Итальянец
Шрифт:
Последнее утверждение показалось маркизе вполне правдоподобным, но дерзость первого заставила ее усомниться в обоих; приходилось лишь удивляться и гадать о причинах, толкнувших Скедони на столь явное отступление от истины. Засим маркиза пожелала узнать, где в настоящее время находится Эллена, но Скедони не настолько забыл об осторожности, чтобы счесть это любопытство вполне невинным, и не открыл секрета, а взамен постарался привлечь внимание собеседницы к судьбе юного Вивальди. Правда, с намеком на то, что Винченцио, как якобы только что выяснилось, попал в руки инквизиции, Скедони предпочел не торопиться; он решился преподнести эти сведения позже, в благоприятную минуту, и тут же предложить свои услуги для вызволения несчастного узника. Маркиза же, не сомневаясь в том, что ее сын занят розысками своей возлюбленной, задала по этому поводу немало вопросов, но ни разу не выказала тревоги за его благополучие; казалось, гнев подавил в ней все
Перед тем как попрощаться, Скедони вновь упомянул о привязанности юного Вивальди и с осторожностью выказал к нему сочувствие. Маркиза словно ничего не слышала; затем, очнувшись от раздумий, она проговорила: «Отец мой, вы были неправы…» — и, не закончив фразы, впала в задумчивое молчание. Скедони, истолковав ее слова по-своему, снова повторил оправдание своих поступков в отношении Эллены.
— Вы были неправы, отец мой, — продолжала маркиза все так же задумчиво, — поместив девушку в таком месте; моему сыну теперь ничего не стоит найти ее там.
— Равно как и в любом другом месте, — отозвался Скедони в убеждении, что правильно понял, чего добивается маркиза. — Рано или поздно он в любом месте найдет ее.
— Окрестностей Неаполя, во всяком случае, следовало бы избежать.
Скедони промолчал, и маркиза добавила:
— Это ведь в двух шагах от ее собственного дома! Сколько миль от Санта делла Пьета до дворца Вивальди?
У Скедони не было сомнений, что маркиза назвала монастырь наудачу, в расчете, что собеседник в ответ выдаст истинное местопребывание Эллены; и все же он был неприятно поражен, но ответил сразу:
— Не могу сказать, поскольку обитель с таким названием мне неизвестна. Но, по всей видимости, это место самое неподходящее. Как вы могли предположить, госпожа моя, что я настолько неосторожен?
Пока исповедник говорил, маркиза не спускала с него глаз, а затем произнесла:
— Мне позволительно, любезный отец, не доверять вашей осторожности, поскольку один раз она уже не выдержала испытания.
Маркиза готовилась уже переменить предмет разговора, но Скедони заподозрил в ее словах уверенность, что она узнала убежище Эллены; поскольку он догадывался, как страшно она использует свое открытие, он предпринял попытку разубедить маркизу и навести ее на ложный след. Он не только решительно восстал против предположения, что Эллена скрывается в обители Санта делла Пье-та, но и, ничтоже сумняшеся, заверил маркизу, что поместил Эллену в отдалении от Неаполя, назвал вымышленное место и добавил, что в таком безвестном уголке ожидать появления Вивальди никак не приходится.
— Истинная правда, отец мой, — заметила маркиза, — отыскать девушку в названном месте моему сыну и в самом деле будет затруднительно.
Нельзя сказать, удалось ли Скедони убедить маркизу, но, так или иначе, любопытства она больше не проявляла и выглядела куда более спокойной, чем прежде. Духовник не осмеливался вновь заговорить о предмете своих тайных желаний, и маркиза затеяла непринужденную болтовню на общие темы; Скедони еще некоторое время через силу поддерживал беседу, а затем распрощался и возвратился в Неаполь. По пути он подробно обдумал недавнее поведение маркизы и пришел к решению никогда более не возобновлять с нею переговоров, а взамен этого без ее согласия освятить брак Вивальди и Эллены.
Вслед за уходом Скедони маркиза надолго застыла на кушетке, поглощенная напряженными раздумьями. Внезапная перемена умонастроения духовника в равной мере поразила и разочаровала ее. Мотивы странного поведения Скедони не поддавались разгадке. Временами маркизе приходило в голову, что Вивальди обещанием будущих благ побудил монаха способствовать браку, которому он ранее препятствовал, но, вспомнив свои собственные щедрые посулы, она отбросила это предположение как совершенно несостоятельное. Маркиза уверилась окончательно, что в интересовавшем ее деле на Скедони более полагаться нельзя; оставалось утешить себя тем, что достойное доверия лицо, быть может, еще удастся сыскать. Так же как Скедони, она приняла решение никогда впредь не возвращаться к теме
Глава 4
И мы в тиши Усвоим добродетели: как мирно По ровному теченью сельской жизни Плыть невозбранно — иль, вослед надежде, В туманных сферах будущих времен, Провидеть вдумчивым и зорким оком Картины счастья, где всевечно разум, Стремясь к высотам, от миров одних К другим мирам восходит без конца.
Томсон
Повинуясь приказанию Скедони, Эллена на другой же день после возвращения домой удалилась в монастырь Санта делла Пьета. Настоятельница знала Эллену с детства и, вследствие столь долгого знакомства, любила и уважала ее; она приняла Эллену с тем большей радостью, что была очень опечалена известием о ее похищении с виллы Аль-тьери.
Под сенью мирных рощ, окружавших монастырь, Эллена тщетно пыталась утишить свое волнение о судьбе Вивальди; получив передышку от собственных невзгод, она безраздельно предалась опасениям за него; при мысли о его возможных страданиях ее нетерпение и страх росли с каждым новым днем, который не приносил ей известий от Скедони.
Когда бы для обретения спокойствия было достаточно целящего душу сочувствия и тончайших изъявлений доброжелательства, Эллене оставалось бы лишь благословить судьбу, ибо всем этим аббатиса и монахини ее дарили; они не ведали о причинах ее печали, но заметили, что она грустит, и сожалели об этом. Редко становятся пределы монастыря средоточием таких достоинств, какие являла собой община сестер Скорбящей Пресвятой Девы; и своим согласием, и счастьем затворницы были обязаны прежде всего мудрости своей настоятельницы. Эта дама, будучи совершенным образцом руководительницы монашеской обители, своим примером показывала, какой властью над душами ближних обладает добродетель и какие блага от этого проистекают. Настоятельница держалась с достоинством, далеким от высокомерия, была набожна без фанатизма и отличалась снисходительностью, не исключавшей решительности и твердости. В поисках справедливости она неизменно проявляла проницательность, в следовании ей — решительность и характер, нужный для того, чтобы действовать с неизменной кротостью и милосердием; даже укоряла она ласково и учтиво, так что виновная лила слезы раскаяния, а отнюдь не тайной обиды и отвечала любовью на заботу матери, вместо того чтобы трепетать перед суровостью судии. Если у нее и были слабости, их оттесняла и скрывала сердечная благожелательность и гармония ума; гармония эта проистекала не от вялости чувств, а от разумности ее суждений. Набожность настоятельницы не была ни мрачной, ни нетерпимой; ее благодарное сердце почитало Божество, которое радуется счастью своих творений; она соблюдала обычаи Римской церкви, хотя далеко не все из них полагала обязательными для спасения. Последнее, впрочем, приходилось скрывать, дабы добродетель ее не была наказана как преступление теми яростными служителями Церкви, дела которых противоречат самым существенным началам исповедуемого ими христианского вероучения.
Наставляя монахинь, аббатиса обычно касалась не столько вопросов веры, сколько требований морального долга, в особенности тех из них, что были приняты в жизни их общины, тех, что способствовали смягчению и гармонии чувств; она стремилась внушить сестрам душевный покой, который располагает к деятельной доброте и милосердию, а также самую чистую и возвышенную набожность. В ее речах вера представала перед слушательницами во всей своей красоте и увлекательности; они видели в религии подругу-утешительницу, возвышающее начало и преисполнялись нередко смирением и священным пылом, свойственным ангельским натурам.
Община напоминала не собрание случайных людей, а большую семью во главе с матерью настоятельницей; в особенности бросалось в глаза это сходство во время вечерней проповеди, когда сестры собирались вокруг аббатисы и внимали ее покоряющему красноречию, которое возвышалось временами до трогательной, неотразимой силы.
В монастыре поощрялись занятия, которые, будучи совершенно невинными, скрашивали сестрам тяготы уединения и служили обычно целям благотворительности. Особенных успехов достигли Дочери Скорби в искусстве музыки; они не стремились блеснуть мастерством в исполнении замысловато изукрашенных пассажей, а предпочитали мелодии, красноречивые звуки которых проникают прямо в душу, тревожа самые нежные и добрые ее струны. Толпы посетителей наводняли в дни праздничных торжеств церковь Санта делла Пьета, и влекло их сюда желание насладиться изысканным звучанием музыки, выдававшим безупречный вкус исполнительниц и тонкую чувствительность их души.