Где над флаконами нависли складки тканей,Где платья пышные влачатся по земле,Где кресел чувственных и строгих изваянийНедвижен смутный строй в полупрозрачной мгле;Где в душном воздухе искусственной теплицыПодстерегает Смерть и дышит верный яд,Где, заключенные в стеклянные гробницы,Букеты льют, как вздох предсмертный, аромат —Простерт безглавый труп: кровавою струеюПодушки напитав, как будто берега,Он вспрыснул простыни багровою росою,Как свежей влагою иссохшие луга.Как сонмы в сумраке кишащих привидений,Чья бледность странная приковывает взор,Сверкая множеством роскошных украшенийНа груде черных кос, закрученных в узор,Немая голова, как лютик, возле ложаПоставлена на стол, бессмысленно-мертва,И смутно-беглый взгляд, как сумрак, грудь тревожа,Случайно вырвавшись, горит едва-едва.На ложе брошен труп, бесстыдно и небрежноРаскрыв сокровища таинственных красот:Природы пышный дар, чья прелесть неизбежно,Как роковой закон, к погибели влечет.Как память прошлого, ей ногу облекаетРасшитый золотом, чуть розовый чулок,И в сумрак комнаты подвязка устремляетАлмазный, острый взор, как вспыхнувший зрачок.Все говорит: и труп, бесстыдно-одинокоНа ложе брошенный, затопленный в крови,Портрета
мрачного предательское око —О черном призраке чудовищной любви,О дикой оргии, когда при взрывах смехаОгонь лобзания воспламеняет ад,И им в ответ звучит сочувственное эхоТех падших ангелов, что в складках штор кружат.Как тонки линии плеча, где дерзновенноОтпечатлели след кровавые струи!Как в чуткой талии красив изгиб мгновенноРазвившихся колец встревоженной змеи!Как молода она!.. Душой опустошеннойВся — скуки тягостным объятьям предана,Порывам похоти и страсти исступленной,Быть может, отдалась, безумствуя, она?Иль нечестивец тот, в любви всегда упорнойНе истощив до дна ненасытимый пыл,Ее холодный труп, недвижный и покорный,Страстей безмерностью бесстыдно осквернил?Скажи, нечистый труп, ужель своей рукоюОн эту голову за пряди кос поднял,Ужель лобзания, не дрогнувши душою,Губами жаркими с холодных губ собрал!Вдали от шуток злых толпы и поруганья,От любопытного и праздного судьи,Вкушая вечный мир, спи, странное созданье,В могиле роковой, в холодном забытьи!Он обойдет весь мир, но всюду к изголовьюПриникнет образ твой, тревожа смутный сон,И не изменит он тебе, такой любовьюС тобою, верная до гроба, обручен!
le francais
CXI
ОСУЖДЕННЫЕ
Как тварь дрожащая, прильнувшая к пескам,Они вперяют взор туда, в просторы моря;Неверны их шаги, их руки льнут к рукамС истомой сладостной и робкой дрожью горя.Одни еще зовут под говор ручейковВидения, полны признанья слов стыдливых,Любви ребяческой восторгов боязливых,И ранят дерево зеленое кустов.Те, как монахини, походкой величавойБредут среди холмов, где призрачной гурьбойВсе искушения плывут багровой лавой,Как ряд нагих грудей, Антоний [104] , пред тобой;А эти, ладонку прижав у страстной груди,Прикрыв одеждами бичи, среди дубрав,Стеня, скитаются во мгле ночных безлюдий,С слюною похоти потоки слез смешав.О девы-демоны, страдалицы святые,Для бесконечного покинувшие мир,Вы — стоны горькие, вы — слезы пролитые,Вы чище Ангела, бесстыдней, чем сатир.О сестры бедные! скорбя в мечтах о каждой,В ваш ад за каждою я смело снизойду,Чтоб души, полные неутолимой жаждой,Как урны, полные любви, любить в аду!
104
Антоний — имеется в виду св. Антоний (ок. 250–356).
le francais
CXII
ДВЕ СЕСТРИЦЫ
Разврат и Смерть, — трудясь, вы на лобзанья щедры;Пусть ваши рубища труд вечный истерзал,Но ваши пышные и девственные недрыДеторождения позор не разверзал.Отверженник-поэт, что, обреченный аду,Давно сменил очаг и ложе на вертеп.В вас обретет покой и горькую усладу:От угрызения спасут вертеп и склеп.Альков и черный гроб, как два родные брата,В душе, что страшными восторгами богата,Богохуления несчетные родят;Когда ж мой склеп Разврат замкнет рукой тлетворной,Пусть над семьею мирт, собой чаруя взгляд,Твой кипарис [105] , о Смерть, вдруг встанет тенью черной!
105
Кипарис — символ скорби; это дерево во Франции традиционно встречается на кладбищах.
le francais
CXIII
ФОНТАН КРОВИ
Струится кровь моя порою, как в фонтане,Полна созвучьями ритмических рыданий.Она медлительно течет, журча, покаПовсюду ищет ран тревожная рука.Струясь вдоль города, как в замкнутой поляне,Средь улиц островов обозначая грани,Поит всех жаждущих кровавая рекаИ обагряет мир, безбрежно широка.Я заклинал вино — своей струей обманнойДуше грозящий страх хоть на день усыпить;Но слух утончился, взор обострился странно;Я умолял Любовь забвение пролить;И вот, как ложем игл, истерзан дух любовью,Сестер безжалостных поя своею кровью.
le francais
CXIV
АЛЛЕГОРИЯ
To — образ женщины с осанкой величавой,Чья прядь в бокал вина бежит волной курчавой,С чьей плоти каменной бесчувственно скользятИ когти похоти, и всех вертепов яд.Она стоит, глумясь над Смертью и Развратом.А им, желанием все сокрушать объятым,Перед незыблемой, надменной КрасотойДано смирить порыв неудержимый свой.Султанша томностью, походкою — богиня;Лишь Магометов рай — одна ее святыня;Раскрыв объятья всем, она к себе зоветВесь человеческий неисчислимый род.Ты знаешь, мудрая, чудовищная дева,Что и бесплодное твое желанно чрево,Что плоть прекрасная есть высочайший дар,Что всепрощение — награда дивных чар;Чистилище и Ад ты презрела упорно;Когда же час пробьет исчезнуть в ночи черной,Как вновь рожденная, спокойна и горда,Ты узришь Смерти лик без гнева, без стыда.
В пустыне выжженной, сухой и раскаленнойПрироде жалобы слагал я, исступленный,Точа в душе своей отравленный кинжал,Как вдруг при свете дня мне сердце ужас сжал:Большое облако, предвестье страшной бури,Спускалось на меня из солнечной лазури,И стадо демонов оно несло с собой,Как злобных карликов, толпящихся гурьбой.Но встречен холодно я был их скопом шумным;Так встречная толпа глумится над безумным.Они, шушукаясь, смеялись надо мнойИ щурились, глаза слегка прикрыв рукой:«Смотрите, как смешна карикатура эта,Чьи позы — жалкая пародия Гамлета,Чей взор — смущение, чьи пряди ветер рвет;Одно презрение у нас в груди найдетПотешный арлекин, бездельник, шут убогий,Сумевший мастерски воспеть свои тревогиИ так пленить игрой искусных поз и словЦветы, источники, кузнечиков, орлов,Что даже мы, творцы всех старых рубрик, радыВыслушивать его публичные тирады!»Гордец, вознесшийся высокою душойНад грозной тучею, над шумною толпой,Я отвести хотел главу от жалкой своры;Но срам чудовищный мои узрели взоры..(И солнца светлая не дрогнула стезя!)Мою владычицу меж них увидел я:Она насмешливо моим слезам внималаИ каждого из них развратно обнимала.
106
Беатриче — имя, вдохновлявшее Данте. К этому имени нередко обращались поэты-романтики.
как ангел, опьяненныйЛазурью ясною и золотом лучей.Вот остров сумрачный и черный… То — Цитера,Превознесенная напевами страна;О, как безрадостна, безжизненна она!В ней — рай холостяков, в ней скучно все и серо.Цитера, остров тайн и праздников любви,Где всюду реет тень классической Венеры,Будя в сердцах людей любовь и грусть без меры,Как благовония тяжелые струи;Где лес зеленых мирт свои благоуханьяСливает с запахом священных белых роз,Где дымкой ладана восходят волны грез,Признания любви и вздохи обожанья;Где несмолкаемо воркуют голубки!— Цитера — груда скал, утес бесплодный, мглистый,Где только слышатся пронзительные свисты,Где ужас узрел я, исполненный тоски!О нет! То не был храм, окутанный тенями,Где жрица юная, прекрасна и легка,Приоткрывая грудь дыханью ветерка,В цветы влюбленная, сжигала плоть огнями;Лишь только белые спугнули парусаПтиц возле берега и мы к нему пристали,Три черные столба нежданно нам предстали,Как кипарисов ряд, взбегая в небеса.На труп повешенный насев со всех сторон,Добычу вороны безжалостно терзалиИ клювы грязные, как долота, вонзалиВо все места, и был он кровью обагрен.Зияли дырами два глаза, а кишкиИз чрева полого текли волной тлетворной,И палачи, едой пресытившись позорной,Срывали с остова истлевшие куски.И морды вверх подняв, под этим трупом вкругКишели жадные стада четвероногих,Где самый крупный зверь средь стаи мелких многихБыл главным палачом с толпою верных слуг.А ты, Цитеры сын, дитя небес прекрасных!Все издевательства безмолвно ты сносил,Как искупление по воле высших силВсех культов мерзостных и всех грехов ужасных.Твои страдания, потешный труп, — мои!Пока я созерцал разодранные члены,Вдруг поднялись во мне потоки желчной пены,Как рвота горькая, как давних слез ручьи.Перед тобой, бедняк, не в силах побороть Я был забытый бред среди камней Цитеры;Клюв острый ворона и челюсти пантерыОпять, как некогда, в мою вонзились плоть!Лазурь была чиста, и было гладко море;А мозг окутал мрак, и, гибелью дыша,Себя окутала навек моя душаТяжелым саваном зловещих аллегорий.На острове Любви я мог ли не узнатьПод перекладиной свое изображенье?..О, дай мне власть, Господь, без дрожи отвращеньяИ душу бедную и тело созерцать!
107
Цитера (Кифера) — остров в Эгейском море у южной оконечности Пелопоннеса, в античной Греции он являлся центром культа Афродиты (Венеры). Само описание острова навеяно очерком (1844) Ж. де Нерваля.
Амур бесстыдно и проворно На череп мира сел,Как царь на троне, и задорно И беззаботно смел;Хохочет он — и выдувает Рой круглых пузырей,И каждый в небо уплывает, К другим мирам, скорей.Но каждый хрупкий шар, сверкая, Высоко вознесен,Вдруг лопнет, душу испуская, Как золотистый сон.И каждый раз, вздохнув глубоко, Печалится мертвец:— Игре веселой и жестокой Настанет ли конец?Иль ты, палач, не замечаешь, Что в воздух вновь и вновьМой мозг безумно расточаешь И плоть мою и кровь!
108
Стихотворение навеяно гравюрой Г. Гольциуса (1558–1617), на которой Амур, восседающий на черепе, пускает мыльные пузыри (аллегория быстротечности жизни).
Творец! анафемы, как грозная волна,Несутся в высь, к твоим блаженным серафимам.Под ропот их ты спишь в покое нерушимом,Как яростный тиран, упившийся вина!Творец! затерзанных и мучеников крикиТебе пьянящею симфонией звучат;Ужель все пытки их, родя кровавый чад,Не переполнили еще твой свод великий?Исус! Ты помнишь ли свой Гефсиманский сад? [110]Кому молился ты, коленопреклоненный?Тому ль, кто хохотал, заслышав отдаленныйПозорный стук гвоздей, твоим мученьям рад?Когда божественность безумно оскверняласьРазвратом стражников и гнусной сворой слуг,Когда шипы венца вонзились в череп вдруг,Где человечество несметное вмещалось,Когда повиснул ты, и тела тяготаДвух рук раскинутых вытягивала жилы,Когда кровавый пот струил твой лоб унылый,И стал посмешищем вид твоего креста:Тогда мечтал ли ты о той поре счастливой,Когда, свершая свой божественный обет,Ослицей нежною ты был влеком, твой следЦветами убран был и ветками оливы;Когда ты весь был гнев, когда рука твояВсех этих торгашей безжалостно разила?Боль угрызения не раньше ли пронзилаТвое ребро, Исус, чем острие копья [111] ?— Я брошу этот мир без слез, без огорчений:Здесь бьется жизнь, с мечтой деянье разлуча;Пусть, обнажив свой меч, я сгибну от меча, —О Петр, клянусь, ты прав в безумьи отречений!
109
Известный евангельский сюжет трактован здесь Бодлером весьма свободно: так, Иисус предстает здесь как «яростный тиран», а троекратное отречение св. Петра связывается как с человеческой слабостью, так и с гордыней.
110
Гефсиманский сад — масличный сад, где накануне ареста и суда молился Иисус Христос.
111
Острие копья — имеется в виду копье легионера Лонгина.
Род Авеля! ты ешь и пьешь,Твой взор согрет улыбкой Бога;А ты, род Каинов, ползешь,И смерть в грязи — твоя дорога!Род Авеля! твой щедрый дарУ Серафима нос щекочет;Род Каина! проклятых карТвоих убавить Бог не хочет!Род Авеля! твой сев возрос,Твой тучен скот — и пышны оба;Род Каина! как старый пес,В тебе рычит твоя утроба!Род Авеля! зимой очагТебя согреет в должной мере;Род Каина! ты вечно наг,Ты, как шакал, дрожишь в пещере.Род Авеля! и плоть и костьТвои, любя, потомство множит;Род Каина, весь — страсть и злость,Чужой восторг лишь видеть может!Род Авеля! в лесах клопыС тобой поспорят в размноженьи;Род Каина! не все ль тропыТебе сулят изнеможенье?
II
Род Авеля! Твой труп пожрутЗемли дымящиеся недра;Род Каина! за гнет и трудТвой враг тебе заплатит щедро!Род Авеля! в последний мигЧто меч, коль вкруг рогатин много?Род Каина небес достигИ наземь низвергает Бога!
112
Каин и Авель — сыновья Адама и Евы (Быт, 4, 2). Каин, убив своего брата Авеля, сделался первым убийцей на земле.