Майский цветок

Бласко Висенте Ибаньес

– Нтъ, нтъ! – стонала Долоресъ, сжимая кулаки, качая головой.

«Какъ, нтъ? Волей-неволей надо кончить эту войну! Он – невстки, и происшедшее вполн поправимо. Росарія поранила ухо Долоресъ? Но передъ этимъ Долоресъ надавала Росаріи чудесныхъ пощечинъ. Одно за другое; а тецерь остается заключить миръ. Такъ ршено? Значитъ, надо молчать и слушаться.»

Потомъ она подошла къ Росаріи, съ которой заговорила еще грубе:

«Да, да, Богъ Свидтель! Жена Антоніо – скверная скотина, бшеная сука. И нечего спорить и глядть на нее съ такой злостью, а то она запуститъ ей гирею въ голову. Это – ея манера заставлять себя слушать!.. Сверхъ того, Росарія иметъ очень мало почтенія къ старой пріятельниц своей матери!.. Словомъ, это нужно кончить. И что это за манера драться? Можно ли обрывать уши у людей?

Только дикій зврь способенъ сдлать это. Кто хочетъ драться, дерется честно; дуетъ туда, откуда кровь не пойдетъ. Сама она, лично, не разъ таскала за волосы своихъ сверстницъ. Которая сильне, заворотитъ другой юбочки и шлепъ да шлепъ, милое дло! – такъ что потомъ недлю цлую бокомъ садиться приходится. Но посл того – дружба по прежнему: пойдутъ да и помирятся въ шоколадной лавк. Вотъ какъ ведутъ себя придичныя женщины; да и теперь такъ слдуетъ сдлать, разъ она это говоритъ… Нтъ? Потому что Долоресъ развращаетъ ея мужа?.. Чортъ подери мужа! Разв Долоресъ бгаетъ за нимъ сама? Вдь бгаютъ-то за бабами мужики, и если бы Росарія захотла покрпче попридержать своего, а не строить изъ себя дуру, такъ она бы понарядне ходила дома. Чтобы удержать при себ мужчину, нужно быть бойкой, чортъ возьми! И особенно принимать мры, чтобы ему не припадала охота еще бгать за другими, какъ только выйдетъ изъ дому. И что это теперь пошли за бабы! Ничего-то он не знаютъ. Ахъ! Была бы матушка Пикоресъ въ шкур Росаріи, – посмотрли бы, какъ посмлъ бы ея мужъ измнить ей!.. Тутъ толковать ужъ нечего! Все ршено. Дло будетъ сдлано. Росарія и Долоресъ должны послушаться, не то»…

Мшая угрозы съ грубыми ласками, матушка Пикоресъ вернулась къ своему столу, чтобы продолжать продажу.

Въ этотъ день кончили скоро. Покупатели требовали много рыбы, и къ двнадцати часамъ столы почти опустли. Остатки товара были убраны въ шайки, между льдомъ и мокрымъ холстомъ. Тартанеро пришли забрать корзины и сложили ихъ позади своихъ тряскихъ экипажей.

Посреди рынка матушка Пикоресъ облачалась въ свой клтчатый плащъ, окруженная своими старыми пріятельницами, врными спутницами ежедневныхъ поздокъ, садившимися всегда въ одну тартану съ нею. Наступилъ моментъ заняться молодыми бабенками. Итакъ, она подошла къ столамъ обихъ соперницъ, которыхъ заставила выйти на середину при помощи пинковъ и щипковъ. Долоресъ и Росарія, побжденныя неистовымъ упорствомъ старухи, стояли рядомъ, конфузясь такой близости, но не смя разжать губъ.

– Задешь за нами въ шоколадную лавку, – приказала старуха кучеру тартаны.

И величественная группа клтчатыхъ плащей и вонючихъ юбокъ покинула рынокъ съ сухимъ постукиваніемъ калошъ по плитамъ.

Одна за другою, гуськомъ, торговки прошли по базарной площади, гд заканчивались послднія сдлки. Колоссальная Пикоресъ шла первою, расчищая себ путь локтями; потомъ слдовали ея пріятельницы со сморщенными носами и желтоватыми глазами; шествіе замыкали: Росарія, которая, придя пшкомъ, должна была тащить на рукахъ и свои пустыя корзины, и Долоресъ, которая, несмотря на раненое ухо, улыбалась любезностямъ, имвшимъ темою ея смуглое личико, обрамленное платочкомъ.

Он расположились въ шоколадной лавк, какъ обычныя постительницы. Корзины Росаріи, заражавшія воздухъ, были сложены въ уголъ; шумно двигая стульями, вс торговки услись вокругъ мраморнаго стола, примшивая свой запахъ бднаго люда къ запаху плохого шоколада, шедшаго изъ кухни.

Матушка Пикоресъ пыхтла отъ удовольствія, сидя въ этой прохладной зал, бывшей для нея чудомъ роскоши, и еще разъ созерцая вс подробности ея убранства, весьма хорошо ей извстныя: пеструю цыновку на полу, облицовку изъ блыхъ плитокъ на стнахъ, окно съ утратившими блескъ стеклами, украшенное красными занавсочками; оловянныя мороженницы, стоявшія у входа, засунутыя въ пробковыя ведра и прикрытыя остроконечными металлическими крышками; внутри же – прилавокъ и на немъ дв стеклянныхъ вазы: съ бисквитами и съ «азукарильями» [12] , а за прилавкомъ – сонную хозяйку, лниво пошевеливавшую длинною тросточкою ту бахрому изъ завитой бумаги, которою спугиваютъ мухъ.

Что имъ угодно? Что обыкновенно, тутъ нечего и спрашивать. По чашк въ унцію на человка и по стакану холодной воаы.

Эта чашка шоколада съ утра долженствовала быть для матушки Пикоресъ четвертою;

но желудокъ у нея, какъ и у ея пріятельницъ, былъ луженымъ по отношенію къ фальсифицированному продукту, который он поглощали съ наслажденіемъ. Было ли на свт что-нибудь вкуснее. Отъ такого угощенія расцвтала душа. Сморщенныя ноздри старухъ трепетали отъ нетерпливой жадности, вдыхая голубоватый паръ, поднимавшійся изъ блыхъ чашекъ, Кусочки хлба макались въ коричневый, стекавшій съ нихъ шоколадъ, поднимались къ беззубымъ ртамъ и въ нихъ исчезали. Но об молодыя женщины почти не ли и сидли нагнувшись, чтобы не встрчаться взглядами.

Тмъ не мене, когда чашка матушки Пикоресъ уже почти опустла, грубый голосъ старухи нарушилъ тягостное молчаніе.

«Дурехи! Он еще злятся? Какія длаютъ рожи! Какъ дуются! Жеманятся, словно барышни! Въ старину люди бывали добре. Каждый можетъ погорячиться: оно естественно; но когда дло прошло, о немъ не поминаютъ и цлуются. Ссоры остаются за порогомъ шоколадной лавки; а разъ въ нее вошли, то въ ней оказываются лишь добрыя пріятельницы, всегда готовыя услужить одна другой и помочь въ бд. Вотъ какими надо быть, чортъ побери! Такъ учила ее еще мать, да и всегда такъ длалось на рыбномъ рынк. За чашками забываютъ все, къ д не примшиваютъ досаду!

Тутъ старухи, одобряя философію своей пріятельницы, начали попивать сладковатую воду съ азукарильями и выражать свое удовольствіе громкимъ рыганіемъ.

Но матушка Пикоресъ пришла въ негодованіе отъ молчаливой сдержанности соперницъ.

«Какъ? Значитъ он намрены дуться вчно? Разв ея совты не разумны? Ну, живй! Росарія сначала, потому что она боле виновата.

Маленькая бабенка, все еще не поднимая головы и дергая бахрому своей накидки, невнятно пробормотала что-то о своемъ муж и, наконецъ, медленно произнесла:

– Ну, если она общаетъ… быть съ нимъ посердите…

Долоресъ тотчасъ перебила, поднявъ свою гордую голову:

«Быть посердите? Да разв она – людодъ, пугало, чтобы отпугивать людей? Къ тому же Антоніо, счастливый супругъ Росаріи, приходится ея муженьку братомъ: мужнина брата нельзя выставить за дверь или встрчать съ кислымъ видомъ. Впрочемъ, вдь она добра и спорить не любитъ, хочетъ жить мирно да честно и не обращаетъ вниманія на то, что о ней врутъ. Потому что все это – сплетни, враки злыхъ людей, которые ужъ и не знаютъ, какъ и поссорить порядочне семейство. Антоніо ухаживалъ за ней, когда она еще не была замужемъ за Паскуало? Что-жъ изъ того? Разв этого никогда не бываетъ? А какой же другой поводъ подала она ко всмъ выдумкамъ, которыя о ней распускаютъ? Она повторяетъ, что хочетъ только мира и покоя. Длать людямъ сердитыя рожи она не согласна. Но если съ этихъ поръ она и будетъ обходиться съ Антоніо безъ церемоній, – въ чемъ нтъ ничего дурного, такъ какъ онъ съ ней въ родств, – то общаетъ, что не позволитъ себ этого на глазахъ у людей, чтобы не дать злымъ языкамъ къ ней придраться.

Матушка Пикоресъ сіяла.

«Вотъ такіе люди ей милы! Доброе сердце дороже всего! Теперь пусть поцлуются и все будетъ кончено.

Почти силою принужденныя старухами, невстки неохотно поцловались, не вставая со стульевъ. Тетка, счастливая побдою, говорила безъ умолку.

«Глупо это, чтобы женщины ссорились изъ-за мужчины. Имъ, подлецамъ, оно бы и наруку, потому что придаетъ имъ важности и позволяетъ исполнять вс свои прихоти. Женщина должна быть бойкой, очень бойкой, сразу приводить мужа къ покорности и, если нужно, заставлять просить прощенія. Чмъ женщина горде, тмъ больше ее любятъ! Такъ она сама длала со своимъ покойникомъ, когда подозрвала его въ чемъ-нибудь: «убирайся и зимуй тамъ же, гд таскался лтомъ!..» Всегда, какъ цпная собака, никакихъ нжностей или сладкихъ гримасъ! Вотъ какъ женщина можетъ добиться уваженія!

Долоресъ, выражая на лиц серьезность и достоинство, кусала губы, точно отъ старанія подавить смхъ, который просился наружу. Но Росарія возражала:

– Нтъ, она не согласна съ матушкой Пикоресъ. Сама она ведетъ себя хорошо и иметъ право того же ждать отъ Антоніо. Она терпть не можетъ ссориться и лгать.

Старуха перебила ее:

– Все это вздоръ, чепуха и бредни… Надо брать мужчинъ такими, каковы они есть: не правда ли, душечки?..

И вс пріятельницы согласились, кивая своими головами, напоминавшими краснокожихъ индйцевъ.