Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов
Шрифт:
Душа полагающая свою славу въ постоянств и твердости благороднаго дружества твоего, дружества неколебимаго щастіемъ и умножающагося съ злоключеніями любимой особы, сія душа должна быть неспособною заключать въ дурную сторону предохраненія или совты друга, къ которому она питаетъ столь отличныя чувствованія. И такъ вольность, которую я беру, не требуетъ извиненія; тмъ боле, что въ настоящемъ стеченіи случаевъ, она есть дйствіе совершеннаго безкорыстія и клонится даже къ лишенію меня одного оставшагося мн утшенія. Твой огорчительный видъ, разорваніе межъ рукъ матери письма, которое
Матушка твоя была прежде ко мн расположена. Довольно и той причины, чтобы не огорчить ее теперь, когда я въ ея мысляхъ потеряла по справедливости ея уваженіе. Хорошія и дурныя предубжденія никогда совершенно не истребляются. Какъ можетъ заблужденіе, въ которомъ собственная польза ея не страдаетъ, столько поразить ее чтобъ во все отъ меня удалило.
Ты говоришь, есть другія должности, кром природныхъ. Согласна: но сія должность первая изъ всхъ; она нкоторымъ образомъ, существовала прежде твоего бытія, и какая другая должность не должна уступить, когда ты ихъ полагаешь въ равновсіи?
Ты уврена, что он могутъ согласиться. Мать твоя думаетъ иначе. Какоежъ заключеніе должно здлать изъ сихъ предложеній.
Когда мать твоя видитъ, сколько страдаетъ моя слава отъ нещастнаго поступка, на которой я пустилась, я, о которой вс имли лестнйшія надежды, не иметъ ли она причины страшиться о теб? одно зло раждаетъ другое; и какъ она узнаетъ, на чемъ остановятся столь плачевные успхи?
Кто предпринимаетъ на себя извинять погршности другаго, или старается ихъ уменьшить, не подаетъ ли тотъ причину сомнваться о немъ, что онъ слабъ или соучастникъ? И строгіе опорочиватели не подумаютъ ли, что въ такихъ же обстоятельствахъ и съ тми же побужденіями, онъ бы былъ способенъ къ равнымъ погршностямъ.
Оставимъ въ сторон чрезвычайныя гоненія мною претерпнныя; человческая жизнь можетъли подать ужаснйшій примръ того, что со мною случилось въ короткое время, для убжденія родителей въ необходимости неусыпно надзирать надъ своею дочерью, какое бы она ни подавала мнніе о своемъ благоразуміи?
Сія неусыпность не боле ли нужна отъ шестнадцати до дватцати одного года, нежели во всякое другое время женской жизни? Между сими лтами мы начинаемъ привлекать на себя глаза мущинъ, и длаемся предмтами ихъ стараній или нападеній; и не въ то ли самое время мы пріобртаемъ своимъ поведеніемъ добрую или дурную славу, которая почти неразлучно насъ сопровождаетъ до гроба?
Не опасны ли мы тогда и сами себ, въ разсужденіи отличности, съ каковою мы начинаемъ взирать на другой полъ?
И когда опасности умножаются съ наружи и внутри, родители наши виноваты ли, когда находятъ за нужное удвоивать ихъ надзираніе? Или ростъ нашего стана можетъ насъ отъ того освободить?
Если такъ, скажи мн въ точности, какой нуженъ
Теб кажется жестоко, моя любезная, что поступаютъ съ тобою, какъ съ робенкомъ! Думаешь ли ты, что не прискорбна честнымъ родителямъ необходимость поступать такимъ образомъ? Естьлибъ ты была на мст матери твоей, когда бы дочь твоя отказала теб въ томъ, въ чемъ ты противилась, и не хотла бы теб повиноваться, не ударила ли бы ты ее по рук чтобы вырвать запрещенную бумагу? Весьма справедливо, какъ мать теб сказывала, что ты ее понудила къ сей жестокости; и съ ея стороны великое снисхожденіе, котораго ты не примтила съ должнымъ вниманіемъ, когда она призналась, что о томъ сожалетъ.
Прежде супружества, (гд мы вступаемъ въ другой родъ покровительства, которой однакожъ не уничтожаетъ право природымы въ такихъ лтахъ, въ которыхъ храненіе и надзираніе самовластное родителей намъ необходимо, что бы насъ предостеречь отъ коршуновъ, ястребовъ, орловъ, и другихъ негодныхъ хищныхъ зврей, летающихъ безпрестанно надъ нашими головами, въ намреніи ухватить и пожрать насъ, какъ скоро увидятъ отдаленныхъ отъ должной черты, то есть изъ вида нашихъ путеводителей и покровителей природныхъ.
Сколько ни жестоко теб кажется повелніе, перерывающе нашу переписку, прежде позволенную, естьли мать твоя предвидитъ изъ сего пятно для твоей славы, сей жестокости должно повиноваться. Не должна ли она утвердиться въ своемъ мнніи когда первые плоды привязанности твоей ко мн, рождаютъ въ теб упорность и непослушаніе?
Я знаю, моя любезная, что говоря про мрачныя облака огорчительный видъ, торжественности и проч. Ты помышляешь только растворять письмо твое колкостію, которая составляетъ сладость твоей бесды; но поистинн скажу теб, что она здсь не у мста.
Позволишь ли ты мн прибавить къ симъ скучнымъ выговорамъ, что я не похваляю также въ письм твоемъ нкоторыя выраженія, въ разсужденіи способа жизни твоего отца и матери. Я смю сказать, что сіи малые раздоры хотя были часты, но непродолжительны; однакожъ мать меньше всего обязана отчетъ давать своей дочери о произшедшемъ между нею и г. Гове, котораго, какъ ты говоришь, должна ты единственно почитать память. Не хорошо ли будетъ разсмотрть, что не оставшееся ли къ теб досада на мать, когда ты имла перо въ рук, послужила къ возбужденію чувствованій твоего почитанія къ отцу?
Всякъ иметъ свои пороки. Когда бы мать твоя и не имла права вспоминать о неудовольствіяхъ, которыхъ причины бол нтъ, теб однакожъ надобно уважать, отъ кого и въ разсужденіи кого, такія были сужденія. Не теб принадлежитъ также судить о томъ, что было между отцемъ и матерью, и трогая мертвыхъ, растравлять огорчительные воспоминанія въ памяти живыхъ.
Письмо СХХVIII.