Дмитрий Донской. Искупление
Шрифт:
— Где враги мои?
— Где тёмное небо рокочет — там враги Мамая. Где небо светлое — там его друзья.
Похоже, кам приближался к истине: светлое, жаркое нынешнее небо помогает ему, Мамаю, настроить Орду воинственно и беспощадно — так, как была она настроена великими Чингизом и Батыем.
— Где умру я?
— Великие умирают в битвах. Одна битва будет гибельна тебе — это битва с небом, со смертью, о великий темник!
"Дурак, — подумал Мамай тоскливо. — Разве он не знает, что великий Батый, покоритель мира, погиб на вершине своей славы от руки ничтожного, угорского князька. Погиб позорно и недостойно: пал на любовном ложе вместе с дочерью того князька... О, небо!"
Он бросил каму ещё гривну и велел уходить.
20
В
— Владыко Иване! Владыко Иване!
На пороге первым показался великий князь.
— Княже! Там татарва ломит!
Дмитрий лишь на мгновенье прикусил губу — "вот оно!" — прищурился и жёстко повелел:
— Впусти их, Захарка! — Он повернулся к Монастырёву, Брейку и Капустину, что уже набежали к крыльцу: — Сотню — на коней!
Сарыхожа, не появлявшийся все эти недели, сам приехал на русское подворье и прямо с седла объявил, что великий хан требует великого князя во дворец. Немедля!
Дмитрий слышал это через окошко, но вышел на крыльцо и спросил, что надо послу. Сарыхожа повторил.
— Спаси тя бог за добрые вести, великий посол Сарыхожа! Вот лови! Жалую тебя! — И Дмитрий бросил ему гривну серебра.
Сарыхожа ловко поймал её и сунул за пазуху. На груди его заколыхалась серебряная бляха с золотым полумесяцем — знак тысячника. Повышение Сарыхоже...
Дмитрий взял с собою князя Андрея и Бренка, больше никого посол не советовал. Сели на коней, не прощались, хоть и надо бы по-православному-то, но уж больно не хотелось открывать татарам душу. Поехали...
Позади гремела подвода с подарками хану. В руках у Бренка клетка с двумя отличными соколами, отловленными на Двине и выученными Бренком. Сарыхожа ехал чуть обочь, а следом, за подводой, на которой восседал Арефий Квашня, пылила отборная сотня нукеров под началом того сотника, что хотел купить русскую пленницу.
Дмитрий, утешая себя молитвой, рад был, что всё сдвинулось, кончилось ожидание. Князь Андрей был внешне тоже спокоен, только бледность лица и напряжённый взгляд выдавали волнение. Бренок, казалось, не замечал никакой опасности и любовно разговаривал с соколами. Сарыхожа щёлкал порой языком, косился на птиц.
— Добрые птицы, Сарыхожа, — говорил ему Бренок. — Вот наедешь в другой раз на Москву — отловлю я тебе борзую птицу!
Сарыхожа не ответил. Он привстал в стременах и что-то гортанно прокричал сотнику. Вмиг вперёд вырвался десяток нукеров. Они взбили пыль впереди, и вот уже на перекрёстке улиц высверкивали саблями, загоняли людей в дома, в переулки. Опрокинули арбу о глиняными кувшинами. Впереди открывался ханский дворец. Ослепительно светился на солнце полумесяц чистого золота, поднятый над крышей на высокой серебряной спице.
"Вот оно, гнездо..." — подумалось Дмитрию. Вспомнил он причитанья Евдокии. Вспомнил рассказы отца и старых бояр, как погиб в Орде Михаил Черниговский, не пожелавший склониться перед обычаями поганых. Особенно ясно увидел он мысленным взором тяжелее бревно-колоду, в которую была зажата голова князя Михаила Тверского, когда водили его по базарам за ханом, будто быка на продажу... "Мнози ехавше и творяще волю ханову, говорил тогда князю Михаилу духовный отец его Иоанн, — прельстишася славою света сего, идоша сквозь огнь, и поклонишася кусту и твари бездушной, и погубиша душу свою..." Много изменилось с той поры! Нет, не принимал он, любуясь и склоняясь перед мужеством предка, такую гибель. Трава клонится под ветром, деревья клонятся, но ветер престанет, и распрямляются они. Дмитрий дивился мудрости старого хана Берке, приехавшего для принятия ислама в Бухару. Рассказывал митрополит Алексей, что Берке государственной хитрости ради принимал ислам, и он, всемогущий повелитель огромного ханства и владыка жизнен меж жаркими реками Сырдарьей и Амударьей, спокойно вынес невиданное униженье: когда шейх аль-Бахерзи заставил великого и могущественного хана простоять у ворот своей ханаки не час и не два, а целых три дня! В терпении хана Дмитрий видел немалую государственную мудрость... Конечно, можно войти во дворец и плюнуть в каменную рожу хана, можно кинуться и задушить его и его подручных царишек и погибнуть самому, но толку от этого немного. Нельзя по-собачьи заглядывать в их глаза, униженно ползать на животе — такого творить душа не велит. Не
Каменная стена, утыканная поверху медными наконечниками копий, давно позеленевшими и сливавшимися издали с зеленью дворцового сада, — стена эта сделала поворот, и открылась широкая площадь перед дворцом. Прямо на её середину были распахнуты ворота. Их кованая, замысловатая вязь била в глаза позолотой, и всё это — ворота, камень высокой стены, площадь — дышало жаром, смешивалось с запахом пыли, горьких, засушенных на корню трав.
У ворот сгрудилась стража отборных нукеров. Несмотря на жару, они были в боевом облачении, даже пояса поверх укороченных халатов были особые, а латы, кольчуги, шлемы — всё было настоящее, боевое, прокалённое солнцем... Увидали Сарыхожу — скрестили копья. Дождались окрика — пропустили. Через сотню шагов — другая стража, и снова тот же приём, но теперь позволено было проехать лишь князю с Сарыхожой, да пропустили телегу с подарками. Бренок не выдержал: окликнул Квашню, и тот в один миг уступил место мечнику. Дмитрий лишь покосился на Бренка: молодец... Князю Андрею он успокоительно кивнул, Сарыхожа уже повернул в широкую аллею, по обе стороны которой вплоть до самого дворца, белевшего в глубине, стояли татарские воины в пять рядов и в полном вооружении, а перед ними в один ряд тянулись открытые арбы с несметными богатствами — подарками, как пояснил Сарыхожа, великому хану. Десятки и десятки возов, присланных этим летом из Египта, из предгорий Кавказа, из-за Камня [54] , из Персии, из Китая, из Твери.
54
Камень — Уральские горы.
— Подарки Рязани! А та арба — из Литвы!
Сарыхожа улыбался всё шире, всё острей посматривал в лицо Дмитрия и оборачивался на скудную телегу, которой правил Бренок. Вот не думал не гадал Михаила, что поедет в телеге по ордынскому гнезду...
— А та арба — от немецких рыцарей дар всемогущему хану!
Дмитрий слушал Сарыхожу и смотрел.
Тут были поистине дорогие подарки. Несметные эти сокровища — лишь малая капля того, что сокрыто в погребах Орды. Тут и разноцветные подушки и ковры для свершения мусульманского обряда, ткани из далёкой Венеции. Тут и ковры из тонких, выделанных кож с навесами из дорогих шкур поверх них. Особо были выложены и расковрены калджурские с тонкой восточной насечкой, позолоченные булавы, франкские шлемы и позолоченные латы, иссиня-чёрные, воронёные кольчуги. Были тут светильники на подставках, сёдла из Хорезма, уздечки с чеканкой по золоту и серебру, бармы для очелья конского, толстые панцири из бычьей кожи для людей и лошадей со вшитыми в них мелкими щитами. Особо красовалось новое оружие: луки с кольцами, луки для метания ядер.
— Бренко, зри и запоминай! — обронил Дмитрий.
А слева и справа всё тянулись и тянулись арбы. Рябило в глазах от копий, сулиц, стрел, уложенных в ящики и набитых в расписные колчаны. Тут же были котлы змеевиковые, лампады позолоченные на серебряных и позолоченных цепях, сорванные, видно, в православных церквах. Ослепительно блистало шитое золотом египетское одеяние, александрийские одежды, застывшей в воздухе сказкой белела и отдавала синевой и золотом китайская посуда... А Сарыхожа твердил по-русски, что все эти вещи, изготовленные в Египте и на Востоке в знак преклонения перед Ордой, присланы великому хану и Мамаю. "Всё-таки и Мамаю", — схватил мысль Дмитрий... Много быстроногих арабских коней, нубийских верблюдиц, попугаев. Ждут слона и жирафа — зверь невиданный доселе и превеликий...
Они проехали лишь половину аллеи и остановились в том месте её, где деревья, воины татарские и рабы с подарками делали широкий круг, после которого аллея снова шла ко дворцу.
Двое нукеров скрестили копья.
— Нас останавливают? — спросил Дмитрий.
— Нам надо смотреть, — ответил Сарыхожа.
Посреди круга горел костёр. Пламя сухих дров было почти не видно на ярком солнечном свету. Пахло дымом.
На круг вывели связанных .мужчину и женщину, похоже было, что только и ждали московского князя. За ними шёл громадный нукер с саблей в руке.