Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
— Я знаю. Поверь, Пилар, я знаю, но сейчас — не время. Где твой маленький, Пилар? Быстрее, быстрее!
Она залезла в вездеход — инопланетянка, названная в честь подружки зимовщика-нелегала. Что ж; им придется привыкать к чужим именам. Шивон активировала выключенный было передатчик:
— Вальдес, это Шивон Ни Леоч, я еду к вам с грузом.
Кубинец молчал.
— Вальдес! Черт, Вальдес, ответьте, или я совсем плохо о вас подумаю!
Может, у них просто пропала связь, как в тот раз.
— Сoncha e su madre [5] ,
Они улетели. В зоне зимовщиков осталась непривычная пустота.
— Voy a te matar, Valdez [6] , — прошептала она, глядя в безответное небо.
В ухе раздался голос Старшего брата — спокойный, но сквозь покой рвется такое...
— Ни Леоч, сообщите ваше местонахождение.
— Вторая земная зона.
— Немедленно возвращайтесь на борт. Повторяю: немедленно. Борт готов к отлету.
5
Твоя мать — нехорошая женщина (исп.).
6
Я тебя убью, Вальдес (исп.).
— Роджер. — На борт так на борт. Шивон потянулась перепрограммировать маршрут на панели. Пальцы с трудом попадали по кнопкам.
— И когда вот так сидишь в церкви, даже не разобравшись, какой она веры, — да есть ли разница, этот заброшенный кусок острова так далек от взрывов... — бормотала рядом Пилар. Правильно. Самое время молиться.
— Шивон, где вы? Вы на вездеходе?
— Д-да...
В этот момент машина встала. Сельвенка вцепилась в Шивон всеми конечностями, потянула — надо уходить. Вездеход недовольно загудел. Накренился. Двери блокировало.
Перема-ать...
Существа лопотали что-то на своем языке — не надо ИЭ-сканера, чтоб определить, что страх зашкаливает. Она вдавила аварийную кнопку, машина выпустила их; они вывалились на горячую землю. Под вездеходом расползалась трещина.
— Шивон, послать за вами машину?
— Нет смысла!
Ничего, купол гагаринского корабля — вон он, совсем близко. Сельвенка хватает ее за рукав.
— Пилар! Мы бежим! Очень быстро!
— Ни Леоч, karam tu staru, сейчас же на корабль! — орет в наушниках Старший брат.
— Щ-щас!
Перехватить поудобнее того, кто на руках, уклониться от кочки, которой вздумалось плеваться огнем; горячая земля становится дыбом, мир пошел войной против своих же.
Запах. Сквозь ветер — острый, горячий, синтетический какой-то запах. Знакомый.
Все главные выходы корабля уже были задраены; Старший брат ждал их у аварийного.
— Ни Леоч! Какого...
И все, что она смогла сделать, — передать ему на руки ребенка. И Старший брат принял его — привычным, профессиональным жестом. Потому что он просто не мог поступить по-другому; потому что он почти всю жизнь учил себя не поступать по-другому — и теперь уже поздно было разучиваться.
И взяв его, он проиграл. Уже беспомощным взглядом обвел столпившуюся живую очередь. Шивон сжала конечность Пилар.
— Пожалуйста, брат Корда, — четко проговорила та, — позвольте нам улететь на вашем корабле. Мы просим убежища. Пожалуйста.
Корда поверх ее головы глядел на Шивон.
— Ни Леоч… — сказал он.
— Любен...
Теперь Шивон четко ощущала запах. Умирающая планета пахла расплавленным на батарее пластилином.
— Любен, во имя Гагарина...
Старший брат махнул рукой:
— Поехали.
Сельве горела. Гагаринцы старались на это не смотреть. У них и так было достаточно дел: разместить сельвенцев, успокоить, взять образцы пищи для лаборатории. Когда в багажном отсеке настала наконец тишина, Шивон доплелась до общего зала. Там было темно; на старом диване сидел Любен Корда и дышал кислородом.
— Вот тебе и крайний вылет, — сказал он, оторвавшись от трубки и закашлявшись. — Вы вроде за категорией сюда летели, да? Будет вам категория. И направление. Сказать куда?
— Я все возьму на себя, — устало сказала Шивон, опустившись на диван и закрыв ладонями глаза. — И не надо мне про крайний... Из гагаринцев не уходят.
— Как бы вы жили, если б оставили Землю вот такой? — спросил Старший брат. — И как они будут жить? Вы об этом подумали?
Шивон потянулась, забрала у него трубку и вдохнула кислорода.
— Будут жить, — пробормотала она. И почувствовала его руку на своем плече. Теплую руку. Удивилась.
— Рапорт напишу, — тихо сказал Любен, придвигаясь ближе. — Такой рапорт...
— У меня есть на них документы. — Шивон привалилась к нему, прижалась щекой к его плечу.
В багажном отсеке Пилар читала вслух:
— «Странно-семейный рыжий хор слаженно тянет гимн о Христе, в котором — как бы хор ни старался — все равно звучат нотки старинной островной тоски. Так же, наверное, запевал хор, провожая эмигрантов, доверившихся сомнительному счастью третьих палуб, на которых их уносило в океан...»
Где-то позади, в пространстве, горела планета Сельве.
Когда они наконец прилетели, страхи ушли, но и ушло и ощущение праздника. Земля удивила их меньше, чем в прошлый раз, — но в то же время будто стала тоньше нить, которая связывала их с родиной.
Прощались со «сходящими на берег» долго; упились в баре космопорта так, что их всех приняли за гагаринцев. Только на второй день Шивон удалось оторваться от честной компании и сесть на экспресс в Дублин.
Улицу О’Коннелла обсадили венерианскими аррихами; видно, земные деревья вышли из моды. И все равно она казалась почти не изменившейся. Так же вздевал руки к небу Джим Ларкин, так же непоколебимо взирал с пьедестала сам O’Коннелл. И почта стояла, и реял над ней триколор.