Цветы зла

Бодлер Шарль Пьер

le francais

C

Служанка верная с душою благородной! Ты под ковром травы вкушаешь сон холодный; Наш долг — снести тебе хоть маленький букет. Усопших ждет в земле так много горьких бед; Когда вздохнет Октябрь, деревья обрывая И между мраморов уныло завывая, — О, как завидуют тогда живым они, — Их ложу теплому и ласкам простыни! Их мысли черные грызут, их сон тревожа; Никто с усопшими не разделяет ложа; Скелеты мерзлые, объедки червяков Лишь чуют мокрый снег и шествие веков; Не посетит никто их тихие могилы, Никто не уберет решетки их унылой. Когда поют дрова в камине фистулой, На кресле в сумерках с их смутной, серой мглой Я находил тебя, сидевшую спокойно; То с миной важною, заботливо-пристойной Ты появлялась вдруг в сторонке, на ковре Ночами синими в холодном Декабре; Как мать вставала ты с своей постели снежной, Чтоб взрослое дитя согреть заботой нежной, И из пустых очей роняла капли слез… Что мог бы я сказать тогда на твой вопрос?

le francais

CI

ТУМАНЫ И ДОЖДИ

И

осень позднюю и грязную весну Я воспевать люблю: они влекут ко сну Больную грудь и мозг какой-то тайной силой, Окутав саваном туманов и могилой. Поля безбрежные, осенних бурь игра, Всю ночь хрипящие под ветром флюгера Дороже мне весны; о вас мой дух мечтает, Он крылья ворона во мраке распластает. Осыпан инея холодной пеленой, Пронизан сладостью напевов погребальных, Он любит созерцать, исполнен грез печальных, Царица бледная, бесцветный сумрак твой! Иль в ночь безлунную тоску тревоги тайной Забыть в объятиях любви, всегда случайной!

le francais

CII

ПАРИЖСКИЙ СОН

Конст. Гюису [102]

I

Пейзаж чудовищно-картинный Мой дух сегодня взволновал; Клянусь, взор смертный ни единый Доныне он не чаровал! Мой сон исполнен был видений, Неописуемых чудес; В нем мир изменчивых растений По прихоти мечты исчез; Художник, в гений свой влюбленный, Я прихотливо сочетал В одной картине монотонной Лишь воду, мрамор и металл; Дворцы, ступени и аркады В нем вознеслись, как Вавилон, В нем низвергались ниц каскады На золото со всех сторон; Как тяжкий занавес хрустальный, Омыв широких стен металл, В нем ослепительно-кристальный Строй водопадов ниспадал. Там, как аллеи, колоннады Тянулись вкруг немых озер, Куда гигантские наяды Свой женственный вперяли взор. И берег розово-зеленый, И голубая скатерть вод До грани мира отдаленной Простерлись, уходя вперед! Сковав невиданные скалы, Там полог мертвых льдов сверкал, Исполнен силы небывалой, Как глубь магических зеркал; Там Ганги с высоты надзвездной, Безмолвно восхищая взор, Излили над алмазной бездной Сокровища своих амфор! Я — зодчий сказочного мира — Тот океан порабощал И море в арки из сафира Упорством воли возвращал. Вокруг все искрилось, блистало, Переливался черный цвет, И льды оправою кристалла Удвоили свой пышный свет. В дали небес не загорались Ни луч светила, ни звезда, Но странным блеском озарялись Чудовищные горы льда! А надо всем, огнем экстаза Сжигая дух смятенный мой, Витало, внятно лишь для глаза, Молчанье Вечности самой!

II

Когда же вновь я стал собою, Открыв еще пылавший взор, Я схвачен был забот гурьбою, Я видел вкруг один позор. Как звон суровый, погребальный, Нежданно полдень прозвучал; Над косным миром свод печальный Бесцветный сумрак источал.

102

Гюис (Гис) Константин (1805–1892) — художник, прославившийся великолепными зарисовками парижской жизни. Ему посвящена статья Бодлера «Поэт современной жизни».

le francais

CIII

СУМЕРКИ УТРА

Уж во дворе казарм труба задребезжала, Уж пламя фонарей от ветра задрожало. Вот час, когда ползет больных видений рой В подушках юношей отравленной мечтой; Когда, как красный глаз, от лампы свет багровый Пятно кровавое на день бросает новый, Когда ослабший дух, с себя свергая плоть, Как лампы — день, ее не может побороть; И словно милый лик, где ветер свеял слезы, В дрожащем воздухе плывут ночные грезы; Вот час, когда нет сил творить, любить, лобзать. Над крышами домов уж начал дым всползать; Но проститутки спят, тяжелым сном обвиты, Их веки сомкнуты, их губы чуть раскрыты; Уж жены бедняков на пальцы стали дуть, Влача к огню свою иссохнувшую грудь; Вот час, когда среди и голода и стужи Тоска родильницы еще острей и туже; И если закричит, пронзив туман, петух, Его напев, как вопль, залитый кровью, глух. Туманов океан омыл дома столицы, Наполнив вздохами холодный мрак больницы, Где внятнее теперь последний горький стон; Кутила чуть бредет, работой утомлен. В наряде розовом и призрачно-зеленом Заря над Сеною с ее безлюдным лоном Скользит медлительно, будя Париж, — и вот Он инструменты вновь заботливо берет.

le francais

ВИНО

CIV

ДУША ВИНА

В бутылках в поздний час душа вина запела: «В темнице из стекла меня сдавил сургуч, Но песнь моя звучит и ввысь несется смело; В ней обездоленным привет и теплый луч! О, мне ль не знать того, как много капель пота И света жгучего прольется на холмы, Чтоб мне вдохнула жизнь тяжелая работа, Чтоб я могла за все воздать из недр тюрьмы! Мне веселей упасть, как в теплую могилу, В гортань работника, разбитого трудом, До срока юную растратившего силу, Чем мерзнуть в погребе, как в склепе ледяном! Чу — раздались опять воскресные припевы, Надежда резвая щебечет вновь в груди, Благослови ж и ты, бедняк, свои посевы И, над столом склонясь, на локти припади; В глазах твоей жены я загорюсь, играя, У сына бледного зажгу огонь ланит, И на борьбу с судьбой его струя живая, Как благовония — атлета, вдохновит. Я упаду в тебя амброзией

священной; Лишь Вечный Сеятель меня посеять мог, Чтоб пламень творчества зажегся вдохновенный И лепестки раскрыл божественный цветок!»

le francais

CV

ВИНО ТРЯПИЧНИКОВ

При свете красного, слепого фонаря, Где пламя движется от ветра, чуть горя, В предместье города, где в лабиринте сложном Кишат толпы людей в предчувствии тревожном, Тряпичник шествует, качая головой, На стену, как поэт, путь направляя свой; Пускай вокруг снуют в ночных тенях шпионы, Он полон планами; он мудрые законы Диктует царственно, он речи говорит; Любовь к поверженным, гнев к сильным в нем горит: Так под шатром небес он, радостный и бравый, Проходит, упоен своей великой славой. О вы, уставшие от горя и трудов, Чьи спины сгорблены под бременем годов И грудою тряпья, чья грудь в изнеможеньи — О вы, огромного Парижа изверженье! Куда лежит ваш путь? Вокруг — пары вина; Их побелевшая в сраженьях седина, Их пышные усы повисли, как знамены; Им чудятся цветы, и арки, и колонны, И крики радости, покрытые трубой, И трепет солнечный, и барабанный бой, Рев оглушительный и блеск слепящий оргий, — В честь победителей народные восторги. Так катит золото среди толпы людей Вино, как сладостный Пактол [103] , волной своей; Вино, уста людей тебе возносят клики, И ими правишь ты, как щедрые владыки. Чтоб усыпить тоску, чтоб скуку утолить, Чтоб в грудь отверженца луч радости пролить, Бог создал сон; Вино ты, человек, прибавил И сына Солнца в нем священного прославил!

103

Пактол — золотоносная (в древние времена) река в Малой Азии.

le francais

CVI

ВИНО УБИЙЦЫ

Чтоб пить свободно, я убил Свою жену: она, бывало, Всю душу криком надрывала, Коль без гроша я приходил. Как воздух чист, как много света! Я счастлив счастьем короля… Когда с тобой сошелся я, Такое же стояло лето! Мне жажда грудь на части рвет; Чтоб жажды той уменьшить силу, Пускай вино ее могилу До края самого зальет! Я бросил труп на дно колодца И груду целую камней, Сломав забор, воздвиг над ней. О, где же столько сил найдется! Словами ласки и любви, Во имя клятв неразрешимых И счастья дней неизгладимых, Мелькнувших в сладком забытьи, Я сам назначил ей свиданье! Она же в час вечерней тьмы Пришла! — Безумное созданье! Быть может, все безумны мы! Она была еще красива, Хоть вся давно изнемогла, И я, любя ее ревниво, Сказал: «Уйди из мира зла!» Тоска мне сердце вечно гложет, В толпе ж, что каждый миг пьяна, Ее никто понять не может И саван сделать из вина. Она, как мертвые машины, Без пытки, без огня в крови, Клянусь — хотя б на миг единый Не знала истинной любви С ее очарованьем черным, С кортежем дьявольским страстей, С отравой, слез ручьем позорным И стуком цепи и костей. Вновь одинокий и свободный, Я буду вновь мертвецки пьян; Забуду боль сердечных ран, Улягусь на земле холодной И буду спать, как грязный пес. Быть может, тормозом вагона Иль острой шиною колес Мне череп раздробит: без стона Я встречу смерть; не все ль равно, Когда над Богом, Сатаною И Тайной Вечерей Святою Я богохульствовал давно!

le francais

CVII

ВИНО ОТШЕЛЬНИКА

Ни взгляд прелестницы, изысканный и нежный, Скользящий вкрадчиво, как белый луч луны, На лоне озера родивший рябь волны, Купающей в себе красу луны небрежной, Ни тощий кошелек в кармане игрока, Ни жадный поцелуй иссохшей Аделины, Ни отзвук музыки, как дальний стон кручины, Нас опьяняющий и сладкий, как тоска, Нам не заменят твой пронзающий бальзам, Бутылка; он, на дне глубоких недр сокрытый, Льет в душу молодость, и жизнь, и гордость нам, Спешит восстановить поэта дух разбитый… Вино, хвала тебе! ты — гордость бедняков, Ты превращаешь их в ликующих богов!

le francais

CVIII

ВИНО ЛЮБОВНИКОВ

Как сверкает небесный простор! Без узды, без кнута и без шпор Конь-вино мчит нас в царство чудес В феерическом блеске небес! Мы в кристальной дали голубой, Как два Ангела, реем с тобой, От горячки сгорая, летим, Уловить дальний призрак хотим. Чуть колышимы мягким крылом, Увлекаемы вихрями грез, Мы мечтаем, мы бредим вдвоем, Чтобы вихрь нас в безбрежность унес, Чтоб со мною достигла и ты Заповедного рая мечты!

le francais

ЦВЕТЫ ЗЛА

CIX

РАЗРУШЕНЬЕ

Меня преследует Злой Дух со всех сторон; Неосязаемо вокруг меня витая, Нечистым пламенем мне грудь сжигает он; Я им дышу, его вдыхая и глотая. То, образ женственно-пленительный приняв, Когда душа полна святого вдохновенья, Весь — лицемерие средь мерзостных забав, Мои уста сквернит напитком преступленья; То истомленного от взоров Бога прочь В пустыни мертвые, где скука, страх и ночь, Уводит силою таинственной внушенья, То вдруг насмешливо являет предо мной Одежд нечистых кровь и ран разверстых гной, И час кровавого готовит Разрушенья.