Избранные сочинения в шести томах. Том 5-й
Шрифт:
О, если бы я мог встретиться с этими почтенными отцами! Я уверен, что тогда мое сцраведливое требование было бы очень скоро удовлетворено. — Это невозможно! — печально сказал сенатор.—; Имена этих августейших особ содержатся в тайне, чтобы их величие не было запятнано низменными интересами. Они правят так же невидимо, как мозг управляет мыш¬ цами; они, так сказать, душа государства, и, как всякую душу, их невозможно увидеть. — Я выразил свое желание скорее как мечту, без всякой надежды на его исполнение, — ответил герцог свя¬ той Агаты, надевая плащ и маску, которые он, войдя, снял и положил под рукой. — Прощайте, благородный синьор. Я не перестану убеждать кастильца советами, а в награду за это я буду надеяться на справедливость патрициев и ваше доброе ко мне отношение. Синьор Градениго с поклонами проводил гостя через анфиладу комнат до самой прихожей и там отдал его на попечение слуги. «Необходимо заставить его действовать более энергич¬ но, а для этого нужно всячески ставить ему палки в ко¬ леса. Тот, кто хочет добиться милостей республики, дол¬ жен прежде заслужить их, проявив усердие и предан¬ ность».—Так размышлял синьор Градениго, медленно возвращаясь в свой кабинет после того, как церемонно проводил гостя. Закрыв за собой дверь, он снова начал шагать по ма¬ ленькой комнате с видом человека, погруженного в тре¬ вожные размышления. С минуту в кабинете царила глу¬ бокая тишина, но вот осторожно отворилась дверь, скры¬ тая портьерами, и в комнату заглянул новый посети¬ тель. — Входи,—сказал сенатор, не выказывая удивле¬ ния, — твое обычное время уже прошло, я жду тебя. Развевающееся платье, почтенная седая борода, благо¬ родные черты лица, быстрый, жадный и подозрительный взгляд и то особое выражение лица, которое, казалось, в равной степени отражало практический ум и подобостра¬ стие
старика. — Слышал что-нибудь новое насчет благополу¬ чия народа? — Благословен народ, о коем так по-отечески забо¬ тятся! Может ли быть причинено добро или зло гражда¬ нину республики, благородный синьор, без участия или сострадания сената, который подобен отцу, заботящемуся о своих детях! Счастлива страна, где людй почтенного возраста, убеленные сединой, бодрствуют до той лоры, когда ночь уступает место дню и забывают усталость в своем стремлений делать добро и почитать государство! — Ты выражаешься с восточной цветистостью твоей страны, добрый Осия, и, вероятно, забываешь, что нахо¬ дишься не на пороге храма... Ну, а что интересного слу¬ чилось за минувший день? — Скажите лучше — за ночь, синьор, потому что все то немногое, что заслуживает вашего внимания, случи¬ лось с наступлением ночи. — Уж не убийство ли кинжалом на мосту? Ха! Илй люди в этот раз веселились меньше, чем- обычно? — Никто не умер насильственной смертью, и площадь брызжет соком веселья, как благоухающие виноградники Энгеди. Святой Авраам! Что может сравниться по веселью с Венецией! Как упиваются этим весельем сердца старых и молодых! Кажется, достаточно установить купель в си¬ нагоге, чтобы стать свидетелем радостного отречения от своей веры ради народа этих островов! Я не надеялся иметь честь увидеть вас сегодня, синьор, и я уже закон¬ чил свою вечернюю молитву, собираясь лечь спать, когда посыльный от Совета принес мне драгоценное кольцо с приказом расшифровать герб и другие эмблемы, дабы узнать его владельца. Такие кольца обычно посылают в подтверждение личности его хозяина. — Кольцо с тобой? — спросил сенатор, протягивая руку. — Вот оно. Прекрасный камень, драгоценная би¬ рюза... — Где нашли это кольцо? И почему его прислали тебе? — Его нашли, синьор, насколько я мог понять боль¬ ше из намеков, чем из слов посыльного, в одном месте, вроде того, откуда спасся благодаря своему благочестию праведный Даниил. Ты имеешь в виду Львиную пасть? 80
— Так говорят об этом пророке наши древние книги, синьор, и на это намекал посланец Совета, вручая мне кольцо. — Здесь нет ничего, кроме шлема с гребнем, какие носят наездники... Оно принадлежит кому-нибудь из ве¬ нецианцев? — Да поможет мудрый Соломон своему слуге разо¬ браться в таком тонком деле! Камень этот редкой кра¬ соты, мало кто владеет такими, кроме тех, у кого полно золота. Посмотрите только на его мягкий блеск, благо¬ родный синьор, и заметьте, как переливаются краски! — О... прекрасно! Но чей же это девиз? — Уму непостижимо, какое огромное богатство может содержать в себе такое маленькое колечко! Мне прихо¬ дилось видеть, как за менее драгоценные безделушки платили огромные суммы полновесньши цехинами. — Неужели ты не можешь забыть свою лавчонку и гуляк на Риальто? Я приказываю тебе назвать имя того, кому принадлежит этот герб как доказательство его рода и звания! — Благородный синьор, я повинуюсь. Герб принадле¬ жит роду Монфорте, последний сенатор из которого умер около пятнадцати лет назад. — А его драгоценности? — Они перешли вместе с другим движимым имуще¬ ством во владение его родственника и преемника — если, конечно, сенату будет угодно, чтобы у этого старинней¬ шего рода был преемник, — к дону Камилло, герцогу свя¬ той Агаты. Богатый неаполитанец сейчас добивается вос¬ становления своих прав в Венеции, и он теперь владелец этого великолепного камня. — Дай мне кольцо. Этим делом нужно заняться... Что еще ты хочешь мне сказать? — Ровно ничего, синьор, кроме просьбы: если кольцо будет конфисковано и пойдет в продажу, можно ли на¬ деяться, что сначала его предложат старому слуге рес¬ публики, у которого есть много причин сожалеть о том, что дела его идут хуже в старости, чем в юные годы? — Тебя не забудут. Я слышал, Осия, что некоторые молодые люди благородных фамилий частенько посещают ростовщиков и занимают золото, а потом, промотав его, горько расплачиваются за свои ошибки. В такое поло¬ жение не пристало попадать наследникам благородных 4 Фенимор Купер, том V 81
фамилий. Не забудь моих слов, потому что, если недоволь¬ ство Совета падет на кого-либо из твоего племени, это мо¬ жет вылиться в большую неприятность для всех вас. Не попадались ли тебе за последнее время другие драгоцен¬ ности, кроме этого кольца неаполитанца? — Ничего интересного, кроме того, что обычно остав¬ ляют в залог, благороднейший синьор. — Посмотри на это, — продолжал синьор Градениго и, порывшись в потайном ящике, вынул оттуда клочок бу¬ маги, к которому был прилеплен кусочек воска. — Не мо¬ жешь ли ты догадаться по оттиску, кому принадлежит печать? Ювелир взял бумагу и поднес ее к свету; его горящие глаза тщательно изучали оттиск. — Это выше мудрости сына Давида! — сказал он по¬ сле долгого и, очевидно, бесплодного осмотра. — Здесь не что иное, как причудливая эмблема галантности, какие любят употреблять легкомысленные кавалеры Венеции, когда хотят обольстить слабый пол прекрасными словами и соблазнительными приманками. — Это сердце, пронзенное стрелой амура, и девиз: «Думай о сердце, пронзенном любовью». — И ничего больше, если мои глаза еще служат мне. Я не склонен думать, синьор, что за этими словами скры¬ вается какой-либо иной тайный смысл! — Может быть. Тебе не приходилось продавать дра¬ гоценности с этой эмблемой? — Праведный Самуил! Мы сбываем их ежедневно, продаем христианам обоих полов и всех возрастов. Я не знаю эмблемы более распространенной, и, выходит, что этот пустяк хорошо служит своей цели. — Тот, кто воспользовался им, поступил достаточно хитро, скрыв свои тайные мысли под такой обычной мас¬ кой! Я бы дал сто цехинов в награду тому, кто сумел бы выследить владельца этой печати. Осия уже хотел было вернуть оттиск и сказать, что он не в силах определить владельца печати, но, услышав по¬ следние слова синьора Градениго, сразу изменил свое на¬ мерение. Через мгновение глаза его вооружились увели¬ чительными стеклами, равными по силе микроскопу, и бумага с оттиском снова была поднесена к лампе. — Я продал не очень ценный сердолик с такой эмбле¬ мой жене императорского посла, но, думая, что в этой по¬ 82
купке нет ничего, кроме женской прихоти, я не пометил камень. Один господин торговал у меня аметист с такой же надписью, но и этот я тоже не пометил... Ха! А ведь здесь, на оттиске, осталась отметинка, которая, очевидно, была сделана моей рукой!.. — Неужели ты нашел примету? О какой пометке ты говоришь? — Ни о чем более, благородный сенатор, как о пят¬ нышке на букве, которое не привлекло бы внимания лег¬ коверной дамы. — И кому же ты продал эту печать? Осия колебался, боясь испортить дело и потерять обе¬ щанную награду, назвав имя владельца печати слишком быстро. — Если это так важно, синьор, — сказал он нако¬ нец, — то мне придется заглянуть в свои книги. В таком серьезном деле сенат не должен быть введен в заблу¬ ждение. — Ты прав! Дело действительно серьезное, и награ¬ да — доказательство того, как высоко мы ценим эту услугу. — Вы что-то говорили, благороднейший синьор, о ста цехинах, но, когда дело касается блага Венеции, такие пустяки меня не интересуют. — Сто цехинов — это обещанная мною сумма. — Я продал кольцо с печатью, на которой был тот же девиз., женщине, служащей у самого высокого лица из свиты папского нунция 1. Но эта печать не может быть от¬ туда, так как женщина ее положения... — Ты уверен? — с живостью перебил его синьор Гра- дениго. Осия внимательно посмотрел на своего собеседника и, поняв по выражению его лица, что такой оборот дела вполне подходит, поспешно ответил: — Так же верно, как то, что я живу по закону Мои¬ сееву! Безделушка долго валялась у меня, и я отдал ее за ничтожную цену. — Ну что ж, цехины твои! Эта тайна разгадана до конца. Иди, ты получишь свою награду и, если найдешь какие-нибудь подробности в своих секретных книгах, без 1 Папский нунций — дипломатический представитель римского папы, в ранге посла. 4* 83
промедления сообщи об этом мне. Ну, ступай, добрый Осия, и будь внимателен, как всегда. Я устал от постоян¬ ных размышлений. Ювелир, в восторге от своих успехов, удалился с хит¬ рым и алчным видом через ту же дверь, в которую вошел. Теперь как будто приемы этого вечера были окончены. Синьор Градениго тщательно осмотрел замки на несколь¬ ких потайных ящиках своего шкафа, потушил лампы, вы¬ шел и запер все двери. Некоторое время, однако, он еще шагал из угла в угол в одной из главных приемных ком¬ нат своего дома, пока не наступил привычный час от¬ дыха, и дворец заперли на ночь. Читатель, вероятно, уже составил себе некоторое пред¬ ставление о характере человека, который играл главную роль в описанных сценах. Синьор Градениго родился с теми же зачатками доброты и чуткости, как и все другие люди, но случай и воспитание, полученное в этой пропи¬ танной ложью республике, превратили его в человека из¬ воротливого и хитрого. Венеция казалась ему свободным государством, поскольку он сам широко пользовался пре¬ имуществами ее общественного строя; и, хотя он был дальновиден и практичен в повседневной жизни, во всем, что касалось политической жизни страны, проявлял ред¬ костную тупость и беспринципность. Он красноречиво разглагольствовал о честности и добродетели, о религии и правах личности, но, когда приходило время действовать, все эти понятия сводились у него к личным интересам так же неизменно, как неизменна сила земного притяже¬ ния. Как венецианец, он был одинаково против господ¬ ства одного человека или господства большинства; в отно¬ шении первого он был яростным республиканцем, а в от¬ ношении последнего был приверженцем того софизма, ко¬ торый провозглашает, что господство большинства — принцип многих тиранов. Короче говоря, он был аристо¬ кратом; и ни один человек не убеждал себя более стара¬ тельно и успешно в незыблемости всех догм, которые были благоприятны его касте, чем это делал синьор Гра¬ дениго. Он был могущественным поборником законных прав, ибо это было выгодно ему самому; он живо интере¬ совался новшествами в обычаях и превратностями в исто¬ риях старинных семейств, так как предпочитал действо¬ вать согласно не принципам, а своим склонностям. И он всегда умел защищать свои взгляды, приводя аналогии из 84
библии. Он утверждал, что раз сам бог учредил такой по¬ рядок в мироздании, что ангелы на небе превратились в людей на земле, то можно без опаски следовать этой бес¬ предельной мудрости, и такая философия, видимо, удовле¬ творяла его. Основы его теории были непоколебимы, хотя применение ее было огромной ошибкой, ибо невозможно представить себе, что какое-либо подобие природы может пытаться вытеснить самое природу. Глава VII Луна зашла. Не видно ничего. Лишь слабая лампада Мадонну освещает. Роджерс, «Италия» К тому времени, когда окончились тайные аудиенции во дворце Градениго, веселье на площади Святого Марка начало заметно спадать. В кафе оставались лишь группы людей, для которых мимолетные шутки и беззаботный смех на площади не составляли веселья; у них было до¬ статочно денег, чтобы веселиться иначе. А те, кому при¬ шлось вернуться к заботам о завтрашнем дне, толпами направились к своим бедным жилищам и жестким по¬ душкам. Однако один из этих бедняков не ушел; он стоял там, где сходились две площади, так неподвижно, словно его босые ноги приросли к камню. Это был Антонио. Луна освещала мускулистую фигуру и загорелое лицо рыбака. Темные глаза его тревожно и сурово глядели на озаренный луной небосвод, словно рыбак стремился про¬ никнуть взглядом в другой мир в поисках спокойствия, которого не знал на земле. На его обветренном лице за¬ стыло страдание, но это было страдание человека, чьи чувства уже притупились, ибо он привык к доле низшего и слабого. Тому, кто считает жизнь и людей лучше, чем они есть на самом деле, он показался бы трогательным примером благородной натуры, страдающей гордо и при¬ выкшей страдать; и в то же время тому, кто принимает преходящие общественные порядки как законы, данные свыше, он бы представился натурой упрямой, недоволь- 85
пой и непокорной, справедливо подавленной властной рукой. Из груди старика вырвался глубокий вздох. Он при¬ гладил поредевшие от времени волосы, поднял с мостовой свою шапку и собрался уходить. — Поздненько ты сегодня не ложишься спать, Анто¬ нио, — сказал вдруг кто-то совсем рядом. — Должно быть, ты по хорошей цене продал свою рыбу или ее было очень много? Иначе человек твоего ремесла не может позволить себе в этот час прохлаждаться на площади! Ты слышал? Часы пробили пятый час ночи. Рыбак повернул голову и безучастно взглянул на чело¬ века в маске, не выражая ни любопытства, ни волне¬ ния. — Ну, раз ты меня знаешь, — ответил он, — значит, ты знаешь и то, что, покинув площадь, я приду в опу¬ стевший дом. Если ты меня хорошо знаешь, ты должен так же хорошо знать и мои несчастья. — Кто же обидел тебя, достойный рыбак, что ты осмеливаешься так храбро говорить о своих несчастьях под самыми окнами дожа? — Республика. — Святому Марку так отвечать безрассудно. Если бы ты сказал это погромче, мог бы зарычать вон тот лев. Но в чем же ты обвиняешь республику? — Проводи меня к тем, кто послал тебя, и я все ска¬ жу прямо им, без посредников. Я готов рассказать о сво¬ их горестях самому дожу, сидящему на троне, потому что мне, старику, уже не страшен его гнев. — Ты думаешь, меня послали к тебе как доносчика? — Тебе лучше знать свое поручение. Человек снял маску и повернул голову так, что луна осветила его лицо. — Якопо! — воскликнул рыбак, вглядываясь в выра¬ зительное лицо браво. — Человек твоего ремесла не мо¬ жет иметь поручения ко мне. Даже при лунном свете было заметно, как краска за¬ лила лицо браво; но больше он ничем не выдал своих чувств. — Ты ошибаешься. У меня есть к тебе дело. — Разве сенат считает, что рыбак из лагун достаточ¬ но важная персона, чтобы удостоиться удара кинжалом? .Тогда выполняй свою работу! — сказал Антонио, взгля¬ 86
нув на свою обнаженную загорелую грудь. — Ничто на помешает тебе! — Ты несправедлив ко мне, Антонио. У сената нет такого намерения. Но я слышал, что у тебя есть причины для недовольства и что ты не боишься открыто говорить и на островах“ и на Лидо о таких делах, которые патри¬ ции предпочитают скрывать от бедняков. Я пришел как друг, и вовсе не для того, чтобы вредить тебе, а чтобы предостеречь тебя от последствий таких неразумных по¬ ступков. — Тебя послали сказать мне об этом? — Старик, годы должны были бы научить тебя при¬ держивать язык. Какая тебе польза от напрасных жалоб на республику и что, кроме зла, могут эти жалобы при¬ нести тебе самому и ребенку, которого ты так любишь? — Я не знаю... но, когда болит сердце, язык не может молчать. Они отняли у меня моего мальчика, и у меня не осталось ничего дорогого в жизни. И мне не страшны их угрозы, потому что жить мне все равно осталось недолго. — Ты должен усмирить свое горе разумом! Синьор Градениго давно уже дружески относится к тебе — я слы^ шал, твоя мать была его кормилицей. Попытайся же упро¬ сить его, вместо того чтобы злить республику жалобами. Антонио задумчиво смотрел на своего собеседника, но, когда тот умолк, он печально покачал головой, словно вы¬ ражая этим, что от сенатора помощи ждать нечего. — Я сказал ему все, что только может сказать чело¬ век, рожденный и вскормленный на лагунах. Он сенатор, Якопо, и не понимает страданий, каких не испытывает сам. — Ты неправ, старик, и не Должен обвинять в чер¬ ствости человека, рожденного в богатстве, только за то, что он не испытал бедности, от которой ты и сам бы от¬ казался, будь это в твоих силах. У тебя есть гондола и сети; с твоим здоровьем и умением ты счастливее, чем он, у которого ничего этого нет... Разве ты забросил бы свое искусство и разделил свой' скудный доход с нищим у храма Святого Марка, чтобы оба вы стали одинаково бо¬ гаты? — Возможно, ты и прав, говоря о нашем труде и до¬ ходах, но что касается наших детей — здесь мы равны. Я не вижу причин, почему сын патриция может разгули¬ вать на свободе, в то время как мой мальчик должен идти 87
на верную гибель. Или сенаторам мало их власти и бо¬ гатства и им нужно еще лишить меня внука? — Но ты ведь знаешь, Антонио, что государству нуж¬ ны защитники, и, если бы офицеры стали искать храбрых моряков во дворцах, подумай сам, смогли бы они найти там для флота тех, кто принес бы славу Крылатому Льву в трудный час? Твоя старческая рука еще сильна и ноги устойчивы в любую качку на море; вот они и ищут та¬ ких, как ты, привыкших с детства к морю. — Ты мог бы добавить, что моя старческая грудь покрыта рубцами. Тебя еще не было на свете, Якопо, ко¬ гда я пошел сражаться с нехристями, и кровь моя лилась, как вода, во славу отечества. Но они забыли об этом, а в храмах на мраморе высечены имена знатных господ, ко¬ торые вернулись с той же самой войны без единой цара¬ пины. — Все это я слышал от отца, — печально ответил браво изменившимся голосом. — Он тоже пролил кровь, защи¬ щая республику, и это тоже забыто. Рыбак огляделся вокруг и, заметив, что несколько че¬ ловек неподалеку о чем-то разговаривают между собой, сделал знак своему собеседнику следовать за ним и на¬ правился в сторону причалов. — Твой отец, — сказал он, когда они медленно пошли рядом, — был моим товарищем й другом. Я стар, Якопо, и беден, дни мои прошли в труде на лагунах, а ночами я набирался сил для завтрашних трудов. Но мне горько было услышать, что сын того, кого я очень любил и с кем так часто делил радость и горе в.ясный день и в нена¬ стье, выбрал себе такое занятие в жизни, если, конечно, молва не лжет. Золото, которое платят за кровь, никогда не приносит счастья ни тому, кто платит, ни тому, кто его получает. Браво не проронил ни слова, но рыбак, который в дру¬ гое время и в другом расположении духа отшатнулся бы от него, как от прокаженного, грустно взглянул на своего спутника и увидел, что мускулы его лица вздрагивают, а щеки покрыла бледность, которая при лунном свете де¬ лала его похожим на привидение. — Ты позволил нужде ввергнуть себя в смертный грех, Якопо, но ведь никогда не поздно воззвать к святым за помощью и не касаться больше кинжала. Не очень-то лестно человеку слыть твоим другом в Венеции, но друг 88