Майский цветок
Шрифт:
Но Ректоръ ничего не слушалъ. Какъ выросталъ въ опасности этотъ пузатый чортъі! Его широкая поповская рожа ухмылялась при самыхъ сильныхъ ударахъ волнъ; онъ былъ красенъ, багровъ, точно въ кабак, посл веселой попойки по случаю какой-нибудь сдлки; его плотныя руки не отрывались отъ румпеля, а, массивное туловище не качалось отъ ужасныхъ сотрясеній, колебавшихъ лодку и исторгавшихъ у нея скрипъ, точно передъ гибелью. Морякъ смялся надо всмъ этимъ съ тмъ самымъ добродушнымъ видомъ, которымъ заслужилъ столько насмшекъ у себя дома, въ Кабаньял.
«Это ничего не значитъ, такъ-то ее и такъ! He изъ-за чего портить себ кровь! Если эта дрянь
Такъ Ректоръ излагалъ основы той философіи, какую усвоилъ въ юности, учась у дяди Борраски. Но слушалъ его одинъ юнга, блдный до зелени отъ страха, вцпившійся въ мачту и смотрвшій во вс стороны, точно не желая упустить ни одной подробности зрлища.
Наступала ночь. «Красотка» плыла подъ рваными парусами, страшно ныряя и совсмъ безъ огней, какъ судно, мене боящееся столкновенія, чмъ нескромныхъ глазъ.
Часъ спустя, ея хозяинъ замтилъ совсмъ близко огонь, прыгавшій по волнамъ: то былъ фонарь лодки, плывшей навстрчу. Мракъ помшалъ разглядть ее явственно; но какимъ-то инстинктомъ онъ распозналъ таможенную шлюпку, которая, утомившись крейсированіемъ вдоль берга, ршилась на смлый шагъ и, несмотря на дурную погоду, пустилась къ Колумбретамъ, чтобы накрыть контрабандистовъ въ ихъ убжищ. На случай, еслибъ догадка его оказалась врной, Ректоръ доставилъ себ удовольствіе на минуту бросить румпель и своими толстыми, неуклюжими руками сдлать два или три нелпыхъ жеста въ знакъ веселаго презрнія: «Нате! вотъ вамъ на дорогу!»
Въ полночь моряки увидли маякъ родной церкви. Они были противъ Кабаньяля. Ночь благопріятствовала тайной разгрузк. Но ждутъ ли ихъ?
По мр приближенія къ суш, Ректоръ утрачивалъ свою изумительную ясность: онъ слишкомъ хорошо зналъ эти мста. Если придется тутъ ждать въ бездйствіи, то не пройдетъ и двухъ часовъ, какъ «Красотка» силою втра и волнъ будетъ разбита о плотину или выкинута на песокъ противъ Назарета. Вернуться въ море было невозможно: вотъ уже нкоторое время, какъ онъ угадалъ по глухому гулу, что въ набитомъ табакомъ трюм появилась течь. Если «Красотку» продержать въ мор еще нсколько часовъ, то волны разнесутъ ее въ щепки.
Итакъ, необходимо было плыть къ берегу, несмотря на опасность. И «Красотка» полетла прямо, уносимая скоре волнами, нежели втромъ, къ темному взморью.
Свтлая точка блеснула три раза, и Паскуало съ Антоніо вскрикнули отъ восторга: дядя былъ тамъ и ждалъ ихъ! Это былъ условный знакъ. Дядя Марьяно, по обычаю контрабандистовъ, зажегъ послдовательно три спички подъ защитою плаща, которымъ его люди загораживали его сзади, чтобы огонь былъ виденъ только съ моря.
«Красотка» распустила вс паруса. Это было совсмъ безумно. Она то вылетала килемъ изъ воды, то зарывалась носомъ въ волны; она дыбилась, какъ лошадь, закусившая удила, ныряла однимъ бокомъ, подскакивала другимъ. Ревъ моря усиливался съ минуты на минуту, и, наконецъ, съ вершины пнистой волны пловцы увидли взморье, а на немъ – группу черныхъ фигуръ. И вдругъ лодку встряхнулъ ужасный толчокъ: она остановилась сразу, скрипя, точно раздираемая на части; втеръ растрепалъ парусъ, а вода съ силою хлынула на палубу, опрокидывая людей и унося тюки.
Они сли на мель въ нсколькихъ аршинахъ отъ земли. Цлый муравейникъ тней, нмыхъ, словно призраки, кинулся на лодку и безмолвно расхваталъ тюки, которые начали переходить изъ рукъ въ руки по цпи изъ людей, тянувшейся до берега.
– Дядя! дядя! – кричалъ Ректоръ, прыгая въ воду, которая была ему лишь по грудь.
– Я здсь, – отвтилъ голосъ со взморья, – Молчи! и надо спшить…
Зрлище получилось необычайное. Mope peвло во мрак; прибрежный тростникъ гнулся подъ налетами бури; волны надвигались, точно собираясь поглотить сушу; тмъ не мене, стая черныхъ дьяволовъ, нмыхъ и неутомимыхъ, тащила тюки изъ полуразвалившейся лодки или вылавливала ихъ изъ пнистой воды и переправляла на берегъ, откуда они тутъ же исчезали, причемъ время отъ времени, въ минуты затишья, слышался скрипъ отъзжавшихъ телгъ.
Ректоръ увидлъ дядю Марьяно, который, въ своихъ громадныхъ морскихъ сапогахъ, ходилъ туда и сюда, отдавая приказанія голосомъ твердымъ и повелительнымъ и держа въ рук револьверъ. «Бояться нечего: таможенные ближайшаго поста уже «подмазаны» и дали бы знать, если бы нагрянуло начальство. Вотъ за кмъ надобенъ глазъ да глазъ: за безмолвными разгрузчиками, ребятами, проворными на руку, готовыми воспользоваться суетней и убжденными въ справедливости пословицы: Кто у вора украдетъ… Но нтъ!.. Онъ не дастся въ просакъ, чортъ возьми! Первому же, кто припрячетъ тюкъ, будетъ посланъ гостинецъ!»
Все миновало, какъ сонъ. He усплъ еще Ректоръ оправиться отъ сотрясенія, испытаннаго вмст съ лодкою, не успла еще затихнуть у него боль отъ ушибовъ, какъ уже ухала послдняя телга. Разгрузчики попрежнему, не говоря ни слова, разсялись по разнымъ направленіямъ.
He пропало ни одного тюка: даже застрявшіе въ трюм были вытащены изъ разломанной лодки.
Антоніо и остальной экипажъ тоже ушли, унося парусъ и кое-что годное съ лодки. Юнгу выловили въ ту минуту, какъ онъ собирался тонуть: онъ упалъ въ море, когда лодка наткнулась на мель.
Очутившись наедин съ дядею Марьяно, Ректоръ обнялъ его. – Ахъ, дядя, дядя! Надо сознаться: приходилось не сладко! Но, слава Богу, все кончилось хорошо. Счеты сведемъ какъ можно скоре, а теперь пойду спать съ моей Долоресъ: мои труды того стоютъ!
Онъ ушелъ въ Кабаньяль, не удостоивъ ни однимъ взглядомъ несчастную «Красотку», которая, въ плну у взморья, хлопала по грунту кормовою частью киля, принимая удары волнъ, чувствуя при каждомъ напор, что тло ея расползается и внутренности уносятся водою, умирая безъ славы, въ ночи, посл долгой трудовой жизни, какъ старая лошадь, брошенная на краю дороги и долго поблвшими костями своими привлекающая вороньи стаи.
VII
Изъ прибыли съ экспедиціи на долю Паскуало пришлось двнадцать тысячъ реаловъ, которые дядя Марьяно вручилъ ему нсколько дней спустя. Но мужъ Долоресъ выигралъ еще больше: уваженіе дяди, который, радуясь, что получилъ свою долю, безо всякаго риска, смотрлъ теперь на него, какъ на человка добродтельнаго; да и горячія похвалы береговыхъ жителей, узнавшихъ о его предпріятіи. Выходъ изъ Колумбретъ былъ сочтенъ замчательной штукой: таможенная шлюпка чуть не затонула, а на остров стражники ничего не нашли.