и вдругъ обернулся къ Петру Ивановичу: — Вотъ когда хорошо-бы убжать на край свта и забыть, что есть газеты,
Прислушиваясь къ его словамъ, къ его голосу, видно было, что онъ все говоритъ не то, что хотлъ-бы сказать, что онъ напускаетъ на себя топъ какой-то холодной насмшливости; но это едва-ли было ломанье, рисовка своимъ горемъ. Нтъ, юноша, кажется, просто боялся разрыдаться, впасть въ отчаяніе, дойдти опять до полнаго упадка силъ, до нервнаго припадка. Онъ чувствовалъ, что ему было какъ-будто легче, когда онъ шутилъ, иронизировалъ. Ему теперь вспоминались слова Петра Ивановича: «что поневол будешь улыбаться, когда и сегодня бьютъ, и завтра колотятъ».
— Ты боле не зди въ пансіонъ, сказала Олимпіада Платоновна. — Передемъ поскоре куда-нибудь на дачу… подальше отсюда… Можетъ быть, все это такъ кончится… Я завтра-же наведу справки на счетъ его, похлопотать надо, можетъ быть…
Въ эту минуту раздался звонокъ въ передней.
— Софья, Софья, скажите, что я не принимаю… больна… дома нтъ… скоре! быстро проговорила Олимпіада Платоновна.
Софья торопливо направилась въ переднюю.
— Это графиня Марья Всеволодовна прізжала, доложила она черезъ нсколько минутъ. — Говоритъ, по важному длу…
Въ передней послышался новый звонокъ. Потомъ еще.
— А! вс уже узнали! проговорила Олимпіада Платоновна, и въ ея голос послышалась нотка злости.
— Въ Выборг, говорятъ, хорошо жить, вдругъ проговорилъ Петръ Ивановичъ. — Природа тамъ спокойная, здоровая… люди… Ну, да вдь вы по чухонски не знаете, значитъ люди тамъ вс хорошіе…
— Что-жь… въ Выборгъ, значитъ, можно хать, машинально отвтила Олимпіада Платоновна.
— Я тоже на лто освобожусь отъ уроковъ, махну туда съ вами, продолжалъ Петръ Ивановичъ. — И отъ Питера недалеко, и глушь благодатная, а главное люди хорошіе, по русски не говорятъ…
Петръ Ивановичъ долго еще ораторствовалъ въ этомъ тон, но его едва-ли слушали и понимали…
На слдующій день въ газетахъ появились обстоятельные разсказы о поддлк какихъ-то счетовъ и краж общественныхъ денегъ въ крутогорскомъ банк Владиміромъ Хрюминымъ; на третій день въ дом Олимпіады Платоновны было отказано, по крайней мр, десятку постителей, съ соболзнованіями справлявшихся, здорова-ли, не заболла-ли княжна; прошелъ еще день и въ газетахъ появилось сообщеніе, что Владиміръ Хрюминъ былъ только исполнителемъ воли цлой шайки банковскихъ мошенниковъ и что онъ самъ личность мелкая и ничтожная, не способная даже на ловкое мошенничество; въ дом Олимпіады Платоновны опять приходилось отказывать сочувствующимъ старух роднымъ и знакомымъ…
Но къ княжн Олимпіад Платоновн ворвалась все таки Мари Хрюмина, вся раскраснвшаяся, взволнованная, въ слезахъ.
— Что-же это такое, ma tante! Мы опозорены, наша фамилія замарана! воскликнула, всхлипывая, отцвтающая два. — Чмъ-же другіе-то виноваты, чмъ я виновата, что онъ негодяй, что онъ что-то укралъ…
— Да кто тебя, мать моя, обвиняетъ! съ злостью воскликнула княжна.
— Но вдь я ношу туже фамилію! воскликнула Мари Хрюмина, рыдая. — Вс спрашиваютъ: это, врно, вашъ близкій родственникъ? Вс смотрятъ какъ-то двусмысленно, точно сторонятся…
— Ну и ты сторонись! раздражительно
— Но вдь я, ma tante, двушка! воскликнула Мари Хрюмина.
Княжна посмотрла на нее, не то съ удивленіемъ, не то съ ироніей.
— Ахъ, да неужели ты еще не привыкла къ этому, проговорила она.
Но Мари Хрюмина была серьезно встревожена мыслью, что ее, ради ея родственныхъ связей съ воромъ и мошенникомъ, могутъ обойдти женихи.
Въ это время Петръ Ивановичъ и Евгеній неслись уже по желзной дорог въ Выборгъ искать дачу.
— Берите, что попадетъ, лишь-бы скоре отсюда выхать, говорила имъ на прощаньи Олимпіада Платоновна.
— Петръ Ивановичъ, это какая птица подъ крыло голову прячетъ, когда ей грозитъ опасность? спрашивалъ Евгеній у Петра Ивановича.
— А чортъ ее знаетъ, какая! ворчливо! отвтилъ Петръ Ивановичъ. — Вамъ-то что до нея?
— Да такъ, потому вотъ, что мы съ ma tante чуть что случится, сейчасъ свои головы подъ крыло прячемъ…
КНИГА ТРЕТЬЯ
НА ПОРОГ КЪ ЖИЗНИ
I
Неподвижныя ели и сосны, гигантскія глыбы гранита, обросшія сухимъ мохомъ, цлое море песку, безчисленные морскіе заливы, множество безлюдныхъ уголковъ лса и прибрежья, изрдка встрчающіеся суровые и молчаливые финны, полное затишье, по цлымъ часамъ не нарушаемое ничмъ, ни говоромъ человка, ни пніемъ птицы, вотъ что охватило со всхъ сторонъ кружокъ Олимпіады Платоновны, когда она съ своей семьей и съ Петромъ Ивановичемъ перебралась на лто въ Выборгъ. Нанятый ею отдльный домикъ, потонувшій въ саду на берегу залива, стоялъ далеко отъ города, на краю форштадта. Купанье въ залив, прогулки до сосднему парку барона Николаи, поздки на пароход по Саймскому каналу въ Юстилу, въ Ратти-Ярви, катанье на лодк и рыбная ловля, все это наполняло досуги семьи въ эти дни ея уединенной, тихой жизни вдали отъ всякаго шума. Сухой воздухъ, безоблачное небо, лтнее тепло, полный покой длали свое дло, успокоивали нервы, подавляли тревоги, наввали что-то въ род умственной спячки. Здсь невольно клонило ко сну, манило прилечь гд-нибудь въ тни и смотрть дремотными глазами куда-то въ даль, безъ цли, безъ мысли. Иногда, въ тихій безвтрянный день, отправившись на рыбную ловлю и забравшись на лодк на середину соннаго залива, Петръ Ивановичъ и Евгеній проводили въ безмолвіи цлые часы и только изрдка обмнивались отрывочными замчаніями, что «нынче тепло», что «сегодня хорошо ловится рыба». Только изрдка среди этого искуственно созданнаго затишья вдругъ проскальзывали какія-то горькія фразы, говорившія ясно, что и въ этомъ затишь въ душ Евгенія далеко не все успокоилось и улеглось. Иногда онъ замчалъ:
— А что, Петръ Ивановичъ, неужели мн всю жизнь придется такъ спасаться отъ людей, какъ въ Сансуси, какъ здсь?
— Да, пожалуй, что и такъ, если вы не примкнете къ другому кругу людей, если вздумаете вчно жить среди разныхъ Хрюминыхъ, Дикаго, съ одной стороны, и разныхъ Перцовыхъ, съ другой.
— Да, но вдь это та среда, съ которой сжилась ma tante…
— Олимпіада Платоновна доживаетъ свой вкъ, а вы начинаете жить. Вамъ нечего надяться жить такъ, какъ она. Вамъ надо забыть, что вс эти Дикаго, вс эти Хрюмины ваши родные. Вы имъ не ко двору. Въ ихъ кругу вы будете постоянно играть двусмысленную роль бднаго родственника, въ ихъ кругу вы вчно будете наталкиваться на вопросы о вашихъ фатер и муттерш, а вамъ самое лучшее позабыть обо всемъ этомъ.