И на Солнце бывает Весна
Шрифт:
– Большую Дворянскую, которая сейчас называется Проспект революции, гости нашего города недаром сравнивают с Невским проспектом Петербурга, - Ольга Фадеевна общалась с журналистами. Странно, но я забыл, кем работаю, и просто слушал, хотя диктофон и блокнот были при мне.
– Сегодня мы по-новому посмотрим на наш город. Он уникальный. Достаточно просто ходить по Воронежу, рассказывать о том, что видим, и будет интересно. У нас очень красивый город, просто мы в череде будней как-то не замечаем этого. Наши экскурсии иногда называют неформальными, и это абсолютно верно. Я считаю, что надо дать как можно меньше цифр, и как можно больше впечатлений, самой истории, её тайн, неожиданностей.
Девушка-репортёр держала
– С Большой Дворянской раскрывается дверь в прошлое, здесь есть немало порталов, благодаря которым можно окунуться на сто и более лет назад, - продолжала краевед.
– Я думаю, что историю можно понять не столько через какие-либо масштабные события, а просто и внимательно разглядывая бытовые мелочи, отдельные судьбы. К сожалению, многое исчезло из-за войны, или погребено под новой застройкой, но мы стараемся оживить прошлое. Кстати, - Ольга Фадеевна улыбнулась, оглянувшись на группу молодых людей. Желающих послушать об истории Воронежа прибавлялось, погода никого не пугала.
– На наших экскурсиях люди часто находят новых знакомых, единомышленников, а иногда даже - вторые половинки. Многие потом начинают серьезно увлекаться краеведением.
"Находят - молодцы, - подумал я.
– Только Тани как не было, так и нет".
Кто-то осторожно, едва заметно тронул меня, будто маленькая птичка села на плечо и тут же вспорхнула к дождливому небу. Я вздрогнул и обернулся. Таня улыбалась, её губы напоминали алый полумесяц, и я вновь столкнулся с её тёмными, похожими на бусинки глазами. Её волосы сильно намокли.
– Так спешила, боялась опоздать, что про зонтик не вспомнила, - зазвенел ручей её голоса.
– Недаром мама меня всегда называет Танюшка-копушка.
Мне захотелось обнять её, но я удержался. Я не смог скрыть радости, что она здесь, и Таня это поняла, немного засмущавшись моего взгляда. Мы смотрели друг на друга, и я не знал, что стоит сказать, и нужно ли вообще говорить.
Тележурналисты, как всегда, "отстрелялись" довольно быстро и, поснимав любителей краеведения с разных ракурсов, уехали. Мы стояли плотной группой, словно на митинге, прижавшись плечами, и те, у кого не было зонта, жались к тем, у кого были, причем большинство друг друга не знало. Что-то объединяло всех нас, и это не просто чувствовалось, а выглядело просто и естественно. Я снял куртку и укрыл Танины плечи, она отказывалась, говоря, что в одной рубашке я быстро простужусь, и мне ничего не оставалось, как отшучиваться и заверять, что на свете нет более закаленного человека, чем я. Мы двигались в сторону памятника Никитину.
– Наш город сильно пострадал в годы войны, и, на мой взгляд, этому есть объяснение, - рассказывала Ольга Фадеевна.
– В Москве не ожидали нападения Гитлера на Воронеж. Сталин полагал, что враг пойдёт или на столицу, или в южном направлении - к нефти. Поэтому город оказался просто не готов к вторжению. Именно здесь, где мы находимся, произошла трагедия. Территория рядом с гостиницей Бристоль после революции стала Садом пионеров - здесь появились фонтаны, лавочки. В июне после окончания школ лучших детей Воронежа собрали именно здесь. Планировалось награждение, пришло и много взрослых порадоваться за успехи своих чад. Я не знаю, каким словом можно назвать ответственных лиц того времени, организаторов, но именно в тот день немцы стали бомбить город. И сюда попали бомбы. Я не буду подробно об этом рассказывать, любой фильм-катастрофа по сравнению с тем, что здесь было - просто нелепая выдумка. Теперь на этом месте каждый год в день трагедии собираются люди, и приходит одна старушка... у неё нет половины лица. Она вместе с сестренкой
Ольга Фадеевна молчала, и мы тоже...
– Есть легенда, - продолжила она, - что за штурвалом бомбардировщика сидела летчица, и даже называют имя - то ли Герда, то ли Хельга, но это выдумка. Во время войны в составе люфтваффе не было женщин-бомбардировщиков вообще, ни одной. Немцы получили приказ бомбить авиационный завод, но он был хорошо защищен зенитными орудиями. Самолеты разворачивались, но не имели права идти на посадку с боеприпасами. Поэтому бомба, упавшая здесь, скорее всего, не была предназначена для мирных жителей, хотя это ничего и не меняет, конечно... Вот этот дуб - свидетель той трагедии. Обратите внимание, почти все довоенные деревья в Воронеже отличаются такой развилкой кроны. Причиной этому, конечно же, были взрывы.
Затем Ольга Фадеевна рассказывала, как менялись границы Кольцовского сквера, о памятниках-"путешественниках" в центре города - оказывается, монументальный поэт Иван Никитин не всегда привычно "сидел" в своей сосредоточенной позе на одном месте, а не раз перемещался. Таня спряталась под зонтом экскурсовода, и, стараясь укрыть от капель большую папку, слегка дрожащими пальцами доставала из нее старые фото и репродукции. Девушка напоминала маленького воробушка, доброго, нахохленного и немного смешного. Видя, что дождь не утихает, Ольга Фадеевна предложила перейти в летнее кафе, а заодно и согреться горячим чаем. Она продолжила рассказ о самом сложном времени для Воронежа, о том, как немцы устраивали захоронения в городских садах, добавив, что после войны как останки врагов, так и советских людей откопали и вывезли на кладбища. Одну тему сменяла другая, и каждое новое слово звало в прошлое, заставляя задуматься, правильно мы живём, сохраняем ли наследие. Захватчики разрушили город, но не только они приложили руку к уничтожению ценностей.
– Когда-то был потрясающей красоты Митрофановский монастырь - одна из знаковых потерь Воронежа, - говорила краевед, и мы сгруппировались, сдвинув столы. Таня показывала фотографии.
– Мы знаем, что после революции монастыри закрывали, они подвергались страшному, надо сказать, варварскому разорению. Видимо, высшие силы хранили их, и многие здания уцелели. В этом монастыре располагался концлагерь, в нём в годы гражданской войны сидел старший Ростропович. Алтарь монастыря был уникальным - белым с голубым золотом, и все это просто погибло под молотками. Никто из апологетов "новой эпохи" и не подумал сохранить эту красоту, хотя бы в музейных целях. Колокольня монастыря была около семидесяти пяти метров и, пожалуй, в Воронежа на тот момент оставалсь самым высоким зданием. Во время немецкой оккупации она так сильно пострадала, что потом колокольню называли "чёрным монахом".
Ольга Фадеевна помолчала.
– Сегодня многие историки говорят о том, что подвиг Воронежа можно сопоставить с подвигом Сталинграда, и это, я убеждена, близко к истине. Но из-за чьей-то политической воли наш город так и не получил статус города-героя.
– Почему?
– спросил кто-то.
– У меня нет ответа, - сказала краевед.
Во время экскурсии я не отрывал глаз от Тани, боясь, что она уйдет раньше, растворится, исчезнет среди людей. И потому, как только встреча завершилась, я предложил подвести её до дома.
– Мне так неудобно просить вас, - сказала она.
– Таня, ты забыла, мы же перешли на "ты", - сказал я, и подумал, что нет ничего чище и прекрасней, чем общение с такой девушкой на "вы". И всё же это "вы", хотя и отдавало романтикой прошлых веков, совсем не помогало сближению.
– Таня, я и правда боюсь, что ты заболеешь, поэтому никаких отговорок. Едем. К тому же мне...
– Очень надо в мой район, - засмеялась она.
– Не говори глупостей, я же вижу, ты совсем не умеешь врать.