Герои, почитание героев и героическое в истории

Карлейль Томас

Владыка Аббат вслед за тем испытывал Самсона повышениями: он сделал его Подризничим, Библиотекарем, что было ему всего приятнее, так как он страстно любил книги. Самсон, полный различных мыслей, снова повиновался в молчании, исполнял свои обязанности в совершенстве, но никогда не благодарил Владыку Аббата. Казалось скорее, что он как бы смотрит внутрь его своими ясными глазами. Он никогда не видал такого человека, которого никакая строгость не может сломить до жалоб и никакая доброта смягчить до улыбки или благодарности, – непонятный человек!

Таким образом, не без волнений, но всегда прямо и независимо, достиг Брат Самсон своего сорок седьмого года; и его рыжая борода начала слегка седеть. В это время он старается заткнуть разные старые дыры.

Может быть, он даже стремится закончить Хоры, потому что он не может выносить ничего разрушенного. Он собрал «кучи глины и песка»; у него работают каменщики, кровельщики, у него и у Варинуса monachus noster²⁷, так как они оба приставлены хранителями Раки. Они платят своевременно деньги, – доставляемые благодетельными гражданами Сент-Эдмундсбери, как они говорят. Благодетельные граждане Сент-Эдмундсбери? Мне, Джоселину, кажется скорее, что Самсон и Варинус, которым он руководит, тайно скопили пожертвования на самую Раку в эти последние годы небрежного расхищения, пока Аббат Гуго сидел закутанный и недоступный, и теперь умно заботятся о том, как бы защитить ее от дождя! При каких условиях Мудрости приходится иногда бороться с Безумием и хотя бы убедить его только в том, что надо закрыться от дождя! Ибо, по правде, если Ребенок управляет Кормилицей, то к каким только ловким приемам не приходится прибегать Кормилице!

Но вот для нас в этих обстоятельствах новое огорчение: Опекуны, поставленные Королем, нашим Государем, вмешавшись, запретили постройки и починки из каких бы то ни было источников. Хоры не будут закончены, и Дождь, и Время, по крайней мере теперь, возьмут свое. Вильгельм Ризничий с красным носом, «любитель частых попоек и кое-чего другого, о чем нельзя говорить», принес, как я думаю, жалобу Опекунам, желая сыграть злую шутку с Самсоном. Самсон, его Подризничий, со своими ясными глазами, не может быть его первым любимцем! Самсон снова повинуется в молчании.

Избирательная борьба

Но вот доходят до Сент-Эдмундсбери важные новости: что должен быть избран Аббат; что междулунная тьма должна прекратиться и Обитель св. Эдмунда не будет более печальной вдовицей, а в радости и снова невестой! Часто во время нашего вдовства молили мы Господа и св. Эдмунда, воспевая еженедельно «на коленях перед Алтарем двадцать один покаянный Псалом», чтобы нам дарован был достойный Пастырь. И, говорит Джоселин, если бы некоторые знали, какого Аббата мы получим, то они не были бы, я полагаю, так усердны в молитве!

Боззи²⁸ Джоселин открывает человечеству шлюзы подлинных Монастырских сплетен. Мы слышим, как бы сквозь Дионисово ухо²⁹, пустейшую болтовню, подобную голосам близ Вергилиевой Роговой Двери Снов³⁰. Но даже сплетни, если им семь веков, имеют значение. Слушайте, слушайте, как похожи люди друг на друга во все времена!

Некоторый монах сказал о некотором монахе: «Он, этот Frater³¹, – хороший монах. Хорошо знает церковные порядки и обычаи. И хотя он не такой совершенный философ, как некоторые другие, он все-таки был бы хорошим Аббатом. Старый Аббат Ординг, до сих пор еще славный между нами, мало знал науки. Кроме того, как мы читаем в Басне, лучше выбрать себе в цари бревно, чем змею, как бы она ни была мудра, – змею, которая будет ядовито шипеть на своих подданных и жалить их». – «Невозможно! – отвечал другой. – Как может такой человек говорить проповедь в Капитуле или народу в праздничный день, если он не знает наук? Как будет он способен обязывать и разрешать, если он не понимает Писания? Как?..»

И затем другой сказал о другом: «Этот Frater – homo literatus³², красноречивый, прозорливый; сильный в благочинии, много любит Обитель, много пострадал за нее». На это третий отвечает: «Да избавит нас Господь от всех ваших великих ученых, Норфолкских сварливцев, мрачных людей, – да будет благоволение

Твое избавить нас, молим Тебя, услышь нас, Боже всеблагой!» Затем иной сказал об ином: «Этот Frater – хороший хозяин». На что ему в ту же минуту ответили: «Господь да не допустит, чтобы человек, который не может ни читать, ни петь, ни отправлять божественных служб и, кроме того, – несправедливый человек, гонитель бедных, – чтобы такой человек когда-нибудь был Аббатом!»

Один человек, по-видимому, роскошествует в пище своей. Другой действительно мудр, но способен презирать нищих и едва ли возьмет на себя труд отвечать им, если они будут рассуждать с ним слишком глупо. И так вот каждый о своем целые страницы избирательной болтовни. «Ибо, – говорит Джоселин, – сколько голов, столько умов». Так разговаривали наши Монахи, «во время кровопускания – tempore minutionis», – заведя свой синедрион гвалта.

Брат Самсон, как я заметил, ни разу ничего не сказал, сидел молча, иногда улыбаясь. Но он хорошо примечал, что говорят другие, и уж конечно, выведет это наружу при случае, лет двадцать спустя. Что до меня, Джоселина, то я был того мнения, что кто опытен в Диалектике, дабы различать истинное от ложного, тот будет хорош, как Аббат. Я высказал, как горячий в то время Послушник, несколько искренних слов о некотором моем благодетеле. «И что же! Один из этих сынов Велиара³³ поспешил пересказать ему их, так что он никогда уже более не смотрел на меня с тем же лицом!» Бедный Боззи! – Так жужжит, пенится и кипит в брожении общий ум и не-ум, стремясь, так сказать, «объяснить себя», определить, в чем он действительно нуждается, – дело в большинстве случаев нелегкое.

Сент-Эдмундсбери, в 1182 году, около Сретения, – полно хлопот и волнения. Даже суконщики задумчиво сидят над своими станками, спрашивая: кто будет Аббатом? Sochemanni³⁴, говорят об этом, гоня своих упряжных волов в поле. Старухи со своими прялками: но никто еще пока не знает, что покажет время.

Между тем Приор, как наш временный начальник, должен приступить к делу, собрать «Двенадцать Монахов» и отправиться с ними к Его Величеству в Уолтэм; там должны произойти выборы. Выборы, происходят ли они прямо баллотировочными ящиками в общественных собраниях, или косвенно, силою общественного мнения, или даже хотя бы путем открытия кабаков, давления со стороны землевладельцев, народного кулачного права или какими бы то ни было избирательными приемами, – выборы всегда интересное явление. Здесь всегда видишь юру, мучающуюся родами, извергающую облака пыли и бессмысленный шум, – и не знаешь, какую мышь или чудовище она родит.

Кроме того, это – в высшей степени важный общественный акт и даже, в сущности, единственно важный общественный акт. Если известны люди, которых выбрал Народ, то тем самым известен и самый Народ, в его настоящей цене или ничтожности. Героический народ избирает героев и счастлив; холопский или подлый народ избирает лжегероев, то, что называется шарлатанами, принимая их за героев, и несчастлив. Окончательный вывод из духовного состояния человека, то, что выясняет все его геройство и вдумчивость или всю его подлость, слепоту его помутненных глаз, заключается в следующем вопросе, предложенном ему: «Какого человека ты почитаешь? Каков твой идеал человека или близкий к тому?»

Также и относительно Народа. Ибо и Народ, каждый Народ, выражает свой выбор, – хотя бы только путем молчаливого повиновения и невосстания в течение века или около того. Нельзя также считать не важными избирательные приемы, Билли о реформах и т. п. Избирательные приемы Народа, в конце концов, суть точный образ его избирательного таланта. Они стремятся и направляются постоянно, неудержимо к соответствию с ним и поэтому на всех ступенях весьма многозначительны для Народа. Рассудительные Читатели нашего времени не будут против того, чтобы видеть, как Монахи выбирают своего Аббата в XII столетии; гора Сент-Эдмундсбери справляется со своими родами и какая мышь или какой человек является ее плодом.