Избранные сочинения в шести томах. Том 5-й
Шрифт:
тель. Этого, по крайней мере, мы достигли, — придет день, и мы добьемся еще большего. Якопо попытался улыбкой показать, как он призна¬ телен доброй девушке, но она поняла только, что он спе¬ шит. Надежда, вспыхнувшая во взгляде Джельсомины, вновь сменилась выражением печали, и девушка молча пошла вперед. Глава XIX ...Но выше поднимись, И обозрев оттуда равнину, моря дальний горизонт, Пройди по ряду узких мрачных келий, Похожих на могилы..., «Площадь Святого Марка» Мы не последуем за Джельсоминой и ее спутником через сводчатые галереи и мрачные коридоры тюрьмы. Кому довелось хоть однажды побывать в здании большой тюрьмы, не нужны никакие описания, чтобы воскресить в памяти гнетущее чувство, возникающее при виде окон за железными решетками, скрежещущих засовов, скрипучих дверей и вообще всех символов и средств тюремного за¬ ключения. Это здание, подобно остальным столь же неудачно предназначенным для истребления пороков об¬ щества, было обширно, прочно, с запутанными перехо¬ дами и, словно в насмешку над его назначением, просто и даже красиво снаружи. Войдя в узкую остекленную галерею с низким сводом, Джельсомина остановилась. Карло,— спросила она,— ты, как всегда, ждал меня у причала в обычный час? — Я бы не пришел сюда, если бы встретил тебя там* Ты же знаешь, я не хочу, чтобы меня видели. Но я поду¬ мал, что твоя мать, должно быть, чувствует себя хуже, и пересек канал. Нет, ты ошибся: мама уже много месяцев все в том же положении... А ты заметил, что мы идем сегодня в ка¬ меру другим путем? — Заметил. Но мы никогда прежде не встречались в комнатах твоего отца, чтобы оттуда идти в камеру, и я думал, мы. идем правильно. 246
— Ты хорошо знаешь дворец и тюрьму, Карло? — Лучше, чем хотел бы,
Нет, нет! Ни на мгновение не пожалел я, что узнал тебя, моя Джельсомина! — Мне было бы больно узнать, что я только приба¬ вила тебе огорчений. Я молода, не знаю жизни, но и мне понятно, что тем, кого любим, мы должны приносить ра¬ дость, а не страдание. — Твоя добрая душа научила тебя этому. Но не кажется ли тебе странным, что такому человеку, как я, разрешили посещать тюрьму без других прово¬ жатых? — Мне это не казалось странным, Карло, но, конечно, это не совсем обычно. — Мы приносили столько радости друг другу, дорогая Джессина, и проглядели то, что должно было нас встре¬ вожить. — Встревожить? — Ну, по крайней мере, насторожить. Ведь коварные сенаторы оказывают милость, лишь преследуя какую-то свою цель. Но прошлого не вернуть; и все равно, я буду помнить каждое мгновение, проведенное с тобой. А теперь пойдем дальше. Омраченное лицо Джельсомины прояснилось, но она по-прежнему не трогалась с места. — Говорят, немногие из ступивших на этот мост воз¬ вращаются снова к жизни, — сказала девушка дрожащим голосом. — А ты даже не спросишь, почему мы здесь, Карло! Недоверие мелькнуло в глазах браво, когда он метнул взгляд на кроткую девушку. Но выражение отваги, к ко¬ торому она так привыкла, не оставило его лица. — Если ты хочешь, чтобы я был любопытен, пожа¬ луйста, — сказал он. — Зачем ты пришла сюда и более того — раз мы здесь, чего ты медлишь? — Наступает лето, Карло, — шепнула она еле слыш¬ но, — и мы напрасно искали бы в камерах... — Я понял, — сказал он. — Идем дальше! Джельсомина с грустью посмотрела в лицо своему спутнику, но, не заметив на нем признаков страдания, которое он испытывал, двинулась дальше. Якопо говорил хрипло; привыкший всегда скрывать свои чувства, он не проявил слабости и теперь, ибо знал, какое страдание причинит этому нежному и верному существу, отдавшему ^ему всю свою искреннюю и преданную любовь, в заро¬ 248
ждении которой равно сыграли роль и образ жизни Джельсомины и ее природное чистосердечие. Для того чтобы читатель понял намеки, казавшиеся столь ясными нашим влюбленным, необходимо объяснить еще одну отвратительную черту политики Венецианской республики. Что бы ни утверждало государство в своих официаль¬ ных заявлениях, истинный характер управления страной безошибочно проявляется в том, как эти заявления осу¬ ществляются практически. Правительства, созданные для народного блага, неохотно и осторожно применяют силу, считая своим долгом защищать, а не притеснять слабых;1 но чем эгоистичнее становится правление, тем страже и безжалостнее методы, к которым прибегают власть иму-. щие. Так в Венеции, где вся политическая система дер¬ жалась на узкой олигархии, сенат в своем рвении не по¬ щадил даже достоинства номинального властителя, и Дво¬ рец Дожей был осквернен существованием в нем темниц. Это величественное здание имело отдельные камеры для лета и для зимы. Читатель, быть может, готов надеяться, что узникам таким образом оказывали некоторое снисхо¬ ждение, но это значило бы лишь приписывать милосер¬ дие организации, представители которой до последней ми¬ нуты ее существования не одарили ее никакими челове¬ ческими добродетелями. О страданиях узника никто не задумывался: его зимняя камера находилась ниже уровня каналов; летом же он томился под свинцовой крышей, где задыхался от палящего южного солнца. Как читатель, ве¬ роятно, уже догадался, Якопо проник в тюрьму ради какого-то заключенного; это краткое объяснение поможет читателю понять тайные намеки спутницы браво. Тот, кого они искали, был действительно переведен из сырого застенка, где он мучился зимой и весной, в раскаленную камеру под крышей. Джельсомина шла впереди с грустным видом, глубоко разделяя горе своего спутника, но считая ненужным оття¬ гивать долее это свидание. Ей пришлось сообщить ему весть, которая страшно угнетала ее душу, и, подобно большинству людей с мягким характером, она мучилась этой обязанностью, но теперь, исполнив свой долг, почув¬ ствовала заметное облегчение. Они поднимались по беско¬ нечным лестницам, открывали и закрывали бесчисленные двери, молча пробирались по узким коридорам, прежде. 249
чем достигли цели. Пока Джельсомина выбирала ключ из большой связки, чтобы отпереть дверь, браво с трудом вдыхал раскаленный воздух. Они обещали, что это больше не повторится! — сказал он. — Но изверги не помнят своих клятв! — Карло! Ты забыл, что мы во Дворце Дожей, шеп¬ нула девушка, пугливо оглянувшись по сторонам. — Я не забываю ничего, что касается республики! Вот где держу! — сказал Якопо, ударив себя по лбу. —* Остальное хранится в моем сердце. Это не может длиться вечно, бедный Карло, при¬ дет и конец. Ты права, — хрипло ответил браво. — И даже рань¬ ше, чем ты думаешь! Но это неважно. Открой дверь. Джельсомина медлила, но, встретив нетерпеливый взгляд браво, отперла дверь, и они вошли. — Отец! — воскликнул браво, опускаясь на соломен¬ ную подстилку, лежавшую прямо на полу. Истощенный и слабый старик поднялся, услышав это слово, и его глаза — глаза человека с помутившимся разу¬ мом — заблестели в ту минуту еще ярче, чем глаза его сына. — Я боялся, отец, что ты заболеешь от этой резкой перемены, — сказал браво, опустившись на колени рядом с подстилкой. — Но твои глаза, твои щеки, весь вид го¬ раздо лучше, чем был в том сыром подвале. — Мне здесь хорошо, — ответил узник. — Тут светло. Может быть, слишком светло, но если бы ты знал, мой мальчик, как радостно видеть день после такой долгой ночи!
– - Ему лучше, Джельсомина! Они еще не убили его. Посмотри, и глаза у него блестят, и на щеках румянец! — Когда после зимы узников выводят из нижних темниц, они всегда так выглядят, — прошептала девушка. — Какие новости, сынок? Как мать? Браво опустил голову, чтобы скрыть боль, которую вызвал у него этот вопрос, заданный, наверно, уже в сотый раз. — Она счастлива, отец, как может быть счастлива вдали от тебя, которого так любит. — Она меня часто вспоминает? Последнее слово, что я слышал от нее, было твое имя. 250
– Отец! — воскликнул браво, опускаясь па соломенную подстилку, лежавшую прямо на полу.
А как твоя кроткая сестра? Ты о ней ничего не говоришь. — Ей тоже хорошо, отец. — Перестала ли она считать себя невольной причиной моих страданий? — Да, отец. — Значит, она больше не мучается тем, чему нельзя помочь? Браво взглянул на бледную, безмолвную Джельсоми- ну, словно ища поддержки у той, которая
— Хоть бы исполнились их обещания! Все это страш¬ ное время я жил надеждой. Ведь я, кажется, нахожусь в этих стенах уже больше четырех лет. Якопо ничего не сказал, ибо знал, что старик помнил время только с тех пор, как сыну разрешили посещать его. — Я все надеюсь, что дож вспомнит своего старого слугу и выпустит меня на свободу. Якопо снова промолчал, ибо дож, о котором говорил отец, давно умер. — И все-таки я должен быть благодарен, дева Мария и святые не забыли меня. Даже в неволе у меня есть развлечения. — Вот и хорошо! воскликнул браво. — Как же ты смягчаешь здесь свое горе, отец? — Взгляни сюда, мальчик, — сказал старик, глаза ко¬ торого лихорадочно блестели, что было следствием недав¬ ней перемены камеры и признаком развивающегося сла¬ боумия. — Ты видишь трещинку в доске? От жары она становится все шире; с тех пор как я живу в этой камере, расщелинка увеличилась вдвое, и мне иногда кажется, что, когда она дотянется вот до того сучка, сенаторы сжа¬ лятся и выпустят меня отсюда. Такая радость смотреть, как трещинка растет и растет с каждым годом! — И это все? — Нет, у меня есть и другие развлечения. В прошлом году в камере жил паук; он плел свою паутину вон у той балки. Я очень любил смотреть на него. Как думаешь, он вернется сюда? — Сейчас его не видно, — тихо сказал браво. — Все-таки я надеюсь, он вернется. Скоро прилетят мухи, и тогда он снова выползет за добычей. Они могут ложно обвинить меня и разлучить на долгие годы с же¬ ной и дочерью, но они не должны лишать меня всех моих радостей! Старик смолк и задумался. Какое-то детское нетерпе¬ ние загорелось в его глазах, и он переводил взгляд с тре¬ щины в доске — свидетельницы его долгого заточения —* на лицо сына, словно вдруг усомнившись в своих ра¬ достях. — Ну что ж, пусть заберут и паука! — сказал он, спрятав голову под одеяло. — Я не стану их проклинать! — Отец! 253
Узник не отвечал. — Отец! — Якопо! Теперь умолк браво. Хотя душа его рвалась от нетер¬ пеливого желания взглянуть в открытое лицо Джельсо- мины, которая слушала затаив дыхание, он ие решался даже украдкой посмотреть в ее сторону. — Ты слышишь меня, сын? — сказал старик, высовы¬ вая голову из-под одеяла. — Неужели у них хватит же¬ стокости выгнать паука из моей камеры? — Они оставят тебе это удовольствие, отец, ведь оно не грозит ни их власти, ни славе. Пока сенат держит народ за горло и сохраняет при этом свое доброе имя, твоей радости не станут завидовать! Ну хорошо. А то я боялся: ведь грустно лишиться единственного друга в камере! Якопо как мог старался успокоить старика и поне¬ многу перевел разговор на другие предметы. Он положил рядом с постелью свертки с едой, которые ему было до¬ зволено приносить, и, еще раз обнадежив отца скорым освобождением, собрался уходить. — Я постараюсь верить тебе, сын мой, *— сказал ста¬ рик; у него были основания сомневаться в том, что он слышал уже много раз. Я сделаю все, чтобы верить. Скажи матери — я всегда думаю о ней и молюсь за нее, и от имени твоего несчастного отца благослови сестру. Браво покорно опустил голову, всячески стремясь уклониться от дальнейшего разговора. По знаку отца он вновь стал на колени и получил прощальное благослове¬ ние. Затем, приведя в порядок камеру и попытавшись увеличить щели между досками, чтобы воздух и свет сво¬ боднее проходили в помещение, Якопо вышел. Браво и Джельсомина не проронили ни слова, идя за¬ путанными коридорами, по которым они, раньше подня¬ лись наверх, пока снова не очутились на Мосту Вздохов. Здесь редко ступала человеческая нога, поэтому девушка с чисто женской сообразительностью выбрала это место для разговора с Якопо. — По-твоему, он изменился? спросила она, присло¬ нившись к арке. — Очень. Ты думаешь о чем-то страшном! *=- Я не умею притворяться перед тобой, Джельсомина. 254
•— Но ведь есть надежда. Ты же сам сказал ему, что; есть надежда! — Пресвятая дева Мария, прости мне этот обман! Ему недолго осталось жить, и я не мог лишить его по¬ следнего утешения. — Карло! Карло! Почему же ты так спокоен? В пер¬ вый раз ты говоришь об этой несправедливости так спо¬ койно! ^ Это потому, что освобождение его близко. — Но ведь ты только сейчас говорил, что для него нет спасения, а теперь —»что скоро придет освобожде¬ ние! — Его принесет смерть. Перед ней бессилен даже гнев сената. — Неужели конец близок? Я не заметила перемены. ^ Ты добра и предана своим друзьям, милая Джель- сомина, но о многих жестокостях не имеешь никакого представления, для тех же, кто, как я, повидал на своем веку немало зла, мысль о смерти приходит часто. Страда¬ ния моего бедного отца скоро кончатся, потому что силы покидают его! Но, даже если бы это было не так, можно было предвидеть, что у них найдутся средства ускорить его конец. — Уж не думаешь ли ты, что кто-то в тюрьме причи¬ нит ему зло? — Тебе и всем, кто с тобой, я верю! Это святые по¬ местили сюда твоего отца и тебя, Джельсомина, чтобы злодеи не имели слишком большой власти на земле. — Я не понимаю, Карло, но тебя часто трудно понять. Твой отец произнес сегодня имя, которое я бы никак не хотела связывать с тобой. Браво быстро кинул на девушку беспокойный и по¬ дозрительный взгляд и затем цоспешно отвернулся. — Он назвал тебя Якопо! — продолжала она. Иногда устами мучеников глаголят святые! Неужели ты думаешь, Карло, отец подозреваёт се¬ нат в том, что он хочет прибегнуть к услугам этого чу¬ довища? — В этом нет ничего удивительного: сенат нанимал людей и похуже. Но, если верить тому, что говорят, они хорошо с ним знакомы. — Не может быть! Я знаю, ты разгневан на сенат за горе, которое он причинил вашей семье, но неужели ид 255
веришь, что он когда-нибудь имел дело с наемным убий¬ цей? — Я повторил лишь то, что каждый день слышу на каналах. — Я бы очень хотела, Карло, чтобы отец не называл тебя тем страшным именем! — Ты слишком благоразумна, чтобы огорчаться из-за одного слова, Джельсомина. Но что ты скажешь о моем несчастном отце? — Наше сегодняшнее посещение было не похоже на все остальные, в которых я сопровождала тебя. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что раньше и тебя са¬ мого не оставляла надежда, которой ты подбадривал отца, а теперь отчаяние будто приносит тебе какое-то жуткое удовольствие. — Твоя тревога обманывает тебя, — возразил браво еле слышным голосом. — Тревога обманывает тебя, Джель¬ сомина. Не будем больше говорить об этом. Сенат в кон¬ це концов окажет нам справедливость. Это почтенные люди, высокого рода и знатных семей. Было бы безумием не доверять этим патрициям. Разве ты не знаешь, что тот, у кого в жилах течет благородная кровь, свободен от всех слабостей и соблазнов, которым подвержены мы, люди низкого происхождения? Такие люди от рождения стоят выше слабостей, присущих простым смертным; они никому и ничем не обязаны, и поэтому непременно будут справедливы! Тут все разумно, и нечего в этом сомне¬ ваться! — Сказав это, браво с горечью рассмеялся. — Ты шутишь, Карло. Каждый может причинить зло другому. Только те, кому покровительствуют святые, не творят зла. — Ты рассуждаешь так потому, что живешь в тюрьме и молишься непрерывно. Нет, глупенькая, есть люди, ко¬ торые из поколения в поколение рождаются мудрыми, честными, добродетельными, храбрыми, неподкупными и созданными для того, чтобы бросать в тюрьмы тех, кто родился в нищете! Где ты провела свою жизнь, Джельсо¬ мина, чтобы не почувствовать эту истину, пропитавшую даже воздух, которым ты дышишь? Ведь это же ясно, как день, и очевидно... очевидно, как эти стены! Робкая девушка отшатнулась и, казалось, едва не по¬ бежала прочь, от браво: ни разу за все их бесчисленные встречи и откровенные беседы она не слышала такого 256