Григорий Шелихов
Шрифт:
снявшегося в столицу Бема. Козлятникову, чтобы отвести от себя
неприятности и показать пример своей рачительной заботы
правдоискателей, они поручили разворошить дело Шелихова о разорении
американских селений и убийстве множества новых верноподданных,
завоеванных державе стараниями купцов Голикова и Лебедева.
Учить Козлятникова не надо было. Голиков указал ему только одно -
найти советника коммерц-коллегии Ивана Акимовича Жеребцова, с которым
у
Тихоструйный Иван Ларионович из обрывков рассказов, слышанных от
самого Шелихова и через людей, - не умел мореход держать язык за
зубами - догадывался найти у Жеребцова поддержку...
2
В середине мая Ангара очистилась от льда. Лед прошел уже и из
Байкала, дальше потянулся по Енисею и ввергся в пучины Северного
океана. Этим льдом Байкал, говорили тогда, кланялся Ледовитому океану.
Из окна шелиховской комнаты, выходившего на задворье - в сад и на
реку, было видно, как далеко за Ангарой голубели в весенней дымке
гольцы и сопки тунгусской земли.
Шелихов, в ожидании разрешения на задуманную экспедицию, с
нетерпением отсчитывал дни до середины лета. К этому времени, по его
расчетам, должны были вернуться из столицы, конечно, уже на колесах,
посланные дочерью и зятем кошевы с порохом и ядрами, которые
предстояло получить из Кронштадтского арсенала. Хотя порох был и в
Иркутске, как в Якутске, Гижиге и в Охотске, где снаряжались суда
компании, и от долгого хранения на казенных складах этот порох часто,
кстати сказать, приходил в негодность, - все же корабли дальнего
плавания по положению могли получать его только из Кронштадта, для
чего надо было преодолеть в оба конца двенадцать тысяч верст.
– Законы святы, да исполнители лихие супостаты! - ругался
Григорий Иванович, прося зятя исхлопотать обещанные компании триста
пудов пороху и другой огнестрельный запас, а равно наблюсти за
погрузкой этого в Рамбове* и выпроводить обоз из столицы. (* Так в
просторечии назывался Ораниенбаум, отстроенный в начале XVIII века
Меншиковым.)
– В дороге, где ростепель застигнет, переждете, - наставлял
Шелихов отправлявшегося с Резановым приказчика, - на колеса
перегрузите - и к лету жду обратно...
В начале лета жара иссушила землю. Огромный спиртовой термометр
Фаренгейта, подвешенный к кедру в конце шелиховского сада, показывал
115 градусов* - такая жара не часто выпадает в Иркутске, привычном к
короткому летнему зною. (* 38 градусов по термометру Цельсия.)
– Гришата, - сказала Наталья Алексеевна,
занятого подвязкой кустов в малиннике близ пасеки, - прискакал
казачишка и говорит, тебя к генералу требуют, к Пилю. "Пусть
поспешает", - говорит...
"Разрешение на Китай доставили, что ли?" - думала она с
замиранием сердца, но тревоги своей не обнаруживала.
– Разрешение? - задохнулся, спрашивая, Григорий Иванович.
Проходили все сроки для выхода на поиск собранной и жившей при его
усадьбе партии.
– Уж не знаю, что будет говорить... Куда же ты?
– остановила она
мужа. - В таком образе генералу объявишься? Одеться надо, цирюльника
позвать... Ты погляди на себя, на кого похож стал!
– Камзол надеть? Шпажонку прихлестнуть? Парик нахлобучить? -
спрашивал мореход и тут же рассмеялся, оглядев измазанные холщовые
порты и снятый с головы гречишник.* - Ин, быть по-твоему! (*
Широкополая с высоким дном мужицкая летняя шляпа из гречишной соломы.)
Через час, на излюбленной тройке, с неизменным Никишкой на
облучке, Шелихов подкатил к наместническому дому - дворцу, как
называли его в Иркутске: именитые сибирские купцы обычно пешком из
дому не выходили.
Скинув на руки дежурного унтера морской плащ и оставшись в
атласном камзольном костюме кофейного цвета, Григорий Иванович оглядел
себя в тускловатое зеркало - все ли в порядке - и, придерживая рукой
жалованную царицей шпагу, зашагал в кабинет наместника.
– С виду дворянин или бери повыше - почетный иностранный гость,
случаем занесенный в сибирские края, а на деле самый что ни на есть
простой купчина! - шептались, завистливо оглядывая его, попадавшиеся
навстречу знакомые чиновники.
При входе в кабинет Шелихов замешкался у порога, почувствовав
сразу что-то неладное, когда увидел у Пиля членов совестного суда и
какого-то дородного незнакомца в добротном суконном мундире столичного
покроя.
"Пришел за разрешением, - подумал Григорий Иванович, - а тут,
похоже, вязать собрались". И, смешавшись, поклонился, как заправский
купец, вперегиб - низким поклоном, забыв и про камзол и про шпагу,
которые отличали в нем не купца, а морехода.
Пиль по свойству своей сангвинической натуры обычно встречал
Шелихова добродушной шуткой или грохочущим водопадом деловых
расспросов, на этот же раз принял морехода сухо и официально. Видно
было, что его превосходительство чем-то крепко недоволен и озабочен.
– Вот и Шелихов, - сказал Пиль подавая мореходу знак приблизиться