История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Неожиданно В. Солоухину позвонил отец Алексей из Троицко-Сергиевой лавры. Встретились, поговорили. И отец Алексей сказал В. Солоухину, что К. Буренин «со всех сторон окружен чекистами и провокаторами… Поэтому мы после долгих колебаний и решили вас предупредить, чтобы не допустить вашей гибели. Если ещё не поздно.
Я онемел. В глазах у меня потемнело. Появилось полное впечатление, что я рухнул, провалился сквозь тонкий лед и падаю, падаю в бесконечную бездну, в бездну, у которой даже нельзя представить дна, настолько глубока она и ужасна» (Там же. С. 348). Отец Алексей, кроме того, ещё и сообщил, что в Ленинграде недавно были арестованы участники молодой организации Союз христианской молодёжи во главе с Огурцовым.
В конце концов после мрачных раздумий В. Солоухин пришёл к выводу, что встреча с К. и Л. Бурениными заставила его во многом измениться, стать живым и настоящим человеком: «В тебе струится русская кровь. Ты видишь вещи такими, какие они есть на самом деле, а не такими, как тебе внушали, чтобы ты их видел. В сущности, он сделал реанимацию. Он оживил тебя. Вместо послушного, нерассуждающего, безмозглового и слепого, слепо повинующегося, подстриженного под общую гребёнку, талдычащего общие слова и лозунги советского робота, вместо обкатанной детальки в бездушном государственном механизме ты превратился в живого человека, в единицу и в личность. Сложна и трудна будет теперь твоя жизнь. Но как бы она ни была сложна и трудна, ты должен благодарить человека, сделавшего тебя живым и зрячим» (Там же. С. 350—351).
Многие современники В. Солоухина называли прототипов Бурениных – это знаменитый художник Илья Глазунов, написавший и издавший в том же, 1995 году двухтомную летопись своей жизни и творческой деятельности – «Россия проклятая» (2-е изд.: В 2 т. М., 2006). Книга удивительная по своему мировоззрению, по пересмотру многих имён, односторонне изображённых нашими официальными историками в духе марксизма-ленинизма. В книге много субъективного, порой на первый взгляд вздорного, но весь пафос книги искренний и неподдельный: «Я не мог не написать эту книгу. Мне иногда кажется, что я прожил сто жизней, но все они – и счастливые, и кошмарно-трагические – объединены одним моим понятием – моя жизнь в жестоком ХХ веке» (Там же. С. 5).
Илья Глазунов почти дословно повторяет то, что писал Солоухин о фотографе К. Буренине, о его квартире, о его картинах, о встречах с иностранцами и пострадавшими в ходе революции дворянами и многое-многое другое. Ненависть к Ленину и Троцкому вошла в юную душу Ильи Глазунова после разговора с людьми, знавшими этих строителей нового мира. «За 450 последних лет, – писал И. Глазунов, – мир видел три главные революции – каждая из которых была разрушительнее предыдущих. Эти три революции – Английская, Французская и Русская – очень близки друг к другу как ступени одной и той же лестницы, ведущей к мировой революции… Истинное предназначение революции – это разрушение во имя мирового господства избранного меньшинства… все европейские революции были тщательно подготовлены и осуществлены с железной последовательностью масонскими ложами разных систем обрядов и послушания, деятельность которых, однако, направлялась из единого центра, скрытого от глаз человечества в течение многих веков. Ныне никто не отрицает, что Временное правительство русской февральской революции полностью состояло из масонов» (Там же. С. 13). Гитлер видел свою задачу в том, чтобы расширить свои границы за счёт русских земель, завоёванных «иудо-масонским большевистским интернационалом» (Там же. С. 15). Илья Глазунов вспоминает, как жена Ельцина, Наина Иосифовна, уговаривала его не говорить «русские», а говорить «россияне», он с горечью пишет, что русский народ превратился в «демос, обессиленный многолетним геноцидом, доведённый до демографического вырождения, лишённый права на национальное самосознание» (Там же. С. 50).
Илья Глазунов подробно фиксирует ход Февральской и Октябрьской революций, описывает их активных участников и даёт им современную оценку. Илья Глазунов цитирует заявление вождя 2-го Интернационала Эдуарда Бернштейна, которое он опубликовал в газете «Форвертс», о том, что Ленин и его товарищи получили от кайзеровской Германии крупные суммы, около 50 миллионов золотых марок, на ведение в России своей разрушительной агитации. Об этом стало известно ещё в декабре 1917 года (Там же. С. 204—205). Автор «России проклятой» подробно описывает красный террор, описывает многочисленные казни священников, перечисляет всех губителей русской державы (Там же. С. 263). Подробно останавливается на влиянии Чаадаева, «масона и предателя Отечества», посвящённого в «тайну времени», оказанном на Пушкина, который в юности увлекался масонскими «шалостями», а потом решительно отказался от всякого участия в тайных обществах и масонских ложах (Там же. С. 644). И. Глазунов напомнил в книге разговор Пушкина с англичанином тридцати шести лет, который сравнивал русского крестьянина и английского и делал вывод, что в русском крестьянине поражает «его опрятность и свобода» (Там же. С. 650). И здесь же Глазунов подчеркнул, «что яд масонского либерализма, разлагающий нацию, сделал своё дело, как бактерии и вирусы поражают здоровый организм, приводя его к болезни и смерти. Либерализм – это «свобода от», право на измену идеалам, право видеть жизнь и культуру «полифонично», без точных понятий добра и зла, это право на забвение национального самосознания» (Там же. С. 652—653). И. Глазунов щедро цитирует книгу Б. Башилова «История русского масонства», изданную в эмиграции. Подробно, опираясь на цитаты Б. Башилова и других русских пушкинистов, И. Глазунов приходит к выводу, что убийцами Пушкина были масоны – Бенкендорф и Дантес – и вся интрига против Пушкина была организована масонами, графиней Нессельроде и княгиней Белосельской, которая посоветовала Бенкендорфу послать «жандармов в другую сторону» (Там же. С. 705). Многие исследователи утверждают, что П. Чаадаев был учителем Пушкина. И. Глазунов, ссылаясь на своих предшественников, утверждает, что это очередная ложь. П. Чаадаев стал весьма популярным у западных и либеральных историков в России за свой антирусизм: «Во всё продолжение нашего существования мы ничего не сделали для общего блага людей:
ни одной полезной мысли не возросло на бесплодной нашей почве; ни одной великой истины не возникло среди нас. Мы ничего не выдумали сами и из всего, что выдумано другими, заимствовали только обманчивую наружность и бесполезную роскошь» (Чаадаев П.Я. Сочинения. М., 1989. С. 514). На публикацию «Письма» П. Чаадаева ответил профессор Московского университета Н.И. Надеждин: «Так называемое «Философическое письмо», помещённое в 15-й книжке «Телескопа» за нынешний год, возбудило самое сильное и самое естественное негодование…» (Глазунов И. Россия проклятая. Т. 1. С. 749).
Во второй книге «Россия проклятая» И. Глазунов повествует обо всем, что коснулось его, что он прочитал, что он услышал, что он написал, сообщает, где проходили выставки его картин, он упоминает о дружбе со многими выдающимися деятелями культуры, со многими политическими деятелями. Во второй книге И. Глазунов исследовал происхождение славянских племён, ушёл на полторы тысячелетия до Рождества Христова, рассказал о происхождении венедов, об острове Рюген и некогда знаменитой Арконе, святыни религиозной жизни прибалтийских славян, о короле славян Одоакре, который 14 лет правил Римом. Во второй книге И. Глазунов в главе «Партбилет и Николай II» рассказывает о знакомстве и дружбе с Владимиром Соло ухиным, рассказывает чуть иначе, чем Солоухин в романе «Последняя ступень». Илья Глазунов и Нина, прадедом которой был архитектор Леонтий Бенуа, сделали из «партийного босса от литературы» человека «ошарашенного» тем, что он увидел в квартире Глазуновых. И. Глазунов услышал: «Ты пробил броню равнодушия партийно-общественного превосходства», – сказала Нина, обращаясь к своему мужу» (Там же. Т. 2. С. 683). А в заключение этой главы И. Глазунов сообщает:
«Народная крестьянская мудрость истинна: в этом суть нашей жизни. Для меня самый страшный грех человеческий – предательство и двуличие. Как больно, когда тебя предаёт любимая женщина. Но несравнимо больнее, когда предаёт друг…
Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь: того, кто предаёт и творит зло, так или иначе наказывает Всевышний. И потому особенного смысла для меня полны финальные строки последней книги В.А. Солоухина «Последняя ступень», где он на смертном одре обещает «прошептать слова благодарности другу» за то, что «оживил» его, сделал «живым и зрячим». Так хочу верить, что Бог услышал эти слова…» (Там же. С. 6).
После первой книги рассказов и повестей «Зёрна» (1974) Владимир Крупин, отдававший все свои симпатии деревенской прозе и сам родившийся в деревне (1941), написал интересную повесть «Живая вода», опубликованную в журнале «Новый мир» (1980. № 8), и повесть «Сороковой день», увидевшую свет в журнале «Наш современник» (1981. № 11). Обе вещи вызвали серьёзные споры в руководстве партии и Союза писателей России.
Сергей Викулов, отправляясь в отпуск, подготовил одиннадцатый номер журнала «Наш современник», прочитал повесть «Сороковой день», повесть не понравилась ему: «Написанная в эпистолярном жанре, повесть к прозе имела весьма условное отношение. В ней не было ни сюжета, ни «героев», если не считать «героем» автора писем – журналиста, уехавшего в командировку в провинцию и там тоскующего по молодой жене. Впрочем, чувства в этих письмах – дело десятое, так… для антуража. Главным в них было описание того, что видел молодой журналист вокруг себя, и его раздумья по поводу увиденного или услышанного… Не устраивали меня также язык и стиль сочинения. Небрежность письма оборачивалась подчас удручающим косноязычием. Крупин чуть позже сам признал это в «Литгазете». Да, вещь недоработанная, сырая, писал он, но что ему было делать, если «НС» и такую принял к печати. Очень понравилось «Литгазете» такое откровение: дескать, вот он, уровень этого журнала…» (Викулов С. На русском направлении. Записки главного редактора «Нашего современника» (1970—1980 годы). М., 2002. С. 120). Ю. Селезнёв, недавно взятый в журнал первым заместителем главного редактора, пообещал С. Викулову довести повесть до приемлемого уровня. Номер вышел. Позже А. Беляев, заместитель заведующего Идеологическим отделом ЦК КПСС, показал С. Викулову журнал с многочисленными «серьёзными ошибками», о чём свидетельствовали закладки в текстах журнала. Повесть В. Крупина «была квалифицирована как очернительская, злонамеренная. Антисоветская» (Там же. С. 121). В своё оправдание Ю. Селезнёв сообщил, что повесть рекомендовали в печать В. Белов и В. Распутин. Но кроме «антисоветской» повести в номере журнала были напечатаны статьи А. Ланщикова «Великие современники (Достоевский и Чернышевский)» и В. Кожинова «…и назовёт меня всяк сущий в ней язык (Заметки о своеобразии русской литературы)». У А. Беляева лежали листки его консультантов, «Ю. Суровцев, В. Оскоцкий и иже с ними…», в которых была дана оценка этим литературоведческим статьям. Скорее всего, по мнению С. Викулова, консультанты обратили внимание на слова В. Кожинова, который писал: «Все великие русские писатели прекрасно сознавали, что пафос всечеловечности, оторванный от народной основы, порождает тенденции космополитического характера, о которых со всей резкостью (курсив. – С. В.) говорил и Достоевский… И если происходит разрыв, распад единства всечеловечности и народности, первая вырождается в космополитизм, а вторая – в национализм… Стоит подчеркнуть для большей ясности, что космополитизм и национализм по-своему также взаимосвязаны: национализм, утверждая одну нацию за счёт всех других, в сущности требует от всех этих других стать на космополитические позиции (это в высшей степени характерно, например, для такой крайней формы национализма, как сионизм)». Указал А. Беляев и на ошибочную рецензию С. Семанова на роман Марка Еленина «Семь смертных грехов», опубликованный в журнале «Нева» в 1981 году (Там же. С. 122).
Вскоре состоялось обсуждение одиннадцатого номера «Нашего современника» на Секретариате Союза писателей РСФСР. С. Викулов приводит фрагменты выступлений секретарей по сохранившейся стенограмме: «Е. Носов: «Получив 11-й номер, я был не то что разочарован, я был оскорблён этой вещью Крупина». Ю. Бондарев: «Вещь художественно не состоялась». Ф. Кузнецов: «Как можно было печатать Крупина? Ведь даже невооружённым глазом видно, что эта вещь должна была остаться в лаборатории молодого писателя. Она совершенно не готова для публикации… Это просто какой-то глупый вызов при той тяжёлой ситуации, в которой находится журнал «НС», притом что после романа Пикуля очень много пристальных глаз следят за каждым номером журнала» (Там же. С. 124—125).