Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания
Шрифт:
Одновременно, то есть в феврале — марте 1944 года, К границам Молдавии подходила и Советская Армия.
Обе армии с боями шли на соединение друг с другом.
Страх и ужас поселились на дорогах отступления разбитого и опустошенного врага. Он находился в положении вора, настигнутого непокладистым хозяином, который бил его, сознавая свое право и как бы приговаривая: «А ты не воруй! Легкой жизни захотел? На ж тебе! На тебе легкую жизнь!»
Восемнадцатого марта войска Второго Украинского фронта перешли Днестр на фронте более ста километров. Девятнадцатого они заняли несколько десятков населенных пунктов, в том числе город Сороки. Во время этой операции партизаны разгромили штабы тридцать четвертой пехотной германской дивизии, захватили знамя дивизии, знамена трех полков, документы и трофеи и, засев на дорогах, занялись истреблением отступавших остатков дивизии.
Двадцать шестого марта Советская Армия вышла на государственную границу — на реку Прут.
Ветер весны и победы трепетал в знаменах армии. Ветер весны и победы вел ее вперед, на запад.
Эвакуация Кишинева была панической.
Приближавшийся грохот советских орудий и зрелище бегущей германской армии привели в состояние безумия тучи гражданских чиновников, помещиков, кулаков, мародеров и дельцов. Эти люди утратили весь свой цепкий, оборотистый и ловкий разум, которым жили всю жизнь. От разума осталась одна ничтожная крупица, но она была подобна сатанинскому проклятию: она подсказывала каждому, что возмездие, которого он боится, будет заслуженным и что он не имеет права на милость и снисхождение.
Эвакуация была панической еще и потому, что теперь всем управляли немцы, а они спасали прежде всего себя и своих. Румын они бросили на милость судьбы, а судьба была немилостива. Если они и вывозили кого-нибудь из местных жителей, то лишь таких, которые могли бы пригодиться в Германии как рабочая сила.
Пятнадцатого марта была посажена в поезд школа, в которой учился Сурду. Накануне вечером сделали перекличку, закрыли входы и выходы и поставили часовых у дверей. На вокзал пришли в полном составе, под конвоем. Но когда поезд пришел на границу, в Унгены, в нем уже было не больше половины пассажиров: остальные сбежали на попутных станциях и полустанках.
Ночью в Унгенах бежал Сурду. Он просидел на вокзале до утра и шатался по городку целый день, а вечером вскочил в поезд, который уходил в сторону Бессарабии. Поезд вез военные грузы. Колеса, как бы понимая бессмысленность возложенной на них задачи, вращались крайне медленно. Утром в небе показались советские самолеты. Поезд постоял минуту в раздумье и пустился обратно, в сторону Румынии. Колеса вращались со всей доступной им быстротой.
Но Сурду уже было не по дороге, он соскочил на ходу и стал пробираться домой.
Движение по всем дорогам шло главным образом в сторону Румынии — великое бегство людей, военных и штатских. Они мечтали, елико возможно, удлинить расстояние, отделявшее их от Советской Армии.
С трудом удавалось Дмитрию Георгиевичу находить попутчиков, которые ехали бы в нужную ему сторону. Лишь незначительную часть пути проделал он на колесах. Остальное — пешком. Так скитался он двое или трое суток, везде находя, однако, людей, которые давали ему ночлег и хлеб и указывали, где и как пройти, чтобы не попасться на глаза кому не следует.
Наконец вдали засверкал Днестр, уже освободившийся ото льда.
Сурду рассчитал, что за сутки он доберется до Пет-решт. Однако внезапно, на повороте дороги, он наткнулся на румынское укрепление. Неожиданно появившийся часовой преградил ему дорогу, и Сурду счел себя погибшим.
Часовой спросил, кто он и куда идет, и предупредил, что в Петрештах — большевики.
Минута была трудная. Со времени своего побега из поезда Сурду боялся только одного — встречи с каким-нибудь часовым. Сколько усилий приложил он, чтобы избежать такой встречи!
Но сейчас, посмотрев на солдата, на его простое лицо крестьянского сына, на его растерянные и усталые глаза, в которых даже неграмотный мог прочитать нечто вроде:
«Когда же это, наконец, кончится?», Митя Сурду негромко спросил:
— Правда? В Петрештах большевики?
— Правда! — подтвердил часовой.
— А я к ним и иду! — сказал Митя и сделал паузу, выжидая, что скажет часовой.
Но на часового это не произвело никакого впечатления.
— Ага! — сказал он. — Мы сами их ожидаем. Как подойдут, мы сдадим оружие.
Часовой сказал это спокойно и просто, как если бы речь шла о смене караула. Он тоже видел, с кем имеет дело. Чего, в самом деле, разыгрывать комедию с этим крестьянским парнем, в особенности теперь, когда кончилась эта мучительная война, которую начали, не спросив его согласия.
Солдат указал Мите дорогу, которую тот, впрочем, и сам отлично знал. Пройдя километров пятнадцать, Митя встретил другого солдата, и тот заговорил с ним по-русски.
— Ты кто? —спросил солдат. — Куда идешь?
Митя немножко растерялся.
— Вы советский? — негромко спросил он.
— Советский! — ответил тот.—А ты какой же?
— Я тоже, — сказал Митя.
— Документы есть?
Документы у Мити были написаны на румынском языке, солдат в них разобраться не мог, он с недоверием поглядывал на Митю. Но юношу вдруг осенило: он порылся в котомке и достал оттуда русскую книгу. Это был учебник алгебры Киселева. Солдат рассмеялся.
— Ученик? — спросил он Митю.
— Ученик, — ответил тот.
Солдат остановил проезжавший мимо грузовик, посадил Митю, сам сел, и они покатили в сторону расположения советских войск.
На дороге стоял беспрерывный, несмолкающий грохот, лязг, тарахтение, дребезжание, стук. Если бы Митя не знал местности, он бы подумал, что где-то поблизости шумит морской прибой.
Продвинувшись на несколько километров вперед, он увидел, что это шли танки. Дороги были слишком узки для наполнявшего их движения. К тому же они были разбиты. Грузовики застревали в ямах и выбоинах, которые оставались после танков. Ехать было трудно. Но Мите казалось, что трудности испытывают только эти огромные, страшные, никогда им не виданные машины, а людям легко и весело. Люди действительно пели и смеялись; они были во хмелю наступления и победы. Они заплатили за победу достаточно дорого и охмелели, когда схватили ее за крылья.