Эстетика однополой любви в древней Греции
Шрифт:
Трижды и мальчик ответил, но голос из водной пучины
Замер, слабея, и близкий, казался он очень далеким.
Словно как лев благородный, почуявший свежее мясо, (60)
Голос заслышав оленя, бродящего в чащах нагорных,
С логова мягкого вскочит и к пище несется готовой,
Так же носился Геракл, раздвигая упрямый терновник,
В страстной о мальчике муке бежал, поглощая пространство.
О как несчастен, кто любит! Как много он вынес, блуждая
Там между гор и лесов, про Язоново дело забывши!
Все на корабль остальные взошли уже, снасти приладив;
Но когда полночь пришла, полубоги вновь парус спустили:
Все поджидали Геракла. А он, сколько ноги терпели,
Мчался в безумии вдаль. Поразил его бог беспощадный. (70)
Вот как был Гилас прекрасный блаженным богам сопричислен.
В шутку герои Геракла с тех пор беглецом называли,
Помня, как, бросивши Арго, корабль в тридцать парных уключин,
К колхам пешком он пришел на неласковый Фасиса берег»
(№ 1232). Идиллия XIX. Воришка мёда. [Феокрит 1998, с.88]
«Эрос однажды, воришка, сердитой был пчелкой ужален.
Соты из улья таскал, а она ему кончики пальцев
Больно ужалила вдруг. Дул себе он на ручку от боли,
Топал ногами об землю и прыгал; потом Афродите
Ранки свои показал и, жалуясь, - «вот, мол, какая
Крошка-пчелка, - говорил, - нанесла мне ужасные раны!»
Мать же его засмеялась: «А разве ты сам-то не пчелка?
Тоже ведь крошка совсем, а какие ты раны наносишь!»
(№ 1233). Идиллия XXIII. Страстно влюбленный. [Феокрит 1998, с.103-105]
«Мужу, что сердцем был нежен, однажды жестокий подросток,
Очень красивый лицом, но с душою иной, полюбился.
Мальчиком был нелюбим он, не слышал ни слова привета.
Эроса тот не познал, что за бог он и стрелы какие
Держит в руках и каким поражает жестоким оружьем.
Был он суровым всегда как в речах своих, так и в поступках.
Не было пылу услады, хотя б одного лишь движенья
Губ, или искры блестящей в глазах, или вспышки румянца,
Ласки в речах, поцелуя, что страстные муки смягчает.
Словно как дикий бежит от охотника зверь с недоверьем, (10)
Так он и этого мужа всегда избегал. И сурово
Губы сжимались, и очи светилися грозно при встречах.
Злоба меняла черты, и с лица его краска сбегала,
Изгнана гневною вспышкой. Но даже и в эти минуты
Был он прекрасен. Сердясь, распалял он влюбленного сердце.
Тот, наконец, не стерпев такого огня Кифереи,
В горьких слезах утопая, к жестокому дому отправясь,
Пал на порог с поцелуем и слово промолвил такое:
«Мальчик жестокий и злобный, воспитанный дикою львицей,
Юноша с каменным сердцем, любви недостойный! Сегодня (20)
Дар приношу я последний – петлю для себя; не хочу я
Больше тебя огорчать и гневить и туда отправляюсь
Я, куда ты обрекаешь меня, где целебные средства
Все обретут от страданий любви, где дается забвенье.
Но даже если, губами приникнув, я выпью до капли
Это лекарство, то страсть не угаснет. Теперь я проститься
С дверью твоей прихожу. Я предвижу, что будет с тобою.
Роза бывает прекрасна, но время красу ее портит;
Также весною красива фиалка, но старится скоро;
Лилий цветок снежно-бел, но гибнет и он, осыпаясь; (30)
Снег белизною блестит, но падая, тотчас же тает.
Дивно прекрасна краса молодая, но срок ей недолог.
Время придет и тебе познакомиться тоже с любовью,
Лить будешь горькие слезы в ту пору ты, сердцем сгорая.
Все-таки, юноша, мне окажи ты последнюю милость:
В час, как увидишь меня, злополучного, в петле висящим
Прямо у двери твоей, не пройди с равнодушием мимо.
Возле меня задержись и заплачь хоть на миг; и проливши
Слезы, петлю распусти и, в свои завернувши одежды,
После меня схорони. Поцелуй ты меня напоследок, (40)
Мертвому губы свои подари. И меня ты не бойся:
Вновь я ожить не могу, даже если меня поцелуешь.
Холм мне могильный насыпь, чтоб любовь мою мог в нем сокрыть я.
После трижды скажи на прощанье: «Покойся же, милый».
Если захочешь, прибавь: «Потерял я доброго друга».
Надпись, что здесь на стене написал я, спиши ты на камень.
«Страсть погубила его. Не пройди равнодушно, прохожий.
Шаг задержи и прочти: имел он жестокого друга».
Это промолвив, камень он взял, и, к стене подкативши,
Он посредине порога его прислонил и, веревку (50)
Тонкую свесивши сверху, набросил петлю он на шею.
После упор оттолкнул он ногой и повис, умирая.
Мальчик же двери открыл, но, в свой двор заглянув и увидев
Мертвое тело, остался, как прежде, душой непреклонен.
Он не заплакал о смерти недавней; пройдя мимо трупа,
Он прикоснулся к нему, тем себя осквернив, но спокойно
Дальше в гимнасий прошел и, направясь к любимой купальне,
Стал возле статуи бога, того, чью силу презрел. И с подножья
Мраморной статуи сделал прыжок. Но за ним, покачнувшись,