Майский цветок
Шрифт:
«Убей меня Богъ! Какъ, вроятно, жарятся въ Валенсіи!»
Синья Тона очень перемнилась. Она, по ея словамъ, «сдлала скачекъ». Отъ хорошо сохранившейся полноты она внезапно перешла къ старости. Яркій голубоватый свтъ луны освщалъ ея почти лысую голову, на которой рдкіе сдые волосы образовали какъ бы тонкую стку, прикрывавшую розоватый черепъ, ея морщининистое лицо съ вялыми и отвислыми щеками, ея черные глаза, о которыхъ когда-то такъ много говорили въ Кабаньял; теперь они, грустные и полупогасшіе, почти скрывались и, казалось, даже тонули въ пухлой кож.
Такое увяданіе было вызвано непріятностями.
Съ другой стороны, пришли трудныя времена. Кабачокъ на взморь приносилъ гроши, и Росет пришлось поступить на табачную фабрику. Каждое утро молодая двушка, съ маленькой корзинкой на рук, отправлялась въ Валенсію, вмст съ толпой граціозныхъ и наглыхъ двченокъ, которыя, постукивая каблучками и размахивая юбками, шли чихать въ Старую Таможню, гд воздухъ былъ полонъ табачный пыли.
А какая хорошенькая двушка вышла изъ Росеты! Къ ней вполн подходило ея имя. Часто, глядя на нее украдкой, мать открывала въ ней изящество синьора Мартинеса. И въ этотъ вечеръ, жалуясь, что ея дочь должна ходить на фабрику рано утромъ даже зимой, она въ то же время разсматривала эти растрепавшіеся блокурые волосы, эти задумчивые глаза, этотъ блый, не поддающійся ни солнцу, ни морскому втру лобъ, испещренный въ эту минуту тнями отъ листвы и проходящими сквозь нее лучами мсяца: тни и лучи, переплетаясь между собою, покрывали какъ бы жилками личико юной двицы.
Росета смотрла то на Долоресъ, то на Антоніо своими большими глазами, внимательными и грустными, – глазами двы, знающей все. Когда Ректоръ сталъ хвалить своего брата за то, что онъ остепенился, все боле отстаетъ отъ веселой жизни и начинаетъ съ удовольствіемъ бывать въ этомъ дом, гд находитъ покой и ласку, которыхъ не иметъ у себя дома, – у его сводной сестры появилась саркастическая улыбка. «Ахъ, мужчины! Врно то, что ея мать и она постоянно повторяютъ: кто изъ нихъ не подлецъ, какъ Антоніо, тотъ дуракъ, какъ Паскуало». Поэтому-то она гнушалась ими, и весь Кабаньяль дивился, какъ она спроваживала всхъ, кто предлагалъ ей себя въ возлюбленные. Нтъ, она не желала имть никакого дла съ мужчинами. Она помнила вс проклятія, какія слыщала отъ матери по адресу этихъ негодяевъ, въ т часы, когда синья Тона, возмущенная, изливалась въ ругательствахъ, сидя одна въ старой лодк.
Теперь, въ маленькомъ кружк стало тихо. Рыба шипла на сковородк; Антоніо бралъ неясные аккорды на гитар; а рзвая толпа мальчугановъ застыла какъ разъ посреди грязи и, глядя на луну съ такимъ изумленіемъ, какъ будто увидвъ ее въ первый разъ, распвала на однообразный же мотивъ звонкими какъ серебряные колокольчики, голосками:
La lluna, la pruna,
Vestida de d'ol… [14] .
Антоніо, у котораго болла голова, разсердился: «Скоро ли они замолчатъ?» Но заставьте-ка послушаться этихъ шалуновъ!
Sa madre la crida,
Son padre no vol… [15] .
A бродячія собаки, присоединяясь къ хору дтей, которыя пли въ честь Діаны этотъ нелпый гимнъ, возсылали къ богин самыя ужасныя завыванія.
Ректоръ продолжалъ говорить о своей лодк; «Все будетъ готово къ пятнадцатому августа, и уже ршено со священникомъ, что тотъ придетъ въ этотъ день, посл полудня, для освященія…
Эта неожиданная задача привела всхъ въ волненіе, даже беззаботный Антоніо спустилъ на землю свою гитару и принялъ размышляющій видъ… «Вотъ! онъ придумалъ…» Его воинственныя чувства, его воспоминанія о королевскомъ флот вдохновили его. Лодка будетъ называться «Грозный Стрлокъ».
– Какъ? Что вы на это скажете?
Ректоръ не нашелъ возраженій. Этотъ добродушный и мирный толстякъ гордо выпрямлялся при мысли, что его лодка будетъ называться «Грознымъ Стрлкомъ»; онъ уже видлъ ее разскаюшею волны съ хвастливымъ изяществомъ португальскаго фрегата. Но женщины возстали: «Какое странное названіе! Какъ будутъ насмхаться въ Кабаньял! Разв рыбачья лодка стрляетъ, да еще грозно? Лучше придумала синья Тона: пусть ее назовутъ «Легкая», какъ звали ту, на которой погибъ отецъ Паскуало и которая потомъ служила убжищемъ для всей семьи.
Но это вызвало всеобщій протестъ. Такое имя неизбжно накличетъ бду. Судьба того судна достаточно убдительна. Наилучшее названіе, предложила Долоресъ: «Морская Роза». Это, въ самомъ дл, мило!» Ректоръ еще разъ пришелъ въ въ восторгъ отъ вкуса своей жены, но вспомнилъ, что уже есть лодка съ такимъ названіемъ. «Какая жалость!»
Тутъ Росета, которая до тхъ поръ не сказала ни слова и ограничивалась лишь презрительными гримасами при каждомъ предложенномъ названіи, выразила свое мнніе. Надо назвать лодку: «Цвтъ Мая». Эта мысль пришла ей въ голову сегодня, въ кабачк, когда она разглядывала виньетки на привезенномъ изъ Гибралтара табак. Ее плнила эта изящная надпись, изъ буквъ которой составлялось разноцвтное сіяніе надъ фабричнымъ клеймомъ, изображавшимъ барышню въ наряд танцовщицы, съ розами, похожими на томаты, на блой юбочк, а въ рук – съ пригоршней какихъ то другихъ цвтовъ, похожихъ на рпы.
Ректоръ пришелъ въ восторгъ.
«Да, убей меня Богъ! Это удачно! Пусть лодка называется «Цвтъ Мая», какъ гибралтарскій табакъ. Чего лучше?! Эта лодка построена, главнымъ образомъ, на деньги за табачный грузъ, a онъ состоялъ изъ тхъ самыхъ пакетовъ, на этикетахъ которыхъ нарисована рзвая барышня… Да, да, Росета права. «Цвтъ Мая», а не иначе!..» Вс раздляли восторгъ Ректора: это названіе казалось имъ нжнымъ и красивымъ; оно ласкало чмъ-то поэтичнымъ ихъ грубое воображеніе. Они находили въ немъ влекущую и таинственную прелесть, не подозрвая, что такъ называлось историческое судно, которое доставило къ американскимъ берегамъ преслдуемыхъ англійскихъ пуританъ, неся въ себ зародышъ самой великой республики въ мір.
Ректоръ сіялъ. «Сколько въ ней ума, въ этой Росет!.. А теперь, честная компанія, надо поужинать! За дессертомъ выпьютъ за «Цвтъ Мая».
Маленькій Паскуало, замтивъ, что сковородку вносятъ въ домъ, оставилъ хоръ мальчугановъ; такъ и кончилась монотонная псенка: La lluna, la pruna…
Благодаря легкости, съ какой передаются новости въ маленькихъ поселкахъ, скоро весь Кабаньяль зналъ, что лодка Ректора называется «Цвтъ Мая»; когда, наканун освященія, ее вывезли на взморье противъ Бычьяго Двора, на обшивк кормы уже красовалось ея прелестное имя, написанное синими буквами.