Чужие грехи
Шрифт:
— Ито? Не выгонятъ? А вы знаете, сколько Матросовъ забралъ у отца денегъ? А? Нтъ, не знаете? Ну, такъ и не толкуйте, что изъ за меня не выгонятъ? Передо мной и самъ Матросовъ на заднихъ лапкахъ ходитъ. На прошлой недли былъ у меня на имянннахъ, пили, пили, до положенія ризъ у меня на половин, я ему и говорю: «А вы, Владиміръ Васильевичъ, въ присядку умете плясать?» «Умю», говоритъ. «Ну, говорю, давайте плясать» И проплясалъ! А ты говоришь, изъ за меня не выгонятъ!
Разговоры объ экзаменахъ были еще откровенне. Тому-то столько-то надо заплатить, этому столько-то — вотъ и выдержишь экзаменъ. Если дать Матросову хорошій кушъ — онъ и самъ дипломъ сфабрикуетъ. Тоже нанять можно какого-нибудь голяка за себя на время экзаменовъ. Все это говорилось съ полнымъ убжденіемъ, что это такъ и должно бытъ: на что же и деньги существуютъ, какъ не на то, чтобы при помощи ихъ обдлывать все, что вздумаешь.
Эти отношенія, прикрывавшіяся приличною вншностью пансіона, относительнымъ порядкомъ во время класныхъ занятій, маскою, надваемою и учителями, и учениками, доходили до невроятныхъ безобразій, всплывая наружу только иногда.
Матросовъ зналъ свою публику.
— Этимъ золотымъ тельцамъ нужны дипломы или сдача экзаменовъ въ юнкера, въ казенныя заведенія — и больше ничего. Слава Богу, если имъ удастся добиться, чтобы они знали хоть то, что потребуютъ отъ нихъ по програм; впрочемъ, можно похлопотать, чтобы на нихъ смотрли сквозь пальцы на экзаменахъ; денегъ они не пожалютъ: лишняго-же отъ нихъ требовать не слдуетъ — это не такія головы, да и раздражать ихъ по пусту лишнимъ трудомъ не слдуетъ. Но хорошо бы имъ читать лекціи съ широкими взглядами, въ интересномъ изложеніи, не для того, чтобы они запомнили все это, а чтобы они могли сказать въ своемъ кругу, какъ интересно у насъ читаютъ лекціи; это притомъ и можетъ заставить ихъ терпливо сидть въ класахъ. Вообще нужно быть немного циникомъ и смотрть на дло прямо: это шалопаи — и больше ничего, ихъ нужно перетащить черезъ экзамены — вотъ и все; это непріятно, но что же длать, нельзя-же въ самомъ дл принимать къ сердцу то, что какой-нибудь золотой телецъ такъ и останется на всю жизнь глупымъ теленкомъ?
При этомъ Владиміръ Васильевичъ даже либеральничалъ и замчалъ, что онъ слишкомъ мало возлагаетъ надеждъ на эту среду и не думаетъ, что она могла бы измниться отъ того, что ея члены станутъ немного глупе или умне, немного учене или невжественне.
Съ гувернерами онъ былъ еще откровенне. Онъ бралъ ихъ только въ томъ случа, если у нихъ не было дипломовъ, если они были голью перекатной, если онъ зналъ за ними кое-какіе гршки, на которые онъ сразу могъ указать имъ. Предлагая имъ малую плату, онъ говорилъ, что они могутъ увеличить свои заработки «приватными уроками», что они могутъ «запастись у него связями», что онъ впрочемъ «не нуждается въ нихъ» и если беретъ ихъ, то только вслдствіе ихъ просьбъ, хотя… тутъ онъ говорилъ или о томъ, что не ловко имть гувернера безъ диплома, или что опасно брать воспитателя съ нсколько сомнительной репутаціей, но… Въ конц концовъ принимаемый въ гувернеры голякъ чуть не цловалъ руки у Владиміра Васильевича, исполненный чувствами благодарности.
На этомъ общемъ, перекрестномъ лгань и надувательств держалось все училище Матросова. Эта система отражалась на каждой мелочи, въ каждомъ шаг. Ученики «считывали» уроки, отвчая ихъ учителямъ, какъ заученные; учителя длали видъ, что они не замчаютъ обмана и ставили хорошіе балы. Матросовъ жилъ широко, чтобы показать, что онъ богатъ, и имть такимъ образомъ возможность поддерживать свой кредитъ, надувая кредиторовъ. Чтобы добиться извстности, онъ заискивалъ среди журналистовъ и безплатно уступалъ свою залу для разныхъ благотворительныхъ концертовъ и литературныхъ чтеній. Желая показать успхи школы, и онъ, и наставники являлись довольно строгими во время экзаменовъ, хотя и онъ, и они очень хорошо заране знали, что они спросятъ такого-то ученика и что потребуютъ отъ другого, такъ какъ ученики спеціально подготовляли къ экзамену какой-нибудь одинъ отвтъ, дальше котораго они почти ничего не знали. И учителямъ, и Матросову приходилосъ всячески изворачиваться, чтобы офиціальные инспектора не открыли закулисной стороны училища и надувательство удавалось до поры, до времени. Лганье до того вошло въ плоть и кровь самаго Матросова, что про него говорили, что онъ и самъ не знаетъ, когда онъ лжетъ и когда говоритъ правду.
Онъ началъ сознавать потребность лгать уже съ семнадцати лтъ, пробивая себ путь къ существованію уроками въ богатыхъ домахъ, когда нужно было казаться развязнымъ и любезнымъ въ минуты самыхъ тяжелыхъ житейскихъ невзгодъ, когда нужно было хоть по цлымъ недлямъ голодать, но все-таки шить по мод платье и давать на водку барскимъ лакеямъ, чтобы они не третировали учителя en canaille, когда нужно было втираться въ довріе къ какой-нибудь неприглядной барын, даже сближаться въ нею, хотя бы она внушала только отвращеніе, и въ то же время скрывать короткость съ нею отъ ея супруга, когда нужно было «укрывать» и лнь, и пороки учениковъ и воспитанниковъ, чтобы не потерять выгоднаго мста. Эта необходимость лгать была тмъ рычагомъ, которымъ, по мннію Матросова, можно было чуть не весь міръ перевернуть. Матросовъ зналъ, что въ качеств учителя въ богатыхъ домахъ, въ качеств собесдника въ богатыхъ кружкахъ, въ качеств человка, надющагося сдлать карьеру при помощи богачей онъ долженъ былъ маскироваться, прикидываться, пускать въ глаза пыль. Онъ не читалъ — времени у него на это не было — ни Шекспира, ни Монтэня, но въ какой-то иностранной газетк онъ выудилъ свденіе, что съ 1603 года въ шекспировскихъ произведеніяхъ является ясне философское направленіе и что это философское направленіе является полнымъ отраженіемъ идей, почти фразъ Монтэня, — Матросовъ это запомнилъ и при случа, какъ бы вскользь
Попавъ въ эту школу, Евгеній почувствовалъ себя не особенно ловко: онъ былъ моложе всхъ своихъ однокласниковъ, онъ былъ мене ихъ всхъ развязенъ, онъ не могъ гордиться, подобно имъ, ни своимъ богатствомъ, ни своими титулами, онъ не въ состояніи былъ даже примкнуть къ какому-нибудь изъ пансіонскихъ кружковъ, не умя и не желая заискивать въ комъ-бы то ни было. Товарищи при его вступленіи въ школу отнеслись къ нему равнодушно и безучастно, такъ какъ его вступленію въ школу не предшествовали разговоры ни о его богатств, ни о значеніи его родителей, ни о чемъ такомъ, что могло-бы сдлать его интереснымъ. Кром того онъ былъ только приходящій ученикъ и потому особенно сближаться съ нимъ или особенно нападать на него товарищамъ не представлялось ни времени, ни нужды. Его какъ будто игнорировали и только сыновья княгини Дикаго нердко обмнивались съ нимъ разговорами и сообщали ему закулисныя тайны пансіона. Самъ Матросовъ и учителя взглянули на Евгенія какъ-то странно: съ перваго-же раза они увидали, что онъ превосходно подготовленъ, что онъ въ своей деревенской наивности принимаетъ вопросъ объ ученьи не за шутку, а за нчто, серьезное, что онъ иметъ не всегда пріятную для учителей привычку задавать вопросы, просить разъясненій. Уже посл двухъ-трехъ недль пребыванія Евгенія въ училищ, Матросовъ не то съ ироніей, не то съ одобреніемъ замтилъ ему:
— О, да вы, батенька, въ професора проберетесь!
Эта фраза подхватилась школьниками и Евгеній получилъ кличку „господина професора“. Эта кличка произносилась съ ироніей, но тмъ не мене къ Евгенію иногда стали обращаться съ просьбами показать то-то, объяснить это-то. Порой онъ сознавалъ даже, что ему завидуютъ, такъ по крайней мр разъ онъ услышалъ, какъ говорилъ одинъ великовозрастный юноша, готовившійся въ юнкера:
— Чортъ возьми, если-бы я вонъ столько-же зналъ-бы, сколько Хрюминъ, я ужь давно не только юнкеромъ, а и офицеромъ былъ-бы…
Особенно завидовали ему и уважали его т изъ товарищей, которыхъ родители, подобно княгин Марь Всеволодовн, имли непріятную привычку проэкзаменовывать своихъ дтей дома, не довольствуясь школьными отмтками и школьными экзаменами. Такіе юноши даже обращались къ Евгенію съ просьбой ршать имъ математическія задачи, выправлятъ ихъ сочиненія и т. п.
Мало по малу Евгеній занялъ въ пансіон совсмъ особое положеніе: онъ стоялъ особнякомъ, онъ не сошелся ни съ кмъ, его едва-ли кто-нибудь любилъ, но его уважали и не трогали.
— Въ васъ, батенька, вс признаки, кабинетнаго ученаго; вчно съ книгою, вчно въ одиночеств, говорилъ Евгенію Матросовъ при встрч съ нимъ въ часы рекреацій въ школьной зал, гд Евгеній имлъ привычку въ свободное время ходить въ сторон отъ школьниковъ съ книгою въ рукахъ. — Готовьтесь, готовьтесь къ ученой карьер! Все хоть одинъ професоръ да выйдетъ изъ среды этихъ кавалеристовъ, смялся Матросовъ, указывая на остальныхъ школьниковъ, шумвшихъ въ зал.
Только одинъ сынъ комерціи совтника Иванова не придавалъ никакого особеннаго значенія знаніямъ Евгенія и замчалъ: