Избранные сочинения в шести томах. Том 5-й
Шрифт:
именно, йе имел никакого понятия; впрочем, если, бы он и знал это, то его суденышко все равно не могло бы пу¬ ститься в погоню. Поэтому он сошел на берег лишь для того, чтобы проследить путь уходящий судов и опреде¬ лить, в каких владениях республики ему нужно искать ту, которую у него похитили. Впрочем, он решил тут ж& мчаться вслед и, прежде чем выйти из гондолы, обер¬ нулся к своему верному слуге. — Ты слыхал, Джино, — сказал он, ** здесь в порту находится мой вассал со своей фелуккой «Прекрасная соррентинка». — Я знаю его, синьор, лучше, чем свои грехи, или даже чем собственные достоинства. — Тогда поди разыщи его сейчас же. У меня есть кой-какие планы; пусть он послужит мне* Надо только узнать, в каком состоянии его судно» Джино похвалил усердие своего друга Стефано и его отличную фелукку и затем, оттолкнувшись от берега, с силой налег на весла, как человек, ревностно взявшийся за исполнение порученного. На Лидо ди Палестрина есть одно пустынное место, где покоятся останки умерших в Венеции людей, которые не были приняты в лоно римской церкви. Хотя находится оно недалеко от причала и каких-то строений, кладбище это само по себе выглядит как весьма выразительный символ безрадостной доли. В этом мрачном месте, то опа¬ ляемом горячим дыханием юга, то стынущем под ледя¬ ными порывами альпийских ветров, исхлестанном брыз¬ гами прибоя, среди бесплодных песков, где земля сдобре¬ на лишь прахом усопших, человеческий труд взрастил вокруг убогих могил только скудную зелень, едва замет¬ ную даже на этом пустынном берегу. Это место погребе¬ ния лишено спасительной тени дерев и ограды, и по мнению тех, кто выделил его для еретиков и евреев, оно лишено божьего благословения. Дон Камилло высадился неподалеку от этих могил от¬ верженных. Желая скорей добраться до пологих песчаных холмов, нанесенных волнами и ветром на другом берегу
верженные, стараясь обходить осыпавшиеся земляные хол¬ мики, прикрывавшие останки еретика или еврея. Дон Камилло не достиг еще и середины кладбища, как вдруг перед ним появился человек; он медленно шел по траве и, казалось, был погружен в размышления. Дон Камилло вновь коснулся эфеса рапиры; затем, шагнув в сторону, чтобы выйти из полосы лунного света и тем самым ока¬ заться в равном положении с незнакомцем, он двинулся ему навстречу. Шаги его были услышаны, ибо неизвест¬ ный, скрестив руки на груди, вероятно, в знак миролю¬ бия, остановился, ожидая приближения герцога. — Вы избрали для прогулок мрачный час, синьор, “ сказал молодой неаполитанец, — и еще более мрачное место. Не докучаю ли я своим присутствием израэлиту или лютеранину, скорбящему о своем друге? — Дон Камилло Монфорте, я такой же христианин, как и вы. — Ах, так! Ты меня знаешь? Вероятно, ты Баттиста, тот самый гондольер, что приходил ко мне во дворец? — Нет, синьор, я не Баттиста. С этими словами неизвестный повернулся к луне, и ее мягкий свет упал на его лицо. — Якопо! — воскликнул герцог, отпрянув подобно всем венецианцам, неожиданно встречавшим выразитель¬ ный взгляд браво. — Да, синьор, Якопо. В ту же секунду в руках неаполитанца блеснула ра¬ пира. — Не подходи! И объясни мне, что привело тебя сюда? Браво улыбнулся, не изменив позы. — С тем же правом я могу спросить герцога святой Агаты, почему он бродит в этот час среди еврейских могил. — Сейчас не время для острот! Я не шучу с такими, как ты! Если кто-то в Венеции подослал тебя ко мне, тебе придется призвать на помощь все свое мужество и ловкость, чтобы заработать свои деньги. — Уберите рапиру, дон Камилло, я не собираюсь при¬ чинять вам зло. Неужели я стал бы искать вас в этом месте, будь я нанят для такого дела? Скажите сами, кто знал о вашей поездке сюда? Разве это не простая прихоть молодого дворянина, который считает, что гондола мягче 227
его постели? Мы с вами уже встречались, дон Камилло Монфорте, и тогда вы больше доверяли мне. — Ты говоришь правду, Якопо, — сказал герцог, от-* водя рапиру от груди браво, но все еще не решаясь спря¬ тать оружие. — Ты говоришь правду. Я действительно приехал сюда неожиданно, и ты не мог этого предвидеть. Но зачем ты здесь? — А зачем здесь они? — спросил Якопо, указав на могилы у своих ног. — Мы рождаемся и умираем — вот и все, что нам известно о себе; но когда и где — это тайны, и только время раскроет их нам. — Ты ведь не из тех, кто действует без определенной цели. Израэлиты, разумеется, не могли предвидеть своего путешествия на Лидо, но ты-то приехал сюда неспроста. — Я здесь потому, дон Камилло Монфорте, что душа моя жаждет простора. Я хочу дышать морским возду¬ хом — смрад каналов душит меня. Мне дышится свободно только здесь, на песчаном берегу! — У тебя есть и другая причина, Якопо? — Да, синьор. Я ненавижу этот город злодейств! Говоря это, браво погрозил кулаком в сторону куполов Святого Марка, и взволнованный голос его, казалось, исходил из самой глубины души. — Странно слышать это от... — От браво? Не бойтесь этого слова, синьор! Я часто его слышу. Но стилет браво все же честнее меча мнимого правосудия Святого Марка! Самый последний убийца в Италии, тот, кто за два цехина вонзит кинжал в грудь друга, действует открыто по сравнению с безжалостным предательством в этом городе! — Я понимаю .тебя, Якопо. Тебя наконец изгнали. Голос народа, как бы слаб он ни был в республике, до¬ стиг все же ушей твоих хозяев, и они лишили тебя сво¬ его покровительства. Якопо бросил на герцога такой странный взгляд, что дон Камилло невольно поднял свою рапиру, но ответ бра¬ во был проникнут обычным спокойствием. — Синьор герцог, — сказал он, — было время, когда дон Камилло Монфорте считал меня достойным своих по¬ ручений. — Я этого не отрицаю. Но, вспомнив сей случай, ты пролил свет и на кое-что другое! Негодяй! Так это из-за твоего предательства я потерял свою жену! 228
Рапира герцога была у самого горла Якопо, но тот не двинулся с места. Взглянув на своего взволнованного со¬ беседника, он коротко и горько усмехнулся. — Похоже, что герцогу святой Агаты не дают покоя мои лавры, — сказал он. — Восстаньте из могил, израэли- ты, и будьте свидетелями, чтоб никто не усомнился в содеянном! Благороднейший синьор Калабрии устроил засаду средь ваших презренных могил простому уличному браво! Вы удачно избрали место, дон Камилл о, потому что рано или поздно эта рыхлая, размытая морем земля все равно примет меня в свое лоно. Даже умри я у са¬ мого алтаря, с самыми покаянными молитвами святой церкви на устах, эти ханжи отошлют мое тело сюда, к го¬ лодным иудеям и проклятым еретикам. Да, я изгнанник, и нет мне места рядом с правоверными! В его словах звучала такая странная смесь иронии и горечи, что дон Камилло заколебался. Но, памятуя свое горе, он снова потряс рапирой. — Твои наглые насмешки не спасут тебя, мошен¬ ник! — крикнул он. — Ведь ты знал, что я хотел поставить тебя во главе отборного отряда, который должен был устроить побег из Венеции моей возлюбленной. — Совершенная правда, синьор. — И ты отказался? — Да, благородный герцог. — И, не удовлетворившись этим, ты узнал все подроб¬ ности моего плана и выдал его сенату? — Нет, дон Камилло Монфорте. Мой долг по отно¬ шению к сенату не позволил мне служить вам. Иначе, клянусь самой яркой звездой небосвода, сердце мое радо¬ валось бы счастью двух юных и преданных влюбленных! Нет, нет! Тот не знает меня, кто думает, что чужая радость не приносит мне удовольствия. Я сказал вам, что принадлежу сенату, и этим все сказано. — Я имел слабость верить тебе, Якопо, потому что в тебе так странно сочетается добро и зло; несмотря на твою мрачную славу, твой ответ, показавшийся мне искренним, успокоил меня. Но слушай: меня обманули в ту минуту, когда я уже не сомневался в успехе! Якопо слушал с интересом; затем он двинулся мед¬ ленно вперед в сопровождении настороженного герцога, и. слабая улыбка тронула его губы, словно он сожалел о доверчивости своего спутника. 229
«— С горя я проклял все человечество за это преда¬ тельство, — продолжал неаполитанец. — Это скорее подобает слышать настоятелю собора Святого Марка, чем наемному убийце. Они скопировали мою гондолу, ливреи моих слуг.., похитили мою жену. Ты молчишь, Якопо? Какого ответа вы ждете? Вас обманули, синьор, в стране, где даже государь не смеет доверить тайну своей жене. Вы хотели лишить Венецию богатой наследницы, а Венеция лишила вас невесты. Вы затеяли большую игру, дон Камилло, и крупно проиграли. Делая вид, что хотите помочь Венеции в ее отношениях с Испанией, вы заботи¬ лись только о своих интересах и правах. Дон Камилло бросил изумленный взгляд на браво. — Что вас так удивляет, синьор? Вы забываете, что я давно живу среди тех, кто взвешивает выгоды каждого политического дела и с чьих уст не сходит ваше имя. Ваш брак вдвойне невыгоден Венеции, равно заинтересованной как в женихе, так и в невесте. Совет уже давно выска¬ зался против вашего союза. — Но каким образом им удалось меня провести? Если это не ты, то кто же предал меня? — Синьор, в этом городе даже статуи выдают тайны правительству. Я многое увидел и понял в то время, как меня считали простым орудием. Но я понял еще и то, чего мои хозяева сами не сумели постичь. Я смог бы заранее предсказать печальный исход вашей свадьбы, если бы знал, что она состоится. — Этого ты не смог бы сделать, не будь ты посвящен в их планы. — Действия себялюбца легко предвидеть, трудно уга¬ дать лишь поступки людей честных и бескорыстных. Тот, кто способен понять интересы Венеции в настоящий момент, владеет самыми сокровенными тайнами государ¬ ства, ибо Венеция всегда добьется того, чего пожелает, если только это не будет стоить ей чересчур дорого. А что касается этого предательства, — неужели вы думаете, что среди ваших слуг мало доносчиков? — Но я доверял только избранным... — Дон Камилло, в вашем дворце нет никого, кроме Джино, кто не состоит на службе у сената или его аген¬ тов. Те самые гондольеры, которые ежедневно катают вав по каналу, получают цехины от республики. И платят им 230
не только за то, чтобы они следили за вами, но еще и друг за другом! Неужели это правда? А вы когда-нибудь сомневались в этом, синьор? спросил Якопо с видом человека, которому доставляет удовольствие наивность другого. Я знал их лицемерие — делают вид, что верят в то, над чем в душе смеются, но я не думал, что они посмеют подкупать моих личных слуг. Ставить под угрозу безопасность семьи значит разрушать основы общества! Вы говорите так, потому что слишком недолго еще пробыли супругом, сказал браво, слабо усмехнув¬ шись. — Через год вы, возможно,
людей презирали меньше, чем можно себе теперь вооб- разить, потому что глубокое несовершенство законов и их извращенное толкование часто побуждало людей вспыль¬ чивых и дерзких исправлять причиненное им зло соб¬ ственными усилиями. Ставшие привычными, такие случаи не навлекали особенного позора, и хотя убийцу общество осуждало, но к тому, кто пользовался его услугами, отно¬ сились с отвращением едва ли большим, чем хащкй на¬ шего времени относятся к победителю на дуэли. И все же люди, подобные дону Камилло, не имели никакого дела с такими, как Якопо, за исключением тех случаев, когда это диктовалось необходимостью. Но поведение браво и его манера говорить вызвали такой интерес и даже симпатию герцога, что он рассеянно вложил рапиру в ножны и подошел ближе к Якопо. — Раскаяние и сожаление скорее приведут тебя к до¬ бродетели, Якопо, чем если ты просто перестанешь слу¬ жить сенату. Найди благочестивого священника и облегчи свою душу исповедью и молитвой. Браво задрожал и с тоской устремил взгляд на дона Камилло. — Говори, Якопо, даже я готов выслушать тебя, если это снимет тяжесть с твоей души. — Благодарю вас, благородный синьор! Тысячу раз благодарен вам за сочувствие — ведь я так долго был его лишен! Никто не знает, как дорого каждое доброе слово тому, кто был отвергнут всеми, как я. Я молился... Я жаждал поведать свою жизнь кому-нибудь и, каза¬ лось, нашел человека, который выслушал бы меня без презрения, но жестокий сенат убил его. Я пришел сюда, чтобы излить душу этим отверженным мертвецам, и слу¬ чай свел меня с вами. Если бы я только мог... — Браво умолк и с сомнением взглянул на дона Камилло. — Продолжай, Якопо! — Я не решался открыть свои тайны даже на испо¬ веди, синьор. Смею ли я высказать их вам? — Ив самом деле, мое предложение могло показаться тебе странным. — Да, синьор. Вы благородный господин, а я простого происхождения. Ваши предки были сенаторами и дожами Венеции, а мои, с тех пор как рыбаки начали строить себе хижины на лагунах, ловили рыбу или работали гон¬ дольерами на каналах. Вы богаты, могущественны, влия¬ 232
тельны; меня все презирают и, боюсь, я уже тайно осу¬ жден. Короче говоря, вы — дон Камилло Монфорте, а я — Якопо Фронтони! Дон Камилло был взволнован: Якопо говорил с боль¬ шой грустью, но без всякой горечи. — Хотел бы я, чтоб ты рассказал это в исповедальной, бедный Якопо, сказал он. — Я не в состоянии снять такую тяжесть с твоей души. — Синьор, я слишком долго был лишен сострадания своих ближних и не в силах выносить это дольше! Про¬ клятый сенат может внезапно убить меня, и кто тогда взглянет на мою могилу? Я должен выговориться, синьор, или умереть! Единственный человек, который все эти три долгих ужасных года проявлял ко мне сочувствие, ушел! — Но он вернется? — Синьор, он не вернется никогда... Он среди рыб в лагунах. Это дело твоих рук, злодей? — Это дело рук правосудия прославленной республи¬ ки, — ответил Якопо с еле приметной горькой улыбкой. — Ах, вот оно что! Наконец сенат открыл глаза на преступления таких, как ты! И твое раскаяние — плод страха! Якопо, казалось, задыхался. Несмотря на разницу в их общественном положении, он, очевидно, надеялся на пробудившееся в герцоге сочувствие, но эти резкие слова лишили его всякого самообладания. Он задр'ожал и, каза¬ лось, воФ-вот упадет. Хотя дон Камилло не желал быть поверенным такого человека, тронутый видом столь не¬ притворного страдания, он не отходил от браво, не рет шаясь ни глубже вникнуть в чувства этого человека, ни покинуть его в минуту отчаяния. — Синьор герцог, — сказал браво, и волнение его пе¬ редалось дону Камилло, — оставьте меня одного. Если им нужен еще один отверженный, пусть придут сюда: утром они найдут мой труп среди могил еретиков. — Говори, Якопо, я готов слушать тебя. Якопо недоверчиво взглянул на герцога. — Облегчи свою душу. Я буду слушать, даже если ты станешь рассказывать об убийстве моего лучшего друга. Удрученный Якопо смотрел на герцога, словно все еще сомневаясь в его искренности. Лицо его подергива¬ лось от волнения, а взгляд стал еще более печальным; 233
когда же луна осветила полное сочувствия лицо дона Ка- милло, Якопо зарыдал. Я выслушаю тебя, Якопо! Я буду слушать тебя! —• воскликнул дон Камилло, потрясенный таким проявле¬ нием отчаяния в человеке со столь суровым характером. Якопо жестом прервал его и после минутной борьбы с собой заговорил, силясь справиться с волнением: — Синьор, вы спасли мою душу от вечных мук. Если б счастливцы знали, сколько сил придает отверженным одно лишь доброе слово или сочувственный взгляд, они не были бы так равнодушно холодны с несчастными. Эта ночь могла стать последней в моей жизни, если бы вы отверг¬ ли меня без сожаления. Выслушаете ли вы мой рассказ? Не погнушаетесь ли исповедью наемного убийцы? Я обещал тебе. Но торопись, ведь сейчас у меня самого много забот. — Синьор, я не знаю всех обид, какие вам нанесли, но милосердие, что вы проявили ко мне, вам зачтется. Якопо сделал над собой усилие и заговорил. Ход повествования не требует того, чтобы мы пол¬ ностью передали откровенный рассказ Якопо, поведанный им дону Камилло. Достаточно будет сказать, что молодЪй неаполитанец все тесней придвигался к браво и внимал ему с возрастающим интересом. Затаив дыхание герцог святой Агаты слушал, как Якопо со свойственной италь¬ янцам пылкостью рассказывал о своем тайном горе и о сценах, в которых и ему приходилось играть роль. За¬ долго до того, как Якопо кончил, дон Камилло уже забыл собственные невзгоды, а к моменту окончания рассказа все отвращение, которое он прежде испытывал к браво, сменилось бесконечной жалостью к нему. Несчастный го¬ ворил проникновенно, а описываемые им факты наст.олько потрясли герцога, что казалось, Якопо играет на чувствах своего слушателя подобно тем артистам, которые, импро¬ визируя на сцене, держат во власти своего искусства восхищенную толпу. Пока Якопо говорил, он и его пораженный спутник вы¬ шли за пределы кладбища, и, когда голос браво умолк, они уже стояли на противоположном берегу Л идо. Теперь до их слуха донесся глухой рокот волн Адриатического моря. — Этому невозможно поверить! — воскликнул дон Ка¬ милло после долгого, молчания, нарушавшегося только плеском волн. 234
5= Клянусь девой Марией, синьор, все это правда! — Я верю тебе, бедный Якопо! Твой рассказ был слишком правдив, чтоб усомниться в нем! Ты и впрямь стал жертвой дьявольского коварства, и ты прав — ноша твоя была невыносима. Что же ты намерен теперь делать? — Я им больше не слуга, дон Камилло. Я жду лишь ужасной развязки одной драмы, которая теперь неизбеж¬ на, и тогда я покину этот город лжи и пойду искать счастья в другой стране. Они погубили мою юность и покрыли мое имя позором. Только бог может, облегчить мои страдания. Не упрекай себя понапрасну, Якопо. Даже самые счастливые и удачливые люди нередко поддаются иску¬ шению. Ты сам знаешь, что даже мое имя и звание не избавили меня от их козней. ~ Они совратят и ангела, синьор! Хуже их хитрости могут быть лишь средства, которые они применяют, а хуже их притворной добродетели — полное пренебреже¬ ние ими истинной добродетелью. 5— Ты прав, Якопо. Наибольшая опасность грозит истине тогда, когда целое общество сохраняет порочную видимость благополучия, а без истины нет добродетели. Тогда подменяют религию политикой, используют алтарь в мирских целях и употребляют свою власть без всякой ответственности, лишь руководствуясь эгоизмом правя¬ щей касты. Поступай ко мне на службу, Якопо, в моих владениях я сам господин, а вырвавшись из сетей атой лживой республики, я позабочусь о твоей безопасности и дальнейшей судьбе. Пусть не тревожит тебя совесть — я пользуюсь влиянием у папского престола, и ты полу^ чишь отпущение грехов. Браво не находил слов для благодарности. Он поце¬ ловал руку дону Камилло, не теряя при этом свойствен¬ ного ему достоинства. — Система, которая существует в Венеции, —• продол¬ жал рассуждать герцог, — не позволяет нам действовать по собственному усмотрению. Ее уловки сильнее нашей воли. Она облекает нарушение прав в тысячи всевозмож¬ ных хитроумных форм, она стремится обеспечить себе поддержку каждого человека под предлогом того, что он жертвует собой ради общего блага. Часто мы считаем себя честными участниками какого-то справедливого го¬ сударственного дела, тогда как в действительности мы 235