Избранные сочинения в шести томах. Том 5-й
Шрифт:
погрязли в грехах. Ложь мать всех преступлений, и по- томство ее особенно многочисленно, когда сама она яв¬ ляется порождением государства. Боюсь, что и я стал жертвой ее ужасного влияния, о котором мне бы хоте¬ лось забыть. Дон Камилло обращался скорее к самому себе, чем к своему спутнику, и ход его мыслей показывал, что при¬ знания Якопо вызвали у него горькие размышления по поводу того, как он отстаивал свои притязания перед сенатом. Возможно, он чувствовал необходимость оправ¬ даться перед тем, кто хотя и стоял ниже его по своему положению, но способен был понять его поведение и толь¬ ко что самым резким образом осудил свое пагубное со¬ действие этому безответственному и развращенному государству. Якопо постарался несколькими обычными словами успокоить тревогу дона Камилло и затем с готовностью, которая свидетельствовала о его способности выполнять самые трудные поручения, искусно направил разговор на недавнее похищение донны Виолетты, предложив новому хозяину все свои силы, чтобы вернуть ему супругу. — Ты должен знать, за что берешься, — сказал дон Камилло. — Слушай же, и я ничего не утаю от тебя. Герцог святой Агаты кратко, но ясно изложил Якопо свои планы, касавшиеся спасения донны Виолетты, и все события, уже известные читателю. Браво с напряженным вниманием слушал мельчайшие подробности рассказа и не раз улыбался про себя, словно ему было ясно, как осуществлялась та или иная интрига. Дон Камилло едва успел окончить свой рассказ, как по¬ слышались шаги Джино. Глава XVIII Она была бледна, Но улыбалась. Однако я заметил, Как невзначай она слезу смахнула. Роджерс, «Италия» Время шло, словно в городе не случилось ничего та¬ кого, что могло изменить обычное течение жизни. На¬ утро люди по-прежнему занялись своими делами или пре¬ 236
дались удовольствиям, как это веками делалось и раньше, и никто не остановил своего соседа, чтобы спросить у него о событиях, происшедших ночью. Одни были радост¬ ны, другие печальны; кто-то бездельничал, а кто-то ра¬ ботал; один гнул спину, а другой забавлялся, и Венецию, по обыкновению, заполнил безгласный, недоверчивый, то¬ ропливый, таинственный и суетливый люд, как это про¬ исходило уже тысячи раз с,восходом солнца. Слуги донны Виолетты бродили у водных ворот двор¬ ца, настороженные и недоверчивые, и шепотом делились своими тайными подозрениями о судьбе их госпожи. Дво¬ рец синьора Градениго был по-прежцему мрачен в своем великолепии, а по внешнему виду жилища дона Камилло Монфорте никак нельзя было догадаться о тяжелом ударе, постигшем его хозяина прошедшей ночью. «Прекрасная соррентинка» по-прежнему стояла в порту, и судовая команда чинцла паруса с тем ленивым видом, который присущ морякам, работающим без воодушевления. Лагуны были усеяны рыбачьими лодками; путеше¬ ственники прибывали в город и покидали его, плывя по знаменитым каналам Фузина и Местре. То какой-нибудь северянин возвращался к Альпам, увозя с собой приятные воспоминания о пышных церемониях, свидетелем которых он был, и довольно смутные выводы о характере власти, господствовавшей в этом непостижимом государстве, то некий крестьянин уезжал к себе домой, довольный зре¬ лищем карнавала и гонок. Одним словом, все шло, каза¬ лось, своим чередом, и события, о которых мы поведали, были известны лишь непосредственным участникам и тому таинственному Совету, который сыграл в них такую огромную роль. С наступлением дня одни суда отправились в сторону пролива, другие — к знойному Леванту, а фелукди и шхуны уходили или приходили в зависимости от того, дул ли ветер с моря или с побережья. Лишь калабриец по-прежнему валялся под палубным тентом или отды¬ хал на груде старых парусов, изодранных в клочья жар¬ ким сирокко. С заходом солнца по воде заскользили гон¬ долы богатых и праздных людей, и, когда на Пьяццу и Пьяцетту ветер принес с Адриатики прохладу, Бролио стала наполняться людьми, которым обычай предоставлял право прогуливаться в эти часы под сводчатой галереей. В этот раз к ним присоединился и герцог святой Агаты, 237
которому, хоть он и был иностранцем, вельможи мило¬ стиво позволяли делить с ними это суетное право, зная, что герцог знатного происхождения, и считая его требо¬ вания к сенату справедливыми. Он ступил на Бролио в обычное время, с присущей ему непринужденностью, так как надеялся, что тайное влияние, которым он пользо¬ вался в Риме, и временный успех его соперников обеспе¬ чат ему безопасность. Размыслив обо всем происшедшем, герцог решил, что раз сенату известны его планы, то при желании его могли бы давно арестовать; поэтому он поду¬ мал, что легче всего избежать неприятных для себя по¬ следствий, показав уверенность в своих силах. И когда он с невозмутимым видом появился на Бролио об руку с одним из высокопоставленных чиновников римского по¬ сольства, его, по обыкновению, приветствовали, как того требовали звание и положение герцога. Однако на этот раз доном Камилло владели необычные чувства. Он, ка¬ залось, замечал в рассеянных взглядах собеседников осведомленность о его неудавшемся замысле, и часто, когда он менее всего думал, что за ним наблюдают, чей- нибудь взгляд впивался в его лицо, словно стараясь про¬ честь в нем дальнейшие намерения герцога. Но в осталь¬ ном никто как будто и не знал, что государство чуть не потеряло богатую наследницу и, с другой стороны, что супруга лишили его жены. Обычное лицемерие сената и решительное, но осторожное поведение молодого неапо¬ литанца не давали никакой пищи для подозрений. Так прошел день, и, помимо посвященных, ни один житель Венеции ни словом не обмолвился относительно событий, о которых мы рассказали. Вечером, когда солнце уже садилось, к водным воро¬ там Дворца Дожей медленно подплыла гондола. Гон¬ дольер, как обычно, привязал гондолу у мраморных сту¬ пеней и вошел во двор. Лицо его было скрыто от взоров, потому что наступил традиционный час, когда надевали маски, а видом своим он никак не отличался от людей его сословия. Оглядевшись, он проник во дворец через по¬ тайную дверь. Дворец Дожей Венеции и поныне является своего рода мрачным памятником республиканской политики, убедительным свидетельством показного характера власти главы республики. В середине его — просторный, но су¬ мрачный двор, какой можно найти почти во всех дворцах 238
Европы. Один из фасадов выходит на Пьяцетту, о кото¬ рой мы так часто вспоминаем, другой — на набережную со стороны порта. Оба внешних фасада отличаются заме¬ чательной архитектурой. Невысокий портик, составляю¬ щий Бролио, поддерживает просторные лоджии в восточ- ном стиле, над ними высится облегченная нёсколькимц проемами каменная стена, кладка которой переворачивает все обычные представления о строительнрм искусстве. Тре¬ тий фасад почти скрыт собором Святого Марка, а четвер¬ тый омывается водами канала. По другую сторону канала находится городская тюрьма, и близкое соседство ее с резиденцией законодательных властей красноречиво сви¬ детельствует о характере правления. Знаменитый Мост Вздохов соединяет их символически. Здание тюрьмы тоже расположено на набережной; оно не так величественно и просторно, как первое, но гораздо интереснее его с архи¬ тектурной точки зрения, хотя дворец больше привлекает внимание оригинальностью стиля. Гондольер в маске скоро вновь показался под аркой водных ворот и быстрыми шагами направился к своей лодке. За одну минуту он пересек канал, причалил к про¬ тивоположному берегу и вошел в тюрьму через главный вход. Казалось, он знал некое магическое слово, ибо сто¬ ило ему подойти к страже, как без лишних расспросов отодвигались засовы и отворялись двери. Таким образом он быстро миновал все внешние преграды тюрьмы и до¬ стиг части здания, напоминавшей своим видом обычное жилье. Судя по обстановке, ясно было, что люди, обитав¬ шие здесь, не придавали значения убранству своего жи¬ лища, хотя в комнатах имелось все необходимое для лю¬ дей их положения, живших в то время в той стране. Гондольер поднялся по боковой лестнице и очутился перед дверью, ничем не напоминавшей тюремную, не¬ смотря на то что множество других деталей здания ясно свидетельствовали о его назначении. Он прислушался и осторожно постучал. Кто там? — спросил нежный женский голос. Поднялась и снова опустилась щеколда, словно та, что находилась за дверью, хотела узнать посетителя, прежде чем открыть ему. Твой друг, Джельсомина, — был ответ. — Если верить словам, тут нее друзья тюремщиков. Назовите себя, а. не то уходите. 23Э
Гондольер слегка прицоднял маску, ибо она не только скрывала лицо, но и изменяла голос. — Это я, Джессина, — сказал он. Засовы скрипнули, и дверь быстро отворилась. — Удивительно, как это я не узнала тебя, Карло, — простодушно сказала девушка. — Но ты так скрываешь свое лицо и меняешь голос за последнее время, что, на¬ верно, даже твор. родная мать не поверила бы своим ушам. Гондольер помолчал, желая увериться в. том, что они одни, и только потом снял маску, скрывавшую, как ока¬ залось, лицо браво. —- Ты ведь знаешь, надо быть осторожным, — сказал он, — и не станешь сердиться. — Ты не понял меня, Карло. Я очень хорошо знаю твой голос и не могла поверить, что ты умеешь так изме¬ нять его. — Есть ли у тебя какие-нибудь новости для меня? Юная кроткая Джельсомина замялась. — Какие новости, Джельсомина? — повторил браво, пристально вглядываясь в открытое лицо девушки. — Хорошо, что ты пришел только сейчас. У меня были гости. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя видели, Карло? — Ты же знаешь, у меня есть важные причины носить маску. А понравились бы мне твои гости или нет, еще неизвестно. — Нет, нет, ты меня не понял, — поспешно, возразила девушка, — здесь была моя двоюродная сестра Аннина. — Ты думаешь, я ревную? — спросил браво, взяв ее за руку и ласково улыбаясь. — Приди сюда твой двою¬ родный брат Пьетро, или Микеле, или Роберто, или еще. какой-нибудь молодой венецианец, я боялся бы только быть узнанным. — Но здесь была Аннина, моя двоюродная сестра, которую ты никогда не видел! И потом, у меня нет ни¬ каких братьев Пьетро, Роберто или Микеле. У нас мало родных, Карло. Есть еще родной, брат Аннины, но он сюда никогда не ходит. Она и сама уже давно не прихо¬ дила в это жуткое место. Наверно, мало найдется сестер, которые видятся так редко, как мы. — Ты славная девушка, Джессина, и никогда не оставляешь свою мать. Теперь скажи, нет чего-либо но¬ вого для меня? 240
И снова Джельсомина, или, как все ее звали, Джессина, опустила свои добрые глаза, но, прежде чем браво успел это заметить, она торопливо сказала: — Боюсь, Аннина вернется, а не то я бы сейчас же пошла с тобой. — А разве она еще здесь? — с беспокойством спросил браво. — Ты знаешь, я не хочу, чтобы меня видели. — Успокойся. Прежде чем войти, ей придется позво¬ нить, а сейчас она наверху, у моей больной матери. Если она спустится, ты можешь, как обычно, укрыться в этой комнатке и слушать ее пустую болтовню, если захочешь, или... Нет, мы не успеем... Аннина приходит редко, и не знаю почему, но ей не очень нравится навещать больную тетю — она никогда не усидит там и нескольких минут. — Ты хотела сказать, Джессина, или я могу пойти по своему делу? — Да, Карло, но я уверена, нетерпеливая Аннина станет меня разыскивать. — Я могу подождать. Когда я с тобой, я всегда тер¬ пелив, дорогая Джессина. — Тише! Это ее шаги. Прячься скорее! Тут раздался звон колокольчика, и браво, как человек, уже знакомый с этим убежищем, быстро скрылся в ма¬ ленькой комнатке. Дверь он притворил неплотно, потому что темнота чулана надежно скрывала его. Тем временем Джельсомина впустила сестру. Как только та заговорила, Якопо, которому и в голову не приходило связать столь распространенное имя с этой особой, узнал в ней хитрую дочь виноторговца. — У тебя здесь хорошо, Джельсомина! — воскликнула, она и бросилась в кресло с таким видом, будто страшно устала. — Твоей маме лучше. А ты, я вижу, настоящая хозяйка в доме! — Я бы с радостью не была ею. Я еще слишком мо¬ лода, чтобы нести такое бремя. — Ну, в семнадцать лет хозяйничать дома не так уж тяжело, Джессина! Властвовать приятно, а подчиняться отвратительно. — Я не изведала ни того, ни другого. И первое отдам с радостью, как только у мамы хватит сил снова вести хозяйство. — Все это хорошо, Джессина, и делает честь твоему духовному наставнику. Но власть всегда дорога женщине, 9 Фенимор Купер, том У 241
как и свобода. Ты не ходила вчера гулять на пло-1 щадь? — Я вообще редко надеваю маску, а вчера я не могла оставить маму. — Значит, ты жалеешь, что не пошла. И есть о чем пожалеть — такого веселого венчания с Адриатикой и та¬ ких интересных гонок в Венеции не было, наверно, со дня твоего рождения. Но венчание ты все же видела из окна? — Я видела только гондолу республики, мчавшуюся к Лидо, и толпу патрициев на ее палубе, а больше почти ничего. — Не беда. Сейчас я тебе расскажу, и ты все увидишь так ясно, будто сама была на месте дожа! Сначала вы¬ шли стражники в старинных мундирах... — Это я и сама не раз видала: ведь из года в год церемония не меняется! — Ты права. Но в Венеции ни разу не было таких прекрасных гонок. Ты знаешь, что в первом состязании участвуют многовесельные гондолы с лучшими гребцами. Луиджи был среди них, и хотя он не взял первого приза, но вполне его заслужил, потому что превосходно вел лодку. Ты знаешь Луиджи? — Я почти никого не знаю в Венеции, Аннина. Бо¬ лезнь матери и эта несчастная служба отца заставляют меня сидеть дома, когда вся молодежь веселится на ка¬ налах. — Это верно, с твоей жизнью знакомств не заведешь! Луиджи — самый лучший из гондольеров. Он ловок, поль¬ зуется уважением и самый веселый из всех, кто когда- нибудь ступал на Лидо. — Значит, он всех там обогйал? — Он должен был прийти первым, но его напарники оказались неопытными, а потом, там еще что-то под¬ строили, и он взял только второе место. Это было зре¬ лище! Лучшие гребцы боролись за то; чтобы добыть себе славу на каналах или закрепить ее. Святая Мария! Жаль, что ты этого не видела! — Я бы не могла радоваться, видя поражение своего друга. — Надо брать жизнь такой, как она есть! Но, хотя Луиджи и его друзья отлично провели гонки, самым ин¬ тересным зрелищем в тот день был другой заплыв, где первое место взял Антонио, бедный семидесятилетний 242
рыбак. С непокрытой головой и в засученных до колен штанах он плыл в лодке не лучше той, на которой я обычно вожу вина на Лидо. — Может, у него не было сильных соперников? — Там были лучшие гребцы Венеции! Впрочем, Лу¬ иджи принимал участие в первом заплыве, и потому во втором ему не удалось выступить. Говорят, — тут Аннина с привычной осторожностью огляделась по сторонам, — тот, чье имя не стоит произносить в Венеции, посмел явиться на гонки в маске. И все-таки победил рыбак! Ты слыхала о Якопо? — Обычное имя. В Венеции им называют только одного человека. — Я слышала, - что так зовется какой-то страшный злодей. Но он не посмел бы показаться среди знатных людей на таком празднике! — Джессина, мы живем в непонятной стране! Этот человек разгуливает по Пьяцце с видом дожа, и никто не смеет сказать ему ни слова! А в полдень я видела, как он стоял, прислонившись к триумфальной мачте, с таким гор¬ дым видом, будто прибыл праздновать победу республики! — Может быть, он знает какую-нибудь их страшную тайну и они боятся, что он ее раскроет? — Ты совсем не представляешь себе, что такое Вене¬ ция, дйтя! Владеть подобной тайной — все равно что быть приговоренным к смерти. Когда имеешь дело со Святым Марком, одинаково опасно знать слишком мало и слиш¬ ком много. Говорят, во время гонок Якопо стоял совсем рядом с дожем, до смерти пугая сенаторов, словно это был незваный дух из склепов их отцов! Но это еще не все! Когда я утром пересекала лагуны, я видела, как выта¬ щили из воды труп молодого кавалера, и те, кто находил¬ ся поблизости, говорили, что это дело рук Якопо. Робкая Джельсомина вздрогнула. — Тем, кто правит нами, — сказала она, — придется ответить за свою беспечность, если они и дальше оставят его на свободе. — Благословенный святой Марк да защитит детей своих! Говорят, на его душе немало таких грехов, но се¬ годня утром я сама своими глазами видела труп у устья каналов. — А ты что же, ночевала на Лидо, если была там уже так рано?, lb* 243
— Я? Да... Нет, я не ночевала там. Но, понимаешь, во время этих празднеств у отца было очень много работы, а ведь я себе не хозяйка, Джельсомина, чтобьд делать то, что хочется, как ты... Ну, что-то я совсем заболталась с тобой, а дома дел не переделать! Где тот сверток, что я тебе отдала на хранение в прошлый раз? — Вот он, — сказала Джельсомина и, выдвинув ящик, протянула сестре маленький сверток, не подозревая даже, что в нем были контрабандные товары, которые Аннине в ее неутомимой деятельности пришлось спрятать на не¬ которое время. — Я уж подумала, что ты о нем забыла, и собиралась отослать его тебе. — Если ты любишь меня, Джельсомина, никогда не поступай так опрометчиво! Мой брат Джузеппе... Но ты, верно, и его не знаешь? — Да, мало знаю, хотя он мне тоже брат. — Ну, в этом тебе повезло! Не стану ничего дурного говорить о своем родном брате, но, приведись ему слу¬ чайно узнать про этот сверток, и тебе несдобровать. — А я не боюсь ни твоего брата, ни кого-нибудь дру¬ гого, — решительно, как все честные люди, сказала дочь тюремного смотрителя. — Он не станет на меня сердиться за то, что я выполнила твою просьбу. — Ты права, но он доставил бы мне много огорчений. Ах, пресвятая дева Мария, сколько горя может принести семье упрямый, неразумный мальчишка! Но он мой брат, в конце концов, и все остальное ты сама понимаешь. Мне пора, добрая Джессина. Надеюсь, отец когда-нибудь по¬ зволит тебе навестить тех, кто так тебя любит! — Прощай, Аннина. Я пришла бы с радостью, но не могу оставить мою бедную мать. Аннина поцеловала на прощанье простодушную, до¬ верчивую сестру и ушла. — Карло, — нежно позвала Джельсомина, — выходи, теперь уж никто не придет. Когда браво вошел в комнату, его лицо было бледнее обычного. Он с грустью посмотрел на нежную, любящую девушку, ожидавшую его возвращения, но, когда он по¬ пытался улыбнуться ей в ответ на ее искреннюю улыбку, лицо его только исказилось гримасой. — Аннина утомила тебя своей болтовней про гонки да про убийства на каналах! — сказала Джельсомина. — Не суди ее строго за то, что она так резко отзывается 244
о Джузеппе, — он заслуживает и худшего... Но я знаю, ты торопишься, и не стану тебе надоедать. — Погоди, Джессина. Эта девушка — твоя двоюрод¬ ная сестра? — Разве я тебе не говорила об этом? Наши матери — родные сестры. — И она здесь часто бывает? — Не так часто, как ей хотелось бы, я думаю; ведь ее тетя — моя мать — уже много месяцев не выходит из своей комнаты. — Ты прекрасная дочь, милая Джессина, и, видно, хотела бы видеть всех такими же добрыми, как ты сама. А ты у нее бывала? — Ни разу. Отец мне запрещает. Они ведь торгуют вином и устраивают пирушки гондольерам! Но Аннина не виновата, что ее родители занимаются таким ремеслом. — Нет, конечно. А что это за сверток, который по¬ просила у тебя Аннина? Он долго здесь лежал? — С месяц. Она оставила его, когда была тут послед¬ ний раз и спешила на Лидо. Но почему ты все это спра¬ шиваешь? Видно, она тебе не понравилась — ветреная де¬ вушка и немного болтлива; но я верю, у нее доброе серд¬ це. Ты ведь слышал, как она говорила об этом страшном Якопо и последнем убийстве на Лидо? — Да. — Ты и сам, Карло, наверно, возмутился бы этим пре¬ ступлением. Аннина легкомысленна и могла бы быть не такой расчетливой, но у нее, как и у всех нас, глубокое отвращение к греху... Ну, пойдем теперь в камеру? — Нет, поговорим еще. — Твое честное сердце, Карло, негодует при одном имени этого убийцы! Я много слышала о его злодеяниях и о том, что власти почему-то мирятся с этим. Говорят, в своей хитрости он превосходит даже их и полиция ждет только веских доказательств, боясь совершить беззаконие. — Ты думаешь, сенат столь мягкосердечен? — хрипло спросил браво, сделав знак девушке продолжать. Джельсомина с грустью посмотрела на пего, чувствуя справедливый упрек в его словах. Затем она вышла в дверь, скрытую от взглядов посторонних, и, вернувшись, принесла маленький ящичек. — Вот ключ, Карло, — сказала она, отделяя один от тяжелой связки, -=- и я теперь его единственный храни- ^ 245