Любовница Черного Дракона
Шрифт:
Впрочем, Рудольфу повезло — беглец оказался не шибко умным. Вполне возможно, сыграло роль и то, что он никогда прежде не видел живого дракона. Но так или иначе почти потерявший человеческий облик негодяй был схвачен и доставлен под покровом ночи в замок Эрвендейла.
— Я… я ничего не знаю! — в черных глазах метался безумный ужас, и Рудольфу подумалось, как все же удивительно меняет людей страх перед болью.
— Как, говоришь, тебя зовут? — все также благожелательно улыбаясь, спросил гном. Он разглядывал тощее, покрытое черными синяками тело так, словно примерялся откуда начать свою страшную работу.
— Мор, — похититель судорожно сглотнул.
Боится. Боится, но при этом молчит. Шанс нутром чувствовал страх перед пытками, но еще больше — страх перед таинственным заказчиком.
— Мор, значит, — Шанс одобрительно кивнул головой и, закинув ногу на ногу, положил сцепленные в замок руки на живот. — Хорошо. Мор — это же сокращенно от Мортимер, верно?
— Морселин, — поправил Мор и опасливо покосился на инструменты, разложенные рядом.
Гном снова кивнул.
— Видишь ли, Мор, вы с дружками совершили бо-о-ольшую ошибку, напав на женщину, которая находится под покровительством лорда Валлори. Твои дружки уже поплатились за это, и ты остался, — глядя на изменившееся лицо похитителя, Шанс зловеще ухмыльнулся. — У тебя нет выбора. Или ты рассказываешь кто, где и зачем предложил вам похитить госпожу Ливингстон, или… — гном многозначительно перевел взгляд на скальпели.
Мор снова задергался.
— Я ничего не знаю.
Рудольф устало вздохнул, подошел к печи и вытащил прут.
— Если бы ты знал, Мор, какие прекрасные щиколотки у госпожи Ливингстон! — он мечтательно закрыл глаза. — О Боги! Эти щиколотки будут преследовать меня даже после смерти. За них не грех и шкуру спустить, — Шанс резким движением вогнал раскаленный прут в бедро Мора.
Ноздри тотчас забила едкая вонь паленных волос и мяса.
— А-А-А-А!
— А-а-ах, зарыдать бы от любовной боли, — в тон ему пропел Шанс, — вместе с огнекудрой малышкой Долли… — он резко выдернул прут, и его лицо исказила злоба. — Еще раз — кто, где, когда и зачем?
— Я… не знаю…
— Ответ неверный, — дружелюбно улыбнулся пыточных дел мастер, и в ту же секунду едва не оглох от вопля.
Похититель орал тонко, по-бабьи, чем вызвал еще большее раздражение гнома. Похищать девиц у Мора хватило смелости, а как каленое железо — так орет, как девка на сеновале.
— Огнекудрая Долли, что ты сделала со мною? На любви я помешан, и дышу лишь тобою…
— Пит! Обо всем договаривался Пит! — не выдержал Мор. По восковому лбу стекали крупные капли пота, глаза покраснели от слез. Он задыхался от боли, и Рудольфу на мгновение показалось, что незадачливого похитителя вот-вот вывернет наизнанку.
Гном убрал прут и снова сел на стул.
— Так лучше. Кто этот Пит? Как на вас вышли? Сколько предлагали?
— Пит Рябой, типа за главного у нас был. Вроде, как тишком обмолвился, что дело есть, бабу спереть у лорда. Ну, ясен хрен, отказались сперва. Все знают, что роток на хозяйское лучше не раскрывать, — порвешь. Но Рябому вроде посулили хорошие барыши за дельце-то. Мол, озолотят с ног до головы, а там и свалить можно на юга — никто не достанет. Да и кто бы хватился! Знамо дело, баба — ведьма с придурью, мозги знатно крутить умеет. Вся такая из себя невинность… Ага, видали таковых на своем веку! Жопой крутят перед мужиком, а потом сопли пускают…
— Дальше.
Шанс угрожающе помахал прутом. Мор икнул и затараторил:
— А чо дальше-то? Ну отвалил нам тот хрен с бугра полсотни золотых. Понятно дело, парни, как увидали, мозгов-то и лишились окончательно. Я говорил им, до добра не дойдет. Но кто там слушать будет? В общем, следили мы за девкой той около недели, а потом пришла записка, мол, ночью сбежать она вознамерилась. Ну мы покумекали и решили, что не пойдет она по главной дороге. Ну и засели в кустах ждать. Глядь, — а вон и краля наша плывет. Ну а дальше вы и так все знаете…
— Куда должны были доставить госпожу Ливингстон?
— Так это… сказали к старым шахтам на севере Изменчивого леса ее привести и оставить там. Это все, что мне известно…
— Точно? — Шанс вопросительно заломил бровь и посмотрел на кончик прута. Потом поднялся и подошел к печи. — Видишь ли, Морселин, когда придет хозяин, наши разговоры покажутся тебе легкой непринужденной беседой. Он поймет сразу, если ты что-то утаил или солгал. Сначала он повыдергивает тебе все пальцы — один за другим. Потом загонит раскаленный прут в жопу. А пока ты будешь подыхать от боли, сдерет с тебя, еще живого, кожу. Причем сделает так, что ты будешь в сознании и все чувствовать… Ты же ведь ничего больше не утаиваешь?
Мор лихорадочно затряс головой, и Рудольф с удовлетворением отметил, что похитителю действительно нечего больше скрывать. Гном поворошил прутом угли, думая о том, что пусть старые методы и жестоки, но куда более действенные, чем современные гуманные. Окажись сейчас Мор на определителе правды, пришлось бы его еще полдня уговаривать.
Влажный хруст костей неприятно заставил недовольно поморщиться пыточных дел мастера.
— Эй, Тили! — Шанс с досадой посмотрел на обмякшее безжизненное тело Мора и уперься руками в бока. — Ты меня так без работы оставишь!
— Он сказал все, что нужно, — негромко отозвался Дрейк, спускаясь вниз по каменной лестнице. — От него мертвого больше будет толку, чем от живого. Мертвые не болтают.
Гном заворчал под нос — дескать, Дракон совсем ополоумел в своем горе и теперь крошит всех направо и налево. Но в глубине души он был согласен с Натаниэлем: наверняка бы заказчик нашел Мора, и тот все ему бы разболтал. Так или иначе судьба похитителя была изначально предрешена. Она была предрешена с самого начала, как только он решил встать на скользкий путь преступника.
— Слушай, зачем тебе я, если ты сам неплохо умеешь находить общий язык со всякой преступной швалью? — ворчливо заметил Шанс, снимая фартук и бросая его на стол с инструментами.
— Боюсь, я бы убил его еще до того, как мы узнали, кто и зачем, — спокойно произнес Натаниэль и кивком указал на дверь.
— Он только рассказал, что они следили. Но не сказал, кто их послал.
Холодная ухмылка исказила правую сторону лица Дрейка.
— Старые шахты на севере Изменчивого леса принадлежат Николасу Хардингу. Кстати, а как ты относишься к полетам?