Избранные сочинения в шести томах. Том 5-й
Шрифт:
просьбами отнять у вас драгоценное время, которое вы отдаете служению республике. — Ты переоцениваешь важность моих дел. Я действи¬ тельно иногда посещаю Совет Трехсот, но мой преклон¬ ный возраст и пошатнувшееся здоровье не позволяют мне служить республике так, как я бы хотел. Слава святому Марку, нашему покровителю, — для нас дела республики складываются не так уж плохо. Мы расправились с по¬ следними язычниками, наш договор с императором нам не в убыток, а гнев церкви за нашу мнимую покорность смягчился. Этим мы в какой-то степени обязаны моло¬ дому неаполитанцу, который сейчас здесь, в Венеции. У него прочные связи с папским престолом, потому что его дядя — кардинал-секретарь. А ведь через влиятель¬ ных друзей можно сделать много добра. В этом я вижу секрет настоящего благополучия Венеции. То, чего нельзя добиться силой, может быть достигнуто с помощью дру¬ жеской поддержки и мудрой выдержки. — Ваши слова дают мне смелость снова обратиться к вам с просьбой. Должна признаться, что мной руководило не одно лишь желание увидеть вас. Мне хотелось просить вас употребить ваше влияние в пользу одного справедли¬ вого дела. — Подумать только! Я вижу, донна Флоринда, наша юная воспитанница унаследовала от своей семьи не только богатство и знатность, но и обычай покровитель¬ ствовать и защищать! Но мы ведь не против этого ее качества, потому что побуждения ее самые похвальные, и, если им пользоваться с осторожностью, оно может по¬ служить только на пользу ей самой, ибо оно укрепляет знатность и могущество людей. К тому же, — негромко добавила донна Флорин¬ да, — можно сказать, что, проявляя заботу о менее удач¬ ливых, богатые и счастливые тем самым не только вы¬ полняют свой долг, но и благотворно действуют на души людей. — Несомненно! Ничто не может принести столько пользы обществу, как правильное понимание всеми его гражданами своих обязанностей и своего долга по отноше¬ нию друг к другу. Я полностью разделяю это мнение и надеюсь, моя воспитанница следует моему примеру. — Она счастлива, что у нее такие учителя, которые так искусно и так охотно передают ей необходимые зна¬ 58
ния, — ответила Виолетта. — Но теперь, после такого вступления, могу ли я надеяться, что сенатор Градениго выслушает мою просьбу? — Я всегда охотно выполняю твои невинные жела¬ ния. Хочу только заметить, что иногда щедрые и увле¬ кающиеся натуры все свое внимание сосредотачивают на каком-нибудь отдаленном предмете, не замечая, что во¬ круг есть иные, не только более близкие и более важные, но и более доступные. Делая добро одному, мы должны быть осторожны, чтобы не повредить многим. Вероятно, тот, за кого ты хлопочешь, родственник кого-либо из твоих слуг, который неосмотрительно завербовался в сол-< даты? — Если бы это случилось, я надеюсь, что у рекрута хватит мужества не посрамить чести знамени. — Может быть, твоя кормилица, которая тебя выра¬ стила и, конечно, этого не забывает, просит устроить кого-то из родни на службу? — Мне кажется, все члены этой семьи давно уже пристроены, — смеясь, сказала Виолетта, — осталась разве что сама кормилица. Не устроить ли и ее на какое-нибудь почетное место?.. Нет, ни за кого из них я не хлопочу. — Тогда, может быть, просьбы о помощи опустошили твой кошелек? Или, может быть, женские капризы в по¬ следнее время очень дорого стоят? — Нет, нет! Я не нуждаюсь в деньгах, ибо ни одна девушка в моем возрасте не умеет должным образом хра¬ нить свое состояние. Я пришла к вам с более серьезной просьбой, чем вы думаете. — Я надеюсь, никто из тех, к кому ты благоволишь, не оскорбил тебя неосторожным словом! воскликнул синьор Градениго, бросая быстрый подозрительный взгляд на воспитанницу. — Если бы кто-либо оказался так неосмотрителен, он понес бы должное наказание. — Меня радует твой ответ. В наш век появилось слишком много новых убеждений, и их нужно искоренять любыми средствами. Если бы сенат пропускал мимо ушей все эти новые сумасбродные теории, порожденные легко¬ мыслием и тщеславием, они легко нашли бы путь к без¬ заботным умам невежественных и праздных людей. Проси сколько угодно денег, но не пытайся склонить 59
меня к помилованию того, кто нарушает общественный покой! — Мне не нужны деньги. Моя просьба более благо¬ родного свойства. — Скажи мне ясно, без загадок, о чем ты просишь., Теперь уже дичто не мешало Виолетте высказать свою просьбу, но она все не могла решиться произнести ее вслух. Лицо ее то вспыхивало, то бледнело, и она умо¬ ляюще поглядывала на свою насторожившуюся и недо¬ умевающую наставницу. Ничего не зная о намерениях Виолетты, донна Флоринда могла только ласковым взгля¬ дом подбодрить ее, ибо в такой поддержке ни одна жен¬ щина никогда не откажет другой представительнице сво¬ его пола. Виолетта наконец поборола смущение и, сама смеясь над своим волнением, продолжала: — Вам известно, синьор Градениго, — сказала она высокомерно, что тоже казалось странным, хотя и более понятным, чем волнение, минуту назад мешавшее ей го¬ ворить, — что я — последний отпрыск древнего венециан¬ ского рода, прославленного столетиями. — Так гласит история. — Что я ношу славное имя своих предков и должна сохранить его незапятнанным. — Эта истина, которую едва ли нужно объяснять, —* сухо ответил сенатор. — И что я, несмотря на происхождение и богат¬ ство, дарованные мне судьбой, не отблагодарила за ока¬ занное мне благодеяние в той мере, как этого требует честь дома Тьеполо. — Это и в самом деле серьезно. Донна Флоринда, наша воспитанница взволнована и говорит невразуми¬ тельно, поэтому я хотел бы получить объяснение от вас. Ей не подобает принимать благодеяния от кого бы то ни было. — Я ничего не знаю и могу только догадываться, — скромно ответила наставница, — но я думаю, что она имеет в виду спасение ее жизни. Лицо синьора Градениго помрачнело. — Теперь я понимаю, — холодно произнес он. — Это правда, неаполитанец проявил готовность спасти тебя, когда несчастье постигло твоего дядю из Флоренции, но ведь дон Камилло Монфорте не какой-нибудь гондольер, и его нельзя вознаградить так же, как того, кто выудил 60
со дна безделушку, упавшую с гондолы. Ты уже поблаго¬ дарила его. Я уверен, что в подобном случае этого вполне достаточно для такой знатной девушки, как ты. — Да, я поблагодарила его, и поблагодарила от всей души, — горячо воскликнула Виолетта. — И если я забуду его помощь, то пусть пресвятая Мария и добрые наши святые покровители забудут меня! — Мне кажется, синьора Флоринда, что ваша воспи¬ танница проводит слишком много времени за чтением романов в библиотеке ее покойного отца, вместо того чтобы читать требник. Глаза Виолетты сверкнули, и она обняла свою спут¬ ницу, как бы защищая ее. Наставница опустила на лицо вуаль, но ничего не ответила. — Синьор Градениго, — сказала юная наследница, — возможно, я не заслуживаю похвалы своих учителей, но, если ученица ленива, это не их вина. К тому же я прошу сейчас за человека, которому обязана жизнью, — это ли не доказательство того, что учение христианской церкви преподавалось мне неустанно? Дон Камилло Монфорто давно и безуспешно хлопочет о своем деле, и требование его так справедливо, что даже если бы не было иных оснований удовлетворить его, то сами принципы Вене¬ цианской республики должны были бы подсказать сена¬ торам, что промедление опасно. — Вероятно, моя воспитанница проводит свой досуг с докторами из Падуи. Республика имеет свои законы, и ни одна справедливая просьба не остается тщетной. Я не осуждаю тебя за чувство благодарности — оно достойно твоего происхождения и твоего будущего, — и все же, донна Виолетта, мы должны помнить, как трудно иногда отсеять правду от обмана и хитроумного коварства. И су¬ дья должен прежде всего быть уверен, что его решение в пользу одного человека не ущемит законных прав дру¬ гих людей. — Но ведь сенаторы попирают его права! Он родился в Неаполе, и потому его заставляют отказаться от всех владений на родине, а они гораздо больше и богаче тех, которых он добивается-здесь. Он попусту тратит жизнь и молодость в погоне за призраком! Вы пользуетесь боль¬ шим влиянием в сенате, синьор, и, если бы вы оказали ему поддержку своим могущественным голосом и силой убеждения, дворянину была бы оказана справедливость* 61
а Венеция, потеряв какой-то пустяк, поддержала бы свой престиж, о котором она так заботится! — Ты отличный адвокат. Я подумаю, что тут можно сделать, — сказал синьор Градениго. Выражение лица его изменилось, мрачная настороженность уступила место ла- сковой улыбке: он умел придавать лицу нужное выра¬ жение в зависимости от обстоятельств — искусство, при¬ обретенное большой практикой. Теперь мне по долгу судьи следовало бы выслушать самого неаполитанца, но его услуга тебе и моя к тебе слабость порукой тому, что ты своего добьешься. Донпа Виолетта приняла это обещание со светлой и простодушной улыбкой. Она поцеловала протянутую ей руку с таким жаром, что ее проницательный опекун сно¬ ва не на шутку встревожился. *— Ты слишком очаровательна, чтобы перед тобой мог устоять даже такой искушенный человек, как я, — доба¬ вил он. — Молодые и великодушные верят, что все в жизни должно складываться соответственно их наивным желаниям, не правда ли, донна Флоринда? Что же ка- сается прав дона Камилло... Но все равно, раз ты этого хочешь, дело будет рассмотрено с той беспристрастностью и слепотой!, которую счптают недостатком нашего пра¬ восудия. — Я всегда думала, что эта аллегория означает: «сле¬ пы к пристрастию, но не бесчувственны к правам». — Боюсь, что как раз чувство может убить наши на¬ дежды... Впрочем, посмотрим. Надеюсь, мой сын за по¬ следнее время проявил к тебе больше должного уваже¬ ния? Я знаю, мальчика не придется уговаривать оказать честь моей воспитаннице, красивейшей девушке Вене¬ ции. Ты уж прими его как друга ради любви к его отцу. Донна Виолетта с подобающей сдержанностью при¬ села в поклоне. — Двери моего дворца всегда открыты для синьора Джакомо, когда этого требуют вежливость и приличие, —: холодно сказала она. — Сын моего опекуна не может не быть почетным гостем в моем доме. — Я бы заставил его быть внимательным... и даже больше... мне бы хотелось, чтобы он доказал тебе хоть 1 Здесь игра слов: намек на принятый обычай изображать бо-* гиню правосудия с завязанными глазами и с весами в руках. 62
малую долю того, глубокого уважения..; Впрочем, люди здесь завистливы, донна Флоринда, и у нас осторож¬ ность высшая добродетель. И если юноша не так пылок и настойчив, как мне бы хотелось, то поверьте, это только из боязни преждевременно вызвать подозрительность тех, кто интересуется судьбой нашей воспитанницы. Обе женщины поклонились и плотнее завернулись в свои мантильи, явно собираясь уходить.. Донна Виолетта попросила благословения и, получив его, обменялась с хозяином дома несколькими вежливыми фразами, а затем вместе со своей спутницей вернулась в гондолу. Синьор Градениго некоторое время молча шагал по кабинету, в котором он принимал свою воспитанницу. Во всем огромном дворце не было слышно ни звука; тишина и настороженность царили в нем, словно в это жилище прокрались тишина и настороженность города. Наконец'сенатор увидел через открытые двери молодого человека, в чертах и манерах которого можно было без¬ ошибочно узнать светского гуляку и кутилу. Он слонялся по комнатам, пока сенатор не приказал ему подойти. — Тебе, как всегда, не довезло, Джакомо, — сказал сенатор с упреком и отеческой лаской в голосе. — Донна Виолетта удалилась отсюда всего лишь минуту назад, а тебя не было. Какая-нибудь недостойная интрижка с до¬ черью ювелира или, что еще хуже, сделка с ее отцом от¬ нимает все твое время, которое можно было бы употре¬ бить гораздо лучше и выгоднее. — Ты несправедлив ко мне, — ответил юноша, — ни ювелира, ни его дочери я сегодня не видел. — Это из ряда вон выходящее событие! Моя опека над донной Виолеттой предоставляет нам очень удобный случай, и я хотел бы знать, Джакомо, удается ли тебе им воспользоваться и достаточно ли ясно ты понимаешь всю важность этого моего совета. — Будьте спокойны, отец. Тому, кто как я страдает от отсутствия звонкого металла, которого у донны Виолетты более чем достаточно, не нужно никаких напоминаний на этот' счет. Отказав мне в карманных деньгах, вы, отец, вынудили меня согласиться на ваш план. Ни один дурак во всей Венеции не вздыхает под окнами своей возлюб¬ ленной красноречивее меня. Когда у меня подходящее настроениа, я не пропускаю ни одного удобного случая, зтобы выразить свои нежные чувства. 63
Знаешь ли ты, как опасно вызвать подозрения се¬ ната? — Не тревожьтесь, отец. Я действую тайно и с боль¬ шой осторожностью. Мои мысли и лицо привыкли к маске — жизнь научила меня носить ее. При моем легкомысленном характере невозможно не быть двулич¬ ным. *— Ты говоришь так, неблагодарный мальчишка, слов¬ но я отказываю тебе в том, что приличествует твоему возрасту и званию! Я ограничиваю лишь твое мотовство. Впрочем, сейчас я не хочу упрекать тебя, Джакомо. Знай, у тебя есть соперник — иноземец. Он завоевал благо¬ склонность девушки после случая на Джудекке, и она, как все пылкие и щедрые натуры, ничего о нем не зная, наделила его всеми достоинствами, какие ей могло под¬ сказать воображение. — Желал бы я, чтобы она и меня наделила этими достоинствами! — С тобой другое дело; тут надо не придумывать до¬ стоинства, а забыть те, которыми ты обладаешь. Кстати, ты не забыл предупредить Совет об опасности, угрожаю¬ щей нашей наследнице? — Нет, не забыл. — И каким образом? — Самым простым и самым надежным — через Льви¬ ную пасть. — Гм!.. Это действительно дерзкий поступок. — И, как все дерзкие и рискованные поступки, самый надежный. Наконец-то фортуна мне улыбнулась! Я оста¬ вил в Львиной пасти веское доказательство — кольцо с печатью неаполитанского герцога! — Джакомо! Понимаешь ли ты, как это опрометчиво и рискованно? Я надеюсь, они не узнают твоего почерка. И как ты раздобыл этот перстень? — Отец, хоть я иногда и пренебрегал твоими настав¬ лениями в мелочах,-зато все твои предостережения в де¬ лах политических я помню. Неаполитанец обвинен, и если твой Совет не подведет, то иностранец окажется под подозрением, а может, его и вообще вышлют из Венеции. — Совет Трех исполнит свой долг, в этом сомневаться нечего. Хотел бы я быть так же уверен в том, что твое безрассудное усердие не повлечет за собой нежелатель¬ ных; последствий! 64
Молодой человек секунду глядел на отца, как бы раз¬ деляя его сомнения, а затем беззаботно отправился к се¬ бе — предательство и лицемерие были его спутниками с юных лет, и он не привык задумываться над своими по¬ ступками. Оставшись один, сенатор принялся расхаживать из угла в угол, но видно было, что он очень встревожен. Он часто потирал лоб рукой, словно размышления причиняли ему боль. Занятый своими мыслями, он не заметил, как кто-то неслышно прокрался вдоль длинного ряда комнат и остановился в дверях кабинета. Человек этот был уже далеко не молод. Лицо его по¬ темнело от солнца, а волосы поредели и поседели. По бед¬ ной и грубой одежде в нем можно было узнать рыбака. Но в смелом взгляде и резких чертах лица светились жи¬ вой ум и благородство, а мускулы его голых рук и ног все еще свидетельствовали о большой физической силе. Он долго стоял в дверях, вертя в руках шапку, с привыч¬ ным уважением, но без подобострастия, пока сенатор его не заметил. — А, это ты, Антонио! — воскликнул хозяин дома, когда глаза их встретились. — Что привело тебя сюда? — У меня тяжело на сердце, синьор. — Так неужели у рыбака нет покровителя? Наверно, сирокко опять взволновал воды залива и твои сети ока¬ зались пустыми. Возьми вот... Мой молочный брат не должен испытывать нужды. Рыбак гордо отступил на шаг, всем своим видом по¬ казывая, что решительно отказывается принять мило¬ стыню. — Синьор, с тех пор как мы сосали молоко из одной груди, прошло очень много лет, но слышали ли вы хоть раз, что я лросил подаяния? — Да, это не в твоем характере, Антонио, что правда, то правда. Но время побеждает нашу гордость и наши силы.. Если не денег, то чего же ты просишь? — Есть и другие нужды, кроме нужд телесных. Есть другие' страдания, кроме голода. Лицо сенатора помрачнело. Он испытующе взглянул на своего молочного брата и, прежде чем ответить, затво¬ рил дверь. — Ты, видно, опять чем-то недоволен. Ты привык толковать о предметах и вопросах, которые выше твоего 65
разумения, и ты знаешь, что твои убеждения уже на¬ влекли на тебя недовольство. Невежды и люди низшего класса для государства —^ все равно что дети, и их долг —* повиноваться, а не возражать. Так в чем же дело? — Не таков я, синьор, как вы думаете* Я привык к нужде и бедности и удовлетворяюсь малым. Сенат — мой хозяин, и потому я его уважаю; но ведь и рыбак может чувствовать так же, как и дож. — Ну вот, опять! Уж очень ты многого хочешь! Ты говоришь о своих чувствах при всяком удобном случае, словно это главная забота в жизни. — Для меня это так и есть, синьор! Правда, я боль¬ шей частью думаю о своих собственных нуждах, но не забываю и о бедах тех, кого я уважаю. Когда ваша моло¬ дая и прекрасная дочь была призвана богом на небеса, я страдал так,, как если бы умер мой собственный ребенок. Но, как вы хорошо знаете, синьор, богу не угодно было избавить и меня от боли подобных утрат. — Ты добрый человек, Антонио, — ответил сенатор, делая вид, что украдкой смахивает слезу. ^ Для твоего сословия ты честный и гордый человек! — Та, что вскормила нас с вами, синьор, часто гово¬ рила мне, что мой долг—любить как родную вашу бла¬ городную семью, которую она помогла вырастить. Я не ставлю себе в заслугу такую любовь, это дар божий, но именно поэтому государство не должно шутить ею. — Снова государство? Говори, в чем дело. — Вам известна история моей скромной жизни, синь¬ ор. Мне не нужно говорить вам о моих сыновьях, кото¬ рых богу сначала угодно было, по милости девы Марии и святого Антония, даровать мне, а потом так же взять их к себе одного за другим.
– - Да, ты познал горе, бедный Антонио. Я хорошо помню, как ты страдал. — Одень, синьор; смерть пяти славных, честных сы¬ новей! Такой удар исторгнет стон даже из утеса. Но я всегда смирялся и не роптал на бога. — Ты достойный человек, рыбак! Сам дож мог бы по¬ завидовать твоему смирению. Но иногда бывает легче пе¬ ренести утрату ребенка, чем видеть его жизнь, Антонио! ^ Синьор, если мои мальчики и причиняли мне горе, то только в тот час, когда смерть уносила* их. И даже тогда2 — старик отвернулся, стараясь скрыть волнение* == 66
я утешал себя мыслью, что там, где нет тяжкого труда, страданий и лишений, им будет лучше. Губы синьора Градениго задрожали, и он быстро про¬ шелся по комнате. — Мне помнится, Антонио, — сказал он, помнится, добрый Антонио, что я как будто заказывал молебны за упокой души всех твоих сыновей? — Да, синьор! Святой Антоний не забудет вашу доб¬ роту. Но я ошибся, говоря, что только смертью сыновья приносили мне горе. Есть еще большее горе, какого не знают богатые, — это горе быть слишком бедным, чтобы купить молитву за упокой души ребенка! Ты хочешь заказать молитву? Ни один твой сын никогда не будет страдать в царствии божием, за упокой его души всегда будет отслужен молебен. Спасибо вам, синьор, но я верю, что всё всегда к лучшему, а больше всего верю в милосердие божие. Се¬ годня я хлопочу о живых. Сочувствующий взгляд сенатора сразу стал недовер¬ чивым и подозрительным. Ты хлопочешь? — переспросил он. Я умоляю вас, синьор, спасти моего внука от службы на галерах. Они забрали мальчика — а ему еще только четырнадцать лет — и посылают воевать с нехри¬ стями, забывая о его возрасте и о зле, которое они при¬ чиняют, не думая о моих преклонных летах и одиноче¬ стве, да и вопреки справедливости — ведь его отец был убит в последнем сражении с турками. Замолчав, рыбак взглянул на окаменевшее лицо сена¬ тора, тщетно стараясь уловить впечатление, произведен¬ ное его словами. Но лицо сенатора оставалось холодным, безответным, на нем не отразились никакие человеческие чувства. Бездушие, расчет и лицемерная политика госу¬ дарства всюду, где дело касалось морской мощи респуб¬ лики, давно убили в нем все чувства. Малейший пустяк казался ему грозной опасностью, а разум его привык оставаться безучастным к любым мольбам, если это могло нарушить интересы государства или если речь шла о слу¬ жении народа республике Святого Марка. ^ Мне было бы приятнее, попроси ты меня заказать молитву или дать тебе золота, что угодно, только не это, Антонио, — -сказал он после минутного молчания, = Маль¬ чик все время был с тобой, с самого рождения?, 67