История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Собравшиеся секретари высоко оценили публикации журнала «Наш современник» и огромную роль в собирании таких материалов со стороны С.В. Викулова.
А В. Крупин, переполненный замыслами, продолжал свою творческую работу, появились повести «На днях или раньше» (1982), «От рубля и выше» (1989) и роман «Спасение погибших» (1988). «Лучшие произведения Крупина питаются корнями малой родины, вятской земли, светлыми и горькими воспоминаниями детства и юности, – писал Алексей Любомудров. – В прозе писателя преобладают рассказы-исповеди, истории, свидетелем или участником которых был сам автор. Судьба России, душа русского человека – вот темы, которые волнуют писателя в первую очередь. Излюбленные персонажи Крупина – деревенские чудаковатые мужики, доморощенные философы. В их на первый взгляд наивных, порой косноязычных суждениях проступает точное и глубокое понимание народом происходящего со страной. Это Евланя («Повесть о том, как…»), отец («Сороковой день»), Костя («Прощай, Россия, встретимся в раю» (1991), земляки писателя («Во всю Ивановскую», «Боковой ветер», 1985). В книгах Крупина постоянно звучат частушки, остроумные афоризмы, песенные куплеты, стихотворные цитаты, присловья и поговорки; яркими гранями сверкает вятский фольклор, живое и образное слово. История родного края запечатлена Крупиным в цикле исторических очерков «Вятская тетрадь» (1987)… С 1990 по 1992 год Крупин – главный редактор журнала «Москва». В эти годы журнал стал большое внимание уделять духовным корням России, был введён раздел «Домашняя церковь», знакомящий читателя с православным вероучением. Кредо писателя выражено в его словах: «И теперь, уже насовсем, литература для меня – средство и цель приведения заблудших (и себя самого) к свету Христову» (Русская литература: Большая энциклопедия русского народа. М., 2004. С. 549).
В 1991 году лучшие произведения В.Н. Крупина вошли в «Избранное» в двух томах, были высоко оценены критиками и литературоведами.
Здесь уместно вспомнить любопытный факт литературной жизни… Только что опубликована книга В. Крупина «Книга для своих» (М., 2012), в которой автор вспоминает о выходе своего первого сборника «Зёрна» (1974). Нужна была в издательстве «Современник» рецензия о рукописи, дали Олегу Михайлову. Он, перегруженный делами, долго держал рукопись. В. Крупин ему позвонил, О. Михайлов ему ответил: «Да, давно лежит, да, пора. Я тут из неё читанул что-то. Неплохо, неплохо… Ну что ж, на днях намолочу, отошлю». Как-то О. Михайлов попросил В. Крупина «подскочить к Ермоловскому». «Я подскочил, – пишет В. Крупин в главке «Как сам себя наказал». – Олег Николаевич достал из портфеля мою рукопись. Но рецензии при ней… не было.
– Слушай, – хладнокровно сказал он, – некогда мне читать. Ты же лучше знаешь свою рукопись, напиши рецензию сам. За моей подписью. Смело рекомендуй. Давай! Ну, конечно, не взахлеб хвали, сделай там для виду пару замечаний. Позвони, как будет готова.
– Завтра будет готова!
– Что ж, на том же месте, в тот же час.
Через сутки, у Ермоловского, Олег Николаевич, не читая, что там написано за его подписью, подмахнул рецензию, и я понёсся с нею в издательство.
А дальше? А дальше… мою рукопись снова не включили в планы. Ужас! Почему?
– Начальство сказало, – огорчался вместе со мной редактор, – что в рецензии говорится: рукопись нуждается в доработке…
– Но ты-то знаешь, что я сам писал эту рецензию.
– Вот и не надо было себя ругать» (В. Крупин. Книга для своих. М., 2012. С. 214—218).
Об этом эпизоде не раз рассказывал сам О. Михайлов, трактуя событие совсем по-другому. Конечно, он был очень занят, но ему в тот период позвонили 7—8 коллег по Союзу, напоминая о В. Крупине, и он написал положительную рецензию о его сборнике. Это о бытовой стороне литературного мира.
Но развитие истории русской литературы ХХ века невозможно представить себе без повседневной массовой литературы, которая выходила стотысячными тиражами, её печатали издательства «Советский писатель», «Советская Россия», «Молодая гвардия», «Современник», областные издательства. Трудно представить литературный процесс без романов «Александровский сад» Екатерины Шевелёвой («Советский писатель», 1977), романа «Голодная степь» Ивана Уксусова («Советский писатель», 1977), повестей «Зелёная крыша», «Первый приезд», романа «Знакомое лицо» Владимира Мирнева («Советский писатель», 1981), повестей «Двенадцатая буровая» и «Трассы» Валерия Поволяева, романов «Перевал» и «Ивановский кряж» Юрия Антропова, романа «Станица» Семёна Бабаевского (Октябрь. 1976. № 7—9), повести «Мы уже уходим, мама…» Валерия Мурзакова (Наш современник. 1979. № 6), романа «Рождённый на рассвете» Василия Гришаева («Советский писатель», 1979), романа «Варианты Морозова» молодого Святослава Рыбаса («Советский писатель», 1979), повестей и рассказов Анатолия Курчаткина и Льва Конорева, романа «Дорога в гору» Михаила Барышева («Московский рабочий», 1979), романа «В огне повенчанный» Ивана Лазутина (Воениздат, 1979), романа «Крутая Марина» Валентина Солоухина (1978), романа «Вдаль непогоды» Вячеслава Горбачёва («Советский писатель», 1978), романа в повестях и рассказах «Три куля чёрных сухарей» Михаила Колосова, романов «Школа министров» и «Индустриальная баллада» Михаила Колесникова («Московский рабочий», 1979), романа «Директор Томилин» Аркадия Первенцева (Профиздат, 1979), повести «Скрытая работа» Гария Немченко (Профиздат, 1979), романа «И дольше века длится день» Чингиза Айтматова (Новый мир. 1980. № 11), романа «Кологривский волок» Юрия Бородкина, повести «В ожидании счастливой встречи» Леонида Кокоулина, романа «Командировка» («Московский рабочий», 1981) и «Последний воин. Книга надежды» (Москва. 1988. № 8—10) Анатолия Афанасьева, романа «Внутренний рынок» Виталия Маслова (Север. 1985. № 7—9), романа «Пять жизней в одной» Леонида Огневского («Современник», 1979; Восточно-Сибирское книжное изд-во, 1984), романа «Красное лето» и повести «Город не кончается» Василия Андреева, двух книг романа «Гатов» Павла Степового («Современник», 1978, 1981), повести «Три невесты для нашего бати» Анатолия Димарова (Знамя. 1981. № 6), романа «Поколение» Владимира Ерёменко («Современник», 1981; Октябрь. 1981. № 7—8), сборника повестей и рассказов «Ворчливая моя совесть» Бориса Рахманина («Советский писатель», 1981), повести «Коробейники» А. Каштанова (Новый мир. 1981. № 6—7), повести «Подготовительная тетрадь» Руслана Киреева (Знамя. 1981. № 4—5). Время властно диктует свои художественные задачи, отсюда многочисленные постановления ЦК КПСС и Союза писателей СССР. Порой писатели следовали этим указаниям в ущерб своему художническому инстинкту. Но чаще всего – опережали время, талантливо отображая виденное собственными глазами. Жаль, порой художник сам выступал в качестве внутреннего цензора и что-то искажал в угоду сиюминутности, а порой издательские и государственные цензоры «ухудшали» произведение…
Приведу в связи с этим любопытный случай. Роман «Запретная зона» Анатолия Калинина был завершён в 1962 году, но текст все эти годы не удовлетворял автора из-за цензурного вмешательства. И в 1988 году в журнале «Дон» (№ 1—2) «Запретная зона» вновь появляется в законченном виде. Во главе гигантского строительства искусственного моря на Дону поставлен Автономов, волевой, напористый, жестковатый человек, для которого задание построить плотину – святой закон, а какими средствами – это уж другое дело, для выполнения своего долга перед страной он не посчитается с судьбами отдельных людей. Неожиданно возникает проблема с переселением жителей станицы Приваловской, все уж переселились, а станица Приваловская всё ещё задерживает завершение строительства: ведь уж вода подходит к их холмам, а они всё ещё ждут каких-то послаблений. Сюда, в Приваловскую, приезжает Греков, несколько дней он пожил в станице, встречаясь и разговаривая с людьми, и целый мир драматических обстоятельств раскрылся перед ним, трагические судьбы людей о многом заставляют его задуматься. И ещё один случайный попутчик, полковник, с орденами, воевал и в Гражданскую, и в Отечественную, неожиданно выступил против затопления Дона, донских станиц: «Да ты знаешь, какая тут рыба ходила на займища нерестовать?! Какие бродили табуны?!»
Многие участники этих событий смотрели на события и на людей «глазами долга», автор и некоторые персонажи – «глазами совести». Роман заканчивается тем, что Автономов получает Звезду Героя, он готовится огласить большой список зэков, которым дарована амнистия. Вдали показалась большая группа с конвойными, но всё рухнуло, заранее запланированная торжественная операция по расконвоированию не удалась: «Две волны людей, ещё минуту назад разделённые непроницаемой преградой, хлынув навстречу друг другу, смешались вместе». Так и кончилась запретная зона на строительстве донской плотины.
Но невольно возникает вопрос: а как сейчас Дон? Оправданна ли была та жертва, которую принесли казаки Дона? Или это была ещё одна попытка раздавить «вандецев», как вроде бы в шутку называет казаков станицы Приваловской Автономов? Эти великие стройки нарушали невидимые законы, проводили к необратимым процессам, которые ухудшали положение станицы, села, района, области, страны.
Любопытна статья Ольги Ипатовой «С холодным сердцем. Заметки критика» (Правда. 1979. 10 января), в которой весьма снисходительно говорилось о самобытных произведениях того времени: «Читаем новые книги: В. Марченко – «Год без весны», Ю. Галкина – «Беглецы», А. Проханова – «Время полдень», и материал каждой книги по-своему интересен, и своеобразие повествовательной манеры – налицо, но закрыта последняя страница, и остаётся у читателя смутное чувство неудовлетворённости». Критик сообщает, что В. Марченко «лихо разворачивает события», «ситуация «Беглецов» драматична, материала для исследования серьёзной нравственно-этической проблемы достаточно», проза А. Проханова «нетерпелива, напряжённа, объёмность видения сочетается в ней с неожиданностью сравнения», а в итоге Ольга Ипатова совершенно беспомощна доказать своё «смутное чувство неудовлетворённости», а уж заключительные строки статьи полностью опровергают этот первоначальный вывод: «А. Проханов, В. Марченко, Ю. Галкин – ищущие писатели, их творчество трудно свести к какой-либо однозначной оценке. Критика справедливо настроена к ним благожелательно, но необходим более серьёзный и вдумчивый разговор о профессиональном мастерстве, увы, далеко не всегда подкреплённом страстным творческим импульсом, хорошим вкусом».
Здесь, в этих книгах, «смутно» ощущается чуть ли не полная свобода от метода социалистического реализма, отсюда «неудовлетворённость» партийного критика.
Многие критики, выступая по проблемам текущей литературы в газетах и журналах, чаще всего подчёркивали то, что соответствовало требованиям метода социалистического реализма. Лишь в конце ХХ века наиболее дальновидные исследователи заметили, что в основном потоке романов и повестей чего-то главного не хватает.
Один из тонких критиков того времени Валентин Курбатов заметил после ряда интересных мыслей, высказанных в статье «Честность ощущений»: «А ведь не зря Тургенев в пушкинской речи спрашивал с русского художника не только «отсутствия лжи и фразы», не только «простоты и откровенности», но и – прежде всего! – «честности ощущений». В переходные эпохи это, может быть, наиболее сложная и вернее всего обнаруживающая истинного художника черта – «честность ощущений»… Поучительное благо происходящего сейчас в литературе оказалось и в том, что свобода суждений и череда вызванных из насильственного забвения книг вновь напомнили нам о генетических чертах нашего народа, среди которых Достоевский отмечал «чрезвычайную стойкость… в своей идее, сильный и чуткий отпор всему, что ей противоречит», и вековечную «благодарную, ничем не смущаемую веру в справедливость и в правду». Напомнить напомнили, но погордиться стойкостью и силой отпора не дали, потому что «ничем не смущаемая вера» оказалась всё-таки смущена, и, понимая необходимость строительной крепящей идеи, которая могла бы упорядочить хаос и заместить отменённые опоры, мы не можем рассмотреть очертания этой идеи, словно вышли в открытое поле и не знаем, за что ухватиться беспокойной мыслью. И чем более мы говорим обо всём, тем вернее обнаруживается мировоззренческая расслабленность. Оказалось, что в частностях мы достигли глубокой полноты и разносторонности, но оттого, что всё время были вынуждены решать основные этико-интеллектуальные вопросы, утратили инструментарий объединительного анализа» (Курбатов В. Честность ощущений // Литературная газета. 1987. 2 сентября).
Часть пятая
Лагерная Литература. Погружение во тьму в поисках света
С 30-х годов в истории русской литературы появилось ещё одно направление – пребывание писателя в советских лагерях, в тюрьмах, в местах ссылок, на допросах, в общении со следователями, в одиночках, испытание порой пыток и издевательств лагерной жизнью. Эта литература существовала давно, ещё в годы Гражданской войны у белых и у красных были следственные органы, ЧК у красных, Особый отдел – у белых. Но то была война, когда следственные мероприятия вели чаще всего с врагами, а после войны в следственные отделы попадали просто инакомыслящие. Пролетарская диктатура выработала свою «мораль», свой «гуманизм», свою «нравственность», которые расходились с общепринятыми традиционными, христианскими, православными формулами этих понятий. После выхода в свет книги А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» (1973—1975), впервые увидевшей свет в Париже, всю эту систему наказания так и стали называть – Архипелаг ГУЛАГ.