Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
— Первое можем не смотреть, — сказал Моралес, — это просто крематорий. В мавзолее надо будет включить свет. Там внутри есть искусственное освещение, но оно вырублено.
Мы достали карманные фонарики, включили их и шагнули внутрь. Холодные озерца света замерцали на стенах, испещренных, словно сотами, маленькими квадратными нишами. На полу были аккуратно сложены керамические плитки, которые некогда закрывали отверстия, и на каждой было знакомое изображение эмблемы культа и имя, написанное в соответствии со специфической орфографией колонистов.
— Боже, — прошептал я. — Они даже мертвых забрали. Они что, так боялись нас?
— Не знаю, как они вообще
В этом объяснении был изъян, но я не мог понять, какой именно. Мы шли вперед, пробуждая глухое эхо. Коридоры отходили в обе стороны, и все стены представляли собой сплошные пустые соты. Грохот разносился по боковым помещениям, и мы с Моралесом вернулись к выходу.
На улице дождь лил сильнее, темнота стала гуще, а ветер — холоднее. Мы побежали рысцой под крышу храма, тяжело дыша. И очень вовремя — дождь хлынул как из ведра. Мы присели на втором ряду, воняя мокрой псиной, и принялись поглощать концентраты из пайка. Рядовой из взвода «Бет» притащил шесть–семь фляг и спросил, не хотим ли мы, чтобы наши тоже наполнили. «Воды прорва», — добавил он без особой необходимости. Мы протянули фляги и, когда парень вернулся, стали пить холодную воду с привкусом камня большими глотками. Ужин получился немудреный, но показался не хуже богатого пиршества.
— Бедняги сектанты, — сказал Моралес. — Вот мы тут сидим и трескаем паек в уютном сухом храме, а они — где–то там, в мокрых диких лесах. Должно быть, и едят они холодное, потому что, если бы они попытались что–то сварить, сканеры «Жукова» засекли бы тепло и указали нам направление — а завтра мы бы пошли и взяли их на мушку.
— Иногда, — сказал я, — чтобы спасти цивилизацию, приходится ее разрушить.
Обменявшись весьма банальными саркастическими репликами, мы выставили часовых и назначили Чу ответственным дежурным на ночь. Моралес пожелал всем buenas noches [50] и отправился к своим людям. Кто–то запел — но не что–то разухабистое и неприличное, как можно было ожидать, а сентиментальную песню «Прощай, солдатик». Отличная акустика храма позволяла отчетливо разобрать слова, несмотря на бушующую на улице бурю, и я заснул, слушая странно чистый девичий голос, певучий, словно флейта: «Что делать, если мой милый дальше, чем в небесах?»
50
Спокойной ночи (исп.).
Я так и не услышал, что в итоге решила героиня песни. Я страшно устал и вырубился через пару минут. И так я спал, пока шлем не начал орать на меня.
Я смутно помню, как перевернулся и невнятно выругался. Нашел шлем, подтянул его ближе и пробормотал волшебное слово: «Говорите».
— Робер, — сказал голос Мари, хотя мы договорились обращаться друг к другу по всей форме там, где нас могут подслушать. Это и ее тон дали мне понять, что случилось что–то очень серьезное, и сон покинул мою голову сверхъестественно быстро.
— Да, мэм.
— У вас шестнадцать минут на то, чтобы забрать своих людей из города и убраться как можно дальше.
— На нас напали?
— На вас сейчас грохнется кусок летучего мусора размером как два Везувия. Должно быть, он вошел в атмосферу Парадизо по другую сторону планеты и вот-вот рухнет у самого берега. Янеско пытался достать его снарядом, когда он вошел в зону досягаемости, но промахнулся. Зато попал лучевой пушкой, но энергии не хватило для разрушения. Короче, убирайтесь по–быстрому!
Я заорал, и отзвуки разнеслись по храму. Конечно, я действовал немного в духе Шлехта, но иногда командиру приходится орать, и ничего тут не поделаешь.
Нам пришлось побросать снаряжение, но через двенадцать минут мы все втиснулись в два шаттла и пристегнулись — и они взлетели. Когда мы оторвались от земли, я поблагодарил всех богов, какие только могут быть, за хладнокровие машин, которые невозможно напугать. В какой–то миг мне показалось, что мы врежемся носом в купол, но этого не произошло, и белый храм и темный город стремительно ушли вниз.
Впервые я проверил часы. 04:04. Буря почти улеглась, и облака разогнало как раз вовремя, чтобы можно было увидеть сияние луны. Только это была не луна, а мать всех астероидов, и она неслась на восток, освещая дома в городке. Внизу я разглядел аккуратный узор полей и темных лесов и гряду холмов, поросших угольно–черными деревьями. Удар ожидался страшный, и я приказал обоим взводам спрятаться за грядой.
Мы спустились и зависли над самой землей, включив посадочные огни, холодный свет которых очертил странные деревья — без нормальной листвы, но с листообразными выростами, обвивающими стволы. При вспышках сверкали глаза — маленькие существа и большие, глаза желтые, зеленые и красные — целая экосистема, о которой мы уже ничего не узнаем, потому что в этот самый миг небо запылало. Пошла ударная волна, сначала как стена сдавленного воздуха, потом холмы задрожали. Земля вспучилась — я прежде не видел ничего подобного, хотя слышал, что при землетрясениях земля может вести себя подобно воде.
Завыл ветер, мощный, как семь циклонов, и город взлетел на воздух — куски домов, деревья и все прочее. Даже за грядой холмов волны турбулентности прошли по долине и заставили шаттлы подпрыгивать, как палочки в ручье. В то время я еще не умел водить летательные аппараты и пришлось положиться на автопилот, который, к счастью, не нуждался в человеческом руководстве, чтобы подобрать крылья и запустить мотор на максимальную мощность. Похоже, худшее позади, и я был почти готов снова дышать, когда по долине пронесся чудовищный порыв ветра и смел шаттлы.
Я слышал про людей, попавших в торнадо и уцелевших, и, разумеется, мы могли спрятаться в основательном трансорбитальном корабле, но мы не успели ничего сделать и закружились среди обрывков туч в бесконечном потоке мусора. Мы то и дело переворачивались, и я мельком видел, что творится внизу — как блестит обнажившееся морское дно, как с величавой целеустремленностью идет к берегу огромная стена воды, как пустеют склоны холмов и ветер гонит пламя по полям. Единственное, чего я не видел, — это другой шаттл, он исчез в буре.
А потом я полностью сосредоточился на том, чтобы выжить, покуда механический мозг автопилота боролся за управление шаттлом, за то, чтобы прекратить болтанку, оседлать ветер, подняться выше, туда, где спокойнее. Мы были практически беспомощны, отданы на милость машин и каждую секунду ждали, что вот–вот врежемся в горы, которые неумолимо приближались на западе, высвеченные вспышками молний. Скорость ветра? Судя по нашим приборам, триста три с половиной километра. Вот это ураган!
Наконец мы поднялись над турбулентностью, воздух разредился, гудение и тряска прекратились, разве что теперь уже гудели и тряслись люди, включая меня, которых вытряхнуло, как солонки, и вот теперь мы выблевывали полупереваренный паек на себя и друг на друга.