Майский цветок
Шрифт:
– Пойдемъ, Паскуало, тебя зоветъ бабушка!
Но чертенокъ шалунъ, наряженный въ свой новый желтый фланелевый костюмъ, босой для пущяго изящества, въ пояс, обвивавшемъ его станъ до самой груди, въ черной шапк набекрень, въ раздутой шаромъ блуз, важно расхаживалъ, подражая внушительному виду дяди Santera и длая гримасы бабушк, въ отместку за обиду, которую она ему наносила этими трусливыми просьбами. «Нтъ, онъ не желаетъ больше играть на взморь. Онъ – мужчина и хочетъ плавать въ мор вторымъ «кошкою» на «Цвт Мая».
Родители смялись дерзостямъ ребенка. «Что за чертенокъ!..» Ректоръ былъ радъ зацловать его до
Бабушка плакала, какъ будто уже видла своего внука умирающимъ. Но отецъ вззмутился. «Скоро ли она перестанетъ выть? Послушавъ ее, можно подумать, что этого малыша убиваютъ! Что особеннаго въ этомъ ршеніи? Паскуало будетъ морякомъ, какъ его отецъ и вс предки. He предпочитаетъ ли синья Тона, чтобы онъ сталъ бродягой? Онъ же, Паскуало, хочетъ, чтобы его сынъ былъ честнымъ и трудолюбивымъ, чтобъ онъ не боялся моря, благодаря которому люди зарабатываютъ себ хлбъ. Если, умирая, отецъ оставитъ сыну на прожитокъ, тмъ лучше: тогда мальчику не будетъ нужды подвергать себя опасности; но, по крайней мр, онъ узнаетъ, что такое лодка, и его нельзя будетъ надуть… Конечно, случаются иногда несчастія; но разв можно воображать, что вс рыбаки непремнно тонутъ, только потому, что утонулъ покойный мужъ синьи Тоны?!»
– Да, ну-же, ну, перестаньте и не смшите насъ!
Но синья Тона не умолкала. «Въ нихъ во всхъ сидитъ дьяволъ. Это проклятое море завлекаетъ ихъ, чтобы истребить все семейство. Старуха мать не спитъ совсмъ. Ахъ! если бы она имъ разсказала объ ужасныхъ снахъ, которые видитъ по ночамъ. Она уже достаточно страдаетъ, когда думаегъ объ опасностяхъ, которымъ подвергается ея сынъ; и, теперь, какъ будто этого мало, должна дрожать еще за внука… Нтъ, нтъ, она не можетъ согласиться на такую штуку! Они такъ поступаютъ, чтобы уморить ее горемъ. Ахъ! если бы она ихъ такъ не любила, то перестала бы пускать къ себ на глаза».
Ректоръ, равнодушный къ плачу матери, слъ за столъ къ дымящейся кастрюл: «Старушечьи страхи! Ну, Паскуало, садись сть!»
Чтобы покончить съ этимъ хныканьемъ, онъ спросилъ, что у матери въ узл.
Синья Тона снова начала плакать: «Очень печальная вещь для подарка! Въ прошлую ночь, когда заботы разогнали у нея сонъ, она собрала вс свои сбереженія, – пустяки, конечно, – чтобы сдлать подарокъ сыну. Вотъ она и принесла этотъ подарокъ: спасательный поясъ, который купила черезъ одну знакомую у машиниста одного англійскаго парохода».
И она показала что-то въ род огромнаго панцыря изъ пробковыхъ полосъ, который складывался съ особенной гибкостью.
Ректоръ смотрлъ, улыбаясь. «Вотъ это хорошо! Какихъ чудесъ не выдумываютъ! Онъ слыхалъ объ этихъ поясахъ и радъ имть такой, хотя плаваетъ, какъ тунецъ, безо всякихъ снарядовъ».
Восхищаясь подаркомъ, какъ ребенокъ, онъ бросилъ завтракъ и хотлъ тотчасъ-же примрить поясъ, забавляясь этою толстою оболочкою, которая придавала ему видъ тюленя и стсняла дыханіе.
«Большое спасибо! Съ этимъ невозможно утонуть; зато непремнно задохнешься… Синья Тона можетъ быть спокойна: онъ возьметъ поясъ съ собою въ лодку». И онъ бросилъ на полъ пробковый панцырь. Ребенокъ схватилъ его тотчасъ же, укутался въ него съ большимъ трудомъ такъ, что снаружи торчали тоіько голова и конечности, и сдлался похожимъ на черепаху, заключенную въ свой щитъ.
Посл завтрака пришелъ Антоніо. У него была перевязана рука. «Этимъ же утромъ его ударили». Онъ сообщилъ объ этомъ такимъ тономъ, что братъ, боясь быть нескромнымъ, не сталъ его разспрашивать: этотъ полоумный, наврно, опять напроказилъ, затялъ глупую ссору въ кабак.
Антоніо прибавилъ, что съ помятой рукой онъ безполезенъ на лодк. Лучше оставить его на берегу; черезъ два-три дня Паскуало возьметъ его съ собою, такъ какъ онъ надется, что тогда будетъ въ состояніи приняться за работу.
Пока Ректоръ отвчалъ съ большимъ спокойствіемъ, сильно жаля брата за невозможность принять участіе въ первомъ плаваніи «Цвта Мая», Антоніо и Долоресъ, опустивъ головы, избгали смотрть другъ на друга, какъ будто имъ было стыдно.
Посл полудня начали сниматься съ якоря.
По крайней мр около сотни лодокъ, стоя въ два ряда противъ мола, наклоняли свои мачты, какъ отдающій честь эскадронъ улановъ, безпрерывно и граціозно качаясь на вод. Эти маленькія суда съ тяжелыми очертаніями древнихъ галеръ, напоминали о морскихъ силахъ Арагоніи, о тхъ флотиліяхъ изъ лодочекъ, съ которыми Рожеръ де Лоріа наводилъ ужасъ на Сицилію.
Рыбаки приходили кучками, съ мшками за спиною, съ ршительнымъ видомъ, какъ т вооруженные мужики, что собрались когда-то на Салонскомъ берегу, чтобы на такихъ же или худшихъ лодкахъ плыть завоевывать Майорку. Это массовое отплытіе на столь первобытныхъ судахъ заключало въ себ нчто легендарное, напоминавшее о мореходств среднихъ вковъ, о тхъ ладьяхъ, едва завидвъ треугольные паруса которыхъ на неб, смющемся, какъ небо Греціи, мавры въ Андалузіи приходили въ ужасъ.
Bee населеніе стекалось въ гавань. Женщины и дти бгали взадъ и впередъ по моламъ, отыскивая, среди хаоса мачтъ, снастей и опутанныхъ канатами лодокъ, то судно, на которомъ плыли ихъ родные. Это было ежегодное выступленіе въ морскую пустыню, на нескончаемыя опасности, ради добычи пропитанія изъ этихъ таинственныхъ глубинъ, которыя то благосклонно позволяютъ похищать свои богатства, то возстаютъ и наказываютъ смльчаковъ.
По наклоннымъ доскамъ, перекинутымъ съ мола на лодки, проходилъ босыми ногами, въ желтыхъ штанахъ, съ загорлыми лицами, весь несчастный людъ, который родится и умираетъ на берегу этого моря, не зная ничего, кром его синей безпредльности; народъ, озврвшій отъ безпрерывныхъ опасностей, обреченный на насильственную смерть для того, чтобы на суш другія существа, сидя передъ узорчатой скатертью, могли любоваться розовыми креветами, точно бездлками изъ коралла, и вздрагивать отъ жадности при вид вкуснаго мерлана, плавающаго въ аппетитномъ соус. Голодъ шелъ навстрчу опасности, чтобы угодить изобилію.
Уже спускались сумерки. Послдніе москиты лта, раздутые и огромные, жужжали въ воздух, насыщенномъ теплымъ свтомъ, и сверкали, какъ золотыя блестки. Mope ровное, спокойное, какъ бы сливалось съ небомъ на горизонт; и тамъ, на неясной линіи, ихъ раздлявшей, смутно маячила вершина Монго, подобная пловучему острову.
Сборы все шли. Суда не переставали поглощать людей, и еще людей.
Женщины съ одушевленіемъ говорили о погод, о ловл рыбы, на обиліе которой надялись, о наступающей рабочей пор, которая должна была доставить имъ много хлба. Юнги вразсыпную скакали по молу босикомъ, воняя дегтемъ, посланные съ послдними приказаніями хозяевъ: погрузить сухари, захватить боченокъ съ виномъ…