История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя
Шрифт:
Интересное и к тому же весьма древнее производное от *mater-представлено в русск. матер'oй, ст.-слав. маторъ, словенск. mator и др. В. Вондрак [160] справедливо утверждает, что из двух огласовок matorъ и materъ первая (matorъ, matoreti) старше, чем matereti, подвергшееся ассимиляции и в свою очередь вызвавшее появление materъ. Таким образом, обозначается чередование mater-: mator-. Согласно указанию Ю. Куриловича, формы с – tor появляются в определенных исторически засвидетельствованных сложениях и знаменуют отличие производных форм от непроизводных [161] . Это хорошо видно в греч. : , в которых отражено соотношение, восходящее к индоевропейскому языку.
160
W. Vondrak, Bd. I, стр. 178.
161
J. Kurylowicz. 'Etudes indoeurop'eennes, I. Krakow, 1935, стр. 90–100; его же. L’apophonie en indo-europeen. Wroclaw, 1956, стр. 40–41.
На том же основании мы считаем, что слав. *mator- происходит из сложений типа za-mator- (ср. русск. заматореть)
162
В связи с этим считаем нужным отметить, что некоторые ученые приписывают, на наш взгляд, несколько прямолинейно, выдающейся роли матери отдельные перемещения в словаре. Так, югославский этнограф Шпиро Кулишич увязывает, вслед за Миланом Будимиром, факт сохранения и.-е. *mater и параллельную утрату и.-е. *pter в балто-славянском словаре с тем обстоятельством, что в свадебной обрядности славян роль отца совершенно вытесняется ролью матери, тещи и свекрови, а также сохранением у славян ряда черт индоевропейского матриархата (Spiro Kulisic. Tragovi arhaicne porodice u svadbenim obicajima Crne Gore i Boke Kotorske. — «Глас-ник Земаљског Музеjа у Capajeвy». Историjа и етнографиjа, свеска XI, 1956, стр. 224; Милан Будимир. Протословенски и староанадолски Индоевропљани. — «Зборник филозофског факултета», И. Београд, 1952, стр. 259). Эта мысль противоречива в принципе. Известно, что форма *pter сложилась еще в общеиндоевропейскую эпоху и носит на себе печать классификаторской системы родства времен матриархата. Если это слово возникло и было необходимо в матриархальной организации, почему оно должно было исчезнуть в балто-славянском, сохранившем ряд остатков древнего матриархата? Ясно, что причина утраты и.-е. *pter кроется не в наличии этих матриархальных пережитков. История языка дает ценнейшие свидетельства для истории жизни его носителей, но, используя эти свидетельства, нельзя также забывать о специфике развития самого языка. Причину утраты *pter надо, по-видимому, искать в самом языке: эта форма могла оказаться неудобной в плане фонетико-мор-фологической системы славянского языка и рано была заменена другими известными образованиями. С другой стороны, славянский отразил другую форму от и.-е. *pter — stryjь. Слав. stryjъ, кстати сказать, сохраняет память о древней классификаторской системе, наряду с другими следами матриархата у славян.
Формы типа болг. майка являются сокращенныхми, от о.-слав. mati [163] . Их вероятная первоначальная сфера употребления — звательная форма [164] , которая, как известно, благоприятствует преобразованиям, сокращениям, даже «искажениям». Наряду с толкованием *mater из слова «детского лепета» та-у имеются объяснения отдельных форм как упрощений в речи *mater: греч. , [165] .
163
Е. Berneker, Bd. II, стр. 8.
164
Е. Fraenkel. Zur Verst"ummelung bzw. Unterd"uckung funktionsschwacher oder funktionsarmer Elemente in den baltoslavischen Sprachen. — IF, Bd. 41, 1933, стр. 400, 401; его же. Miszellen. — KZ, Bd. 54, 1926, стр. 300.
165
E. Fraenkel. Miszellen. — KZ, Bd. 54, 1926, стр. 300.
Простейшие формы типа та- обнаруживают собственные словообразовательные тенденции. Сюда относятся — удвоение, при котором в одних случаях экспрессивность выражалась удлинением согласного (ср. греч. , ‘мама, мать, бабушка’), в других — удлинением гласного: слав. тaта, ср. нем. Миhте<герм. *moma (<и.-е. *mama); вторичное разложение, которое мы, по-видимому, имеем в нем. Amme ‘мамка, кормилица’ и других из m-am- [166] .
166
Изложение традиционной точки зрения на соотношение форм та-та и *mater см.: A. Walde. Lateinisches etymologisches W"orterbuch, стр. 458–459; Walde — Pokorny. Bd. II, стр. 221; G. Meyer. Etymologisches W"orterbuch der albanesischen Sprache, стр. 272; P. Kretschmer. Einleitung, стр. 338 и след.; Ernout — Meillet, t. II, стр. 679; J. Pokorny, стр. 694.
Относительно широко распространено в индоевропейских языках название матери от корня *пап-, *папа-, *апп-, который встречается также в роли названия отца (ср. выше): алб. пап, nn, тохарск. nani ‘matri_mihi’ хеттск. annas и др. [167]
О генезисе этих индоевропейских образований можно, видимо, повторить то, что уже говорилось о названиях матери *mam-, *am-, так как они представляют совершенно аналогичные в структурном отношении словообразовательные типы: сложение папа, простая форма an-. Это важно для обоснования связи форм *nana, *an(n)a между собой. Очевидная аналогичность структуры словообразовательных типов от обоих корней (папа, ап(п)а: mama, am(m)a) объясняется близостью условий их употребления. Отсюда — тождественное выражение экспрессивности, которая, по-видимому, издавна характеризует эти образования [168] : удвоение согласных, удлинение гласных. Существенная разница между этими двумя экспрессивными названиями матери состоит в том, что в отличие от *mamat связанного с *mater, и.-е. *папа, *пап(п)а, *ап(п)а стоят в известном смысле особняком среди прочих названий матери. Но они в свою очередь связаны с рядом других индоевропейских терминов родства, ср. пап в значении ‘отец’, слав. *vъп-иkъ <и.-е. *an-.
167
См., кроме известных словарей, еще Н. Pedersen. Tocharisch vom Gesichtspunkte der indoeurop"aischen Sprachvergleichung, 2. Aufl. Kobenhavn 1949 стр. 136–137.
168
Русск. няня (как и тятя) развило экспрессивную палатализацию, ср. папа и tata большинства славянских языков, в которых выражение экспрессивности, как правило, ограничилось общеславянским удлинением гласного.
Образованию *пап из *ап- аналогично, в частности, кашубское местоимение личное пеп, па, по ‘ow’, которое З. Рысевич выводит из праиндоевропейского местоименного корня *п- [169] . Скорее пеп редупли-цировано (*n-en-) из *еn-/*оn- (указ. местоим.), ср. ст. — слав, онъ и др. Вполне возможно также, что это указательное местоимение и разбираемая нами корневая морфема ряда терминов родства связаны самым тесным образом, о чем см. ниже.
169
Z. Rysiewicz. Kaszubskie nen i formacie pochodne. — «Slavia Occidentalis», t. 15, 1937, стр. 43–46.
К названиям матери примыкают названия мачехи: ст.-слав. маштеха, матерьша др. — серб. маштеха, русск. мачеха, укр. мачуха, белор. мачаха, мачыха, польск. macocha, кашуб. тасеха, прибалт.-словинск. maciеxа, в.-луж. macocha, полабск. motech’a, словенск. maceha, сербск. маhеха (в Дубровнике), болг. мащеха.
Перечисленные слова восходят к *matjexa, общеславянскому названию мачехи, самому распространенному в славянских языках. Образование *matjexa весьма древнее по своей форме, оно может быть объяснено как *mat-ies-a, где mat- связано со слав. mati, — tere ‘мать’ и – ies-индоевропейский суффикс сравнительной степени. Таким образом, *mat-ies-a ~ ‘подобная матери’, ср. образование лат. mater-tera ‘тетка по матери’ [170] . При всей своей древности, *mat-ies-a представляет собой чисто славянское образование, поэтому усложнять его предполагаемый прототип, как это делает Э. Бернекер, чрезмерно архаизируя исходную форму, нет надобности. Бернекер выводит славянское слово из *mat(r)-ies-i, хотя совершенно очевидно, что оно образовано от усеченной основы mat-. Поэтому единственно закономерным прототипом можно считать *mat-ies-a. Выделять в слове в качестве суффикса одно – ха [171] вряд ли верно с исторической точки зрения. О первоначальном значении *matjexa можно судить лишь на основании изложенного выше морфологического анализа: это образование с суффиксом сравнительной степени, предположительно значившее ‘подобная матери’. Различные уничижительные оттенки [172] — вторичное стилистическое приобретение славянских суффиксов с характерным согласным -х>. Поздние аналогические образования — русск. бабёха, тетёха — с этим суффиксом носят только уничижительный характер. Безоговорочно сравнивать их с мачеха [173] вообще нет смысла, ср., помимо явной разницы в возрасте, еще характерное различие ударений. Славянские языки в общем последовательно отражают форму *matjexa. Исключение представляет только укр. мачуха с неорганическим изменением, как видно, под влиянием распространенных образований с особым суффиксом – уха < *-ous-.
170
Е. Berneker, Bd. II, стр. 27.
171
А. И. Соболевский. Из области словообразования. — РФВ, т. LXVI, 1911, стр. 385.
172
Там же.
173
См. А. Преображенский. Т. I, стр. 517. Ср. еще полемику о слове А. Смирнова и Я. Грота (РФВ, тт. XIV, XV).
Из восточнославянского (белорусского) заимствовано литовск. тociuka, moceka ‘мачеха’ [174] .
В индоевропейском языке отсутствуют какие-либо общие обозначения мачехи при множестве местных. Правда, эти местные образования обнаруживают общие семантические особенности, ср. значение *matruia, выводимого из греч. и арм. таurи ‘мачеха’: ‘некоторое подобие матери’ [175] . Русск. обл. паматерь [176] тоже — ‘некоторое подобие матери’, ср. значения ряда других славянских сложений с префиксом ра-. Сюда примыкают литовск. pamate ‘мачеха’ [177] (ср. patevis ‘отчим’), латышcк. pamate ‘мачеха’ [178] .
174
К. Buga. Medziaga lietuviu kalbos zodynui ir snektoms tirti. «Tauta ir zodis». I, 1923, стр. 360; A. Salys. Musu gentivardziai. — «Gimtoji kalba», вып. 2, 1937, стр. 22.
175
В. Delbr"uck, стр. 473.
176
См. Р. М. Цейтлин. К вопросу о значениях приименной приставки па-в славянских языках, стр. 206.
177
A. Salys. Указ. соч., стр. 22; P. Skardzius. Lietuviu kalbos zodziu daryba. Vilnius, 1943, стр. 411.
178
И. М. Эндзелин. Латышские предлоги, ч. 1, стр. 149.
Из описательных значений мачехи: словенск. pisana mati с уничижительным оттенком значения.
Ребенок
Здесь рассматриваются названия, общие для обоих полов: слав. *dete, *orbe, *cedo и др. Обращает на себя внимание их обилие, разнообразие и этимологическая прозрачность. Общеиндоевропейский термин ‘дитя, ребенок’ отсутствует, и самостоятельные названия различных индоевропейских языков расходятся между собой [179] . Это говорит о позднем оформлении общего термина при бесспорно древних индоевропейских названиях сына (*sunus) и дочери (*dhughdter), — один из примеров известного явления, когда несколько конкретных терминов предшествуют возникновению одного обобщающего [180] .
179
Ср. Е. Hermann. Beobachtungen an den indogermanischen Verwandtschaftsnamen. — IF, Bd. 53, 1935, стр. 102: лат. liberi pl. tant. ‘дети’, нем. Kind, греч. ‘дитя, детеныш животного’; ср. также С. D. Buck, стр. 87.
180
Это не должно означать, что общеиндоевропейский язык был языком примитивным. Язык может очень долго обходиться наличными древними терминами и тогда, когда возникла необходимость в новых названиях.