Майский цветок
Шрифт:
На другой день, посл полудня, въ квартал лачугъ было будто воскресенье. He часто бывали подобныя торжества! Крестнымъ отцомъ былъ самъ г. Марьано, по прозванію «Кальяо» богачъ, обыкновенно скупой, но сегодня готовый сорить деньгами въ честь своего племянника. На взморь должны были безъ конца ходить стаканы и сыпаться конфекты.
Ректоръ уже зналъ, какъ взяться за дло. Онъ отправился въ церковь со всмъ своимъ экипажемъ, чтобы проводить до берега священника, дона Сантіаго. Священникъ встртилъ его съ одною изъ тхъ улыбокъ, какія предназначаются ддя хорошихъ прихожанъ. «Какъ? Разв уже пора? Что-жъ, можно сказать пономарю, чтобы шелъ за святой водой и кропиломъ.
Но Ректоръ воскликнулъ въ негодованіи: «Епитрахиль? Полноте!» Паскуало хотлъ ризу, и самую лучшую. Крестины его лодки не были чмъ-то обыкновеннымъ. А, главное, разв онъ не заплатитъ, что потребуется?
Донъ Сантіаго улыбнулся: «Хорошо! Въ подобныхъ случаяхъ риза неупотребительна; но онъ согласенъ ее надть ради Паскуало, зная его за врующаго христіанина, хорошо относящагося къ людямъ».
Они вышли изъ церковнаго дома; впереди пономарь, съ кропиломъ и сосудомъ святой воды, открывалъ шествіе; а за пономаремъ шелъ донъ Сантіаго, сопровождаемый хозяиномъ и его людьми, держа въ одной рук свой требникъ, а другою подбирая, чтобы не запачкать въ грязи, свою старую, роскошную ризу, матовой близны, окаймленную тяжелыми зеленовато-золотыми позументами и, сквозь изношенную ткань, показывавшую подкладку выпуклой вышивки.
Мальчуганы сбгались толпами, чтобы потереться сопливыми носами объ руку священника, которой каждую минуту приходилось высовываться изъ-подъ ризы. Женщины улыбками привтствовали «отца капеллана», человка веселаго, терпимаго, не безъ остроумія, и умвшаго примняться къ нравамъ своей паствы, не удивляясь, если его останавливала среди улицы благочестивая торговка и просила благословить ея корзины и всы, чтобы полиція не поймала ее на обвшиваиіи.
Когда шествіе достигло взморья, то зазвонили колокола, примшивая свою веселую болтовню къ ропоту волнъ. Зваки спшили попасть вовремя, чтобы ничего не пропустить изъ церемоніи. Тамъ, на открытомъ мст, стоялъ на песк «Цвтъ Мая», окруженный черною движущеюся толпою; блестящій, лакированый, облитый золотыми лучами солнца, онъ простиралъ къ голубому небу свою тонкую и изящно-наклоненную мачту, на верхушк которой качался букетъ искусственныхъ травъ и цвтовъ, служившій отличительнымъ признакомъ каждой новой лодки и остававшійся тамъ до тхъ поръ, пока его не развютъ бури.
Ректоръ и его люди прокладывали священнику дорогу въ толп, которая тснилась вокругъ судна. У кормы стояли крестная мать и крестный отецъ: синья Тона, въ новой мантиль и юбк, и дядя Марьяно въ шляп и съ тростью, одтый по-барски, ни дать, ни взять, какъ когда ходилъ въ Валенсію говорить съ префектомъ.
Вся семья являла столь торжественный видъ, что пріятно было взглянуть. На Долоресъ было розовое платье, великолпный шелковый платокъ на ше, а пальцы вс въ кольцахъ. Антоніо важно стоялъ на палуб, въ куртк, новой съ иголочки, въ чудесной шапк, сдвинутой на ухо, и гладилъ себ усы, очень довольный, что стоитъ на виду у всхъ красавицъ. Внизу, около Росеты, стояла его жена, Росарія, которая ради торжественнаго событія помирилась съ Долоресъ и нарядилась въ свое наилучшее платье. Что касается Ректора, то онъ былъ ослпителенъ; онъ походилъ на англичанина въ своемъ роскошномъ синемъ шерстяномъ костюм, привезенномъ ему изъ Глазго механикомъ одного парохода; a на жилет у него висла вещь, употребляемая имъ въ первый разъ въ жизни: цпь изъ накладного серебра, толщиной съ канатъ его лодки.
Въ этомъ прекрасномъ зимнемъ костюм онъ обливался потомъ, но работалъ локтями, чтобы не дать толп затолкать священника и крестныхъ.
– Ну,
И, чтобы подать примръ этой непочтительной толп, онъ принялъ сокрушенный видъ и снялъ шляпу въ то время, какъ священникъ, тоже потвшій подъ тяжелою ризой, искалъ въ требник молитву, начинавшуюся такъ: «Propitiare, Domine, supplicationibus nostris, et benedic navemistam…»
Воспріемники, серьезные, съ опущенными глазами стояли направо и налво отъ священника. Пономарь слдилъ за священнодйствующимъ, готовясь отвтить: «Аминь!» Толпа, обнаживъ головы, стихала, сосредоточивалась и какъ бы недоумвала въ ожиданіи чего-то необычайнаго.
Донъ Сантіаго хорошо зналъ свою публику. При полной тишин, медленно и торжественно, часто останавливаясь, выговаривалъ онъ каждое слово молитвы. А Ректоръ, у котораго въ голов мутилось отъ волненія, кивалъ на каждую фразу, точно впивая въ себя все, что говорилъ по латыни священникъ его «Цвту Мая». Онъ усплъ схватить только конецъ одной фразы: «Arcam Noe arabulantem in diluvio»; и преисполнился гордости, смутно догадываясь, что его лодку сравнили съ судномъ, самымъ знаменитымъ въ христіанскомъ мір, такъ что самъ онъ становится будто кумомъ и товарищемъ веселаго патріарха, перваго моряка на свт.
Синья Тона подносила къ глазамъ платокъ, плотно прижимая его, чтобы не дать брызнуть слезамъ.
Окончивъ молитву, священникъ взялъ кропило.
– Asperges…
И корма судна покрылась водяною пылью, которая капельками потекла по крашенымъ доскамъ. Затмъ, все предшествуемыя хозяиномъ, который расталкивалъ толпу, и въ сопровожденіи пономаря, бормотавшаго «аминь», священникъ обошелъ кругомъ судна, кропя и повторяя латинскія слова.
Ректоръ не хотлъ врить, что церемонія уже окончилась. Надо было освятить и внутри: палубу, каюты, трюмъ. «Ну, Донъ Сантіаго! Еще немножко! Вдь онъ знаетъ, что Паскуало не останется въ долгу».
И священникъ, улыбаясь умоляющему виду хозяина, подошелъ къ лсенк, приставленной къ лодк, и отважился поднятвся наверхъ въ своей неудобной риз, которая въ лучахъ заката походила издали на спинку какого-то блестящаго ползучаго наскомаго.
Когда все было освящено, священникъ удалился, сопровождаемый только маленькимъ пвчимъ; a народъ бросился къ лодк, точно съ намреніемъ взять ее приступомъ. «Теперь можно ее снаряжать»!
Вс кабаньялскіе озорники были тутъ, взъерошенные, крикливые, ревли, обращаясь къ воспріемникамъ:
– Миндалю, конфектъ!..
На палуб улыбался величественно г. Маріано. «Скоро узнаютъ, какія есть вкусныя вещи! Онъ истратилъ унцію золота, чтобы сдлать честь своему племяннику». Онъ наклонился и запустилъ руки въ корзины, стоявшія у его ногъ.
– Лови!
И первый залпъ леденцовъ, жесткихъ, какъ пули, полетлъ въ орущихъ ребятъ, которые, вступивъ въ драку изъ-за миндаля и конфектъ съ корицей, валялись по песку, заворотивъ юбченки и показывая сквозь дыры въ штанишкахъ красноватое тло шалуновъ, привыкшихъ къ праздному блужданію.
Антоніо откупоривалъ кувшины можжевеловой водки, приглашая своихъ друзей съ покровительственнымъ видомъ, какъ будто угощеніе исходило отъ него. Простая водка лилась полными кружками, и вс подходили выпить: таможенные солдаты, съ ружьями на плечахъ; владльцы другихъ лодокъ, босые, одтые, точно паяцы, въ желтую байку; маленькіе юнги въ отрепьяхъ, но за поясомъ съ ужасными ножами, ростомъ съ нихъ самихъ.
Пиръ происходилъ на палуб. «Цвтъ Мая» дрожалъ отъ веселаго топота, какъ полъ бальной залы; вокругъ лодки разносился запахъ кабака.