Майский цветок
Шрифт:
Ha перекрестки выходили самыя каррикатурныя фигуры, словно перепутался весь календарь и Страстная Пятница пришлась на святкахъ. To мстная молодежь ходила по рыбацкому кварталу въ грубыхъ костюмахъ традиціоннаго маскарада; и это жалкое переодваніе имло цлью напомнить забывчивому и гршному человчеству, что мене, чмъ черезъ часъ, Іисусъ и Мать Его встртятся на улиц св. Антонія, противъ кабачка дяди Чульи. Издали, подобно стаду черныхъ мокрицъ, виднлись кающіеся въ громадныхъ остроконечныхъ колпакахъ, какъ у астрологовъ или инквизиторовъ, съ поднятыми на лбы матерчатыми масками, съ длинными черными прутьями въ рукахъ и, перекинутыми черезъ руки, длинными шлейфами савановъ. Нкоторые изъ кокетства надли ослпительно блыя
Было чему посмяться при вид такихъ необычайныхъ фигуръ! Но какой смльчакъ отважился бы на это при вид усердія, запечатлннаго на всхъ этихъ смуглыхъ и серьезныхъ лицахъ, вмст съ сознаніемъ отправленія общественной службы? Кром того, нельзя безнаказанно смяться надъ вооруженною силою, а какъ «Іудеи», такъ и гренадеры, охранявшіе Іисуса и Мать Его, обнажили все холодное оружіе, извстное съ первобытныхъ вковъ и до нашихъ дней, и притомъ всхъ размровъ, начиная съ исполинской кавалерійской сабли до крошечной шпаженки капельмейстера.
Между ихъ ногами шныряли мальчишки, восхищенные блистательными мундирами. Матери же, сестры и пріятельницы любовались, каждая со своего порога: «Царица и Владычица! Что за красавцы!»
По мр того, какъ разсвтало и сіяніе зари переходило въ яркій свтъ солнечнаго утра, барабанный бой, трубные звуки, воинственный грохотъ литавръ становились громче, точно цлое войско заполонило Кабаньялъ.
Теперь вс отряды были въ сбор, и люди двигались рядами по четыре, вытянувшіеся и торжественные, производя впечатлніе побдителей. Они шли къ своимъ предводителямъ за знаменами, разввавшимся на уровн крышъ, траурными хоругвями изъ чернаго бархата, на которыхъ были вышиты ужасные аттрибуты Страстей.
Ректоръ, по праву наслдства, былъ предводителемъ «Іудеевъ;" поэтому онъ еще до свта вскочилъ съ постели, чтобы облечься въ чудный нарядъ, весь остальной годъ сохраняемый въ сундук и считаемый семьею за наибольшую драгоцнность дома.
Боже! какимъ страданіямъ пришлось подвергнуться бдному Ректору, съ каждымъ годомъ становившемуся пузате и плотне, чтобы втиснуться въ узкое бумажное трико!
Жена его, въ спустившейся на груди сорочк, толкала его и дергала, стараясь запрятать въ трико его короткія ноги и толстый животъ; маленькій же сынишка, сидя на кровати, не спускалъ съ отца удивленныхъ глазъ, какъ будто не узнавая его въ этомъ шлем дикаго индйца со столькими перьями и съ этой страшной саблей, которая при малйшемъ движеніи стукалась о стулья и о стны, производя чертовскій громъ.
Наконецъ, это трудное одваніе пришло къ концу. Пожалуй, слдовало кое-что исправить; но было уже некогда. Нижнее блье, поднятое кверху узкимъ трико, лежало комьями, такъ что ляжки «Іудея» оказались вс въ шишкахъ; проклятые штаны жали ему животъ до такой степени, что онъ блднлъ; каска, слишкомъ тсная для объемистой головы, съзжала ему на лобъ и задвала носъ; но достоинство прежде всего! Поэтому онъ обнажилъ свою большую саблю и, подражая своимъ звучнымъ голосомъ быстрому барабанному бою, сталъ величественно маршировать по комнат, какъ будто бы сынъ его былъ принцемъ, при которомъ онъ состоялъ тлохранителемъ. И Долоресъ своими золотыми глазами, скрывавшими тайну, смотрла, какъ онъ ходитъ взадъ и впередъ, словно медвдь въ клтк; шишковатыя ноги мужа смшили ее. Однако, нтъ: такъ онъ всетаки лучше, чмъ когда приходитъ вечеромъ домой въ рабочей блуз съ видомъ скотины, изнуренной трудомъ.
«Іудеи» уже показались изъ-за угла улицы. Слышна была музыка отряда, шедшаго за своимъ знаменемъ. Долоресъ торопливо одлась, а Паскуало двинулся къ рубежу своихъ владній, чтобы встртить ополченіе, которымъ онъ командовалъ.
Барабаны звучали похоронно, а блестящая фаланга, стоя на мст, не переставала мрно двигать ногами, туловищемъ и головою, пока Антоніо съ двумя товарищами съ невозмутимой серьезностью влзали на балконъ за знаменемъ. Долоресъ увидла своего шурина на лстниц и невольно, съ быстротою молніи, сравнила его съ Паскуало. Антоніо такъ и смотрлъ солдатомъ, даже генераломъ: ничего общаго съ комичной неуклюжестью прочихъ! Ахъ, нтъ! Ноги у него были не кривы и не шишковаты, а стройны, соразмрны, изящны, и онъ напоминалъ тхъ симпатичныхъ кавалеровъ – дона Хуана Теноріо, дона Педро или Генриха де Лагардеръ, – которые такъ волновали ее со сцены флотскаго театра своею декламаціей или ударами шпаги.
Вс отряды направились къ церкви, съ музыкантами во глав, подъ разввающимися черными знаменами; издали они имли видъ роя сверкающихъ жучковъ, медленно и неуклонно ползущихъ впередъ.
Наступила минута обряда «Встрчи*. Разными путями сошлись дв процессіи: съ одной стороны – скорбная Два со своимъ конвоемъ траурныхъ гренадеровъ; съ другой стороны – Іисусъ въ темнолиловой туник, украшенной золотомъ, растрепанный, удрученный тяжестью креста, какъ бы упавшій на пробочные камни, которыми покрытъ былъ его пьедесталъ, и исходя кровавымъ потомъ; а вокругъ него, чтобы не дать ему вырваться, – жестокіе «Іудеи» съ угрожающими жестами, чтобы лучше выполнить свою роль; позади него шли кающіеся, надвинувъ капюшоны, таща свои шлейфы по лужамъ, такіе страшные, что маленькія дти начинали плакать и прятались въ юбки матерей.
Хриплыя литавры все гремли, трубы раздирали уши протяжнымъ гуломъ, похожимъ на ревъ телятъ, которыхъ ржутъ; среди жестокихъ и кровожадныхъ воиновъ толкались двченки, нарумяненныя, одтыя, какъ одалиски изъ оперетки, держа въ рукахъ маленькіе кувшины въ ознаменованіе того, что он изображаютъ евангельскую самарянку, имя въ ушахъ и на груди блестящія украшенія, взятыя на прокатъ ихъ матерями, и показывая изъ-подъ короткихъ юбокъ ноги въ толстыхъ полусапожкахъ и здоровыя икры въ полосатыхъ чулкахъ. Но эти мелкія подробности ни въ комъ не вызывали нечестивой критики.
– Господи! Ахъ, Господи, Боже мой!. – бормотали съ видомъ отчаянія старыя рыбныя торговки, созерцая Іисуса во власти неврныхъ злодевъ.
Въ толп зрителей тамъ и сямъ попадались блдныя лица съ утомленными глазами и улыбками на устахъ; то были кутилы, которые, посл бурно проведенной ночи, явились изъ Валенсіи, чтобы поразвлечься; но когда они уже слишкомъ потшались надъ комичными участниками процессіи, который-нибудь изъ воиновъ Пилата непремнно потрясалъ мечемъ съ угрозою и рычалъ въ священномъ негодованіи:
– Болваныі Что вы? Прилзли издваться?
Насмхаться надъ обрядомъ, столь же древнимъ, какъ и самый Кабаньялъ! Великій Боже! На это способны только прізжіе изъ Валенсіи!
Толпа кинулась къ мсту «Встрчи» на улицу св. Антонія, туда, гд доски изъ эмальированной глины въ странныхъ фигурахъ изображали шествіе на Голгофу. Тутъ тснились и толкались, продираясь въ первый рядъ, буйныя торговки рыбою, дерзкія, задорныя, закутанныя въ свои широкіе клтчатые плащи и въ платкахъ, надвинутыхъ на самые глаза.