Майский цветок
Шрифт:
Такъ выросла Росета въ суровомъ уединеніи, съ пугающимъ равнодушіемъ принимая колотушки матери, ненавидя Антоніо, который никогда не дарилъ ее вниманіемъ, улыбаясь по временамъ Ректору, который, когда попадалъ на берегъ, имлъ обыкновеніе дружески дергать ее за спутанныя космы, и презирая береговыхъ озорниковъ, отъ которыхъ она сторонилась съ гордымъ видомъ маленькой царицы.
Въ конц концовъ, Тона совсмъ перестала заниматься двочкой, хотя та одна просиживапа съ нею зимніе вечера въ ея пустомъ жилищ. Напротивъ того, Антоніо и дочка тартанеро были ея постоянною заботою. Эта мерзавка, видно, задумала отнять у нея всю ея семью; она уже не довольствовалась Аніоніо,
Въ сущности, Тону раздражало не столько вліяніе, какое Долоресъ пріобрла на ея сыновей, сколько крушеніе одного проекта, съ которымъ она носилась уже давно. Она мечтала женить Антоніо на Росаріи, дочери своей старинной пріятельницы. По красот эту двушку нельзя было сравнивать съ дочерью тартанеро, но синья Тона была неистощима въ похвалахъ ея доброт, – свойству существъ незначительныхъ. Одного она вслухъ не говорила, хотя въ этомъ заключалось главное: именно, что Росарія, дочь ея выбора, была сирота; родители же ея держали въ Кабаньял лавочку, гд Тона длала закупки, и теперь, посл ихъ смерти, ихъ единственной наслдниц досталось почти богатство, – не мене трехъ или четырехъ тысячъ дуро.
А какъ бдная малютка любила Антоніо! При встрчахъ съ нимъ на улицахъ Кабаньяля она всегда кланялась ему съ видомъ покорной овечки и просиживала подолгу на взморь, представляя себ удовольствіе бесдовать съ синьею Тоною только потому, что та приходилась матерью смлому парню, будоражившему весь берегъ.
Но отъ этого мальчишки нечего было ждать добра. Сама Долоресъ, при всемъ вліяніи, какое на него имла, не въ состояніи была удержать его, когда на него нападала дурь. Тогда онъ пропадалъ по цлымъ недлямъ, а впослдствіи доходили слухи, что онъ пробылъ все время въ Валенсіи и тамъ днемъ спалъ гд-нибудь въ скверномъ вертеп на Рыбацкой улиц, а ночью напивался, колотилъ робкихъ участницъ своихъ кутежей и, точно изголодавшійся пиратъ, растрачивалъ на оргіи то, что выигралъ въ какомъ-нибудь подозрительномъ притон.
Во время одной изъ этихъ отлучекъ онъ совершилъ проступокъ, стоившій матери мсяца слезъ и безконечныхъ стованій; вмст съ нсколькими пріятелями онъ поступилъ въ военный флотъ. Этимъ повсамъ надоло жить въ Кабаньял, и вино мстныхъ кабаковъ стало казаться прснымъ.
Итакъ, насталъ день, когда этоть чертовскій парень, весь въ синемъ, въ блой шапочк набекрень и съ мшкомъ за спиною, разстался съ матерью и съ Долоресъ, чтобы отправиться въ гавань Картагену, гд стоялъ корабль, на который онъ былъ назначенъ.
«Съ Богомъ!» Синья Тона очень любила его, но по крайней мр теперь могла быть спокойной. Всего грустне ей было смотрть на бдную Росарію, которая, всегда молчаливая и кроткая, приходила на взморье шить вмст съ Росетой и съ робкимъ волненіемъ спрашивала у синьи Тоны, не получила ли та письма отъ моряка.
Вс три женщины мысленно слдили за своимъ Антоніо, этимъ несравненнымъ матросомъ, на всхъ путяхъ и рейсахъ «Города Мадрида», фрегата, на которомъ онъ отплылъ. Какъ он волновались, когда на влажныя доски прилавка падалъ узенькій конвертъ, запечатанный то красной облаткой, то хлбнымъ мякишемъ и украшенный слдующимъ сложнымъ адресомъ, выведеннымъ крупными буквами: «Госпож Тон, въ трактир, рядомъ съ Бычьимъ Дворомъ». Отъ этихъ грубыхъ конвертовъ, казалось, шелъ какой-то особый заморскій запахъ, говорившій о тропической растительности, о бурныхъ моряхъ, о берегахъ, повитыхъ розоватымъ туманомъ и о сверкающихъ
«Что за парень! Сколько у него будетъ поразсказать, когда онъ вернется! Можетъ быть, оно вышло и къ лучшему, что онъ вздумалъ ухать: пожалуй, мозги у него станутъ на мсто». И синья Тона, вновь охваченная тою слабостью, благодаря которой безмрно любила своего младшаго сына, помышляла съ нкоторымъ негодованіемъ, что ея бравый молодчикъ Антоніо терпитъ гнеть суровой корабельной дисциплины, тогда какъ старшій, Ректоръ, котораго она считала недоумкомъ, плыветъ на всхъ парусахъ и сталъ чуть не важной особой въ кругу рыбаковъ.
Ректоръ безпрестанно совщался съ хозяиномъ своей лодки и велъ какіе-то тайные переговоры съ дядею Марьяно, тмъ самымъ, къ которому Тона прибгала во всхъ затрудненіяхъ. Безъ сомннія, онъ добывалъ не мало денегъ; и синья Тона призывала всхъ чертей, видя, что онъ не приноситъ домой ни гроша и лишь изъ вжливости проживаетъ по нскольку минутъ подъ навсомъ кабачка. «Значитъ, его сбереженія у кого-нибудь хранятся? A y кого бы это могло быть? Ужъ врно, что у Долоресъ, у той вдьмы, которая непремнно подсыпала обоимъ парнямъ приворотнаго зелья, потому что они бгаютъ за ней, какъ собака за хозяиномъ!«…
Простофиля Ректоръ расположился въ дом тартанеро, точно тамъ хранилось его собственное добро!.. Точно онъ не зналъ, что Долоресъ общана другому! He видлъ онъ что-ли писемъ отъ Антоніо и отвтовъ, которые отъ ея имени писалъ сосдъ?.. Но этотъ тройной дурень, не обращая вниманіе на материнскія насмшки, живмя жилъ въ лачуг Паэльи, гд мало-по-малу занялъ мсто брата; причемъ онъ длалъ видъ, какъ будто совсмъ не понимаетъ положенія вещей. Теперь Долоресъ оказывала ему т же услуги, какія прежде выпадали на долю Антоніо: чинила ему блье и, дйствительно, хранила его деньги, чего, впрочемъ, ей никогда не приходилось длать для его расточительнаго брата.
Въ одинъ прекрасный день дядя Паэлья скончался: его привезли домой, раздавленнаго колесами его тартаны. Въ пьяномъ вид онъ упалъ съ козелъ и умеръ, врный своимъ принципамъ: сжимая въ рук кнутъ, съ которымъ не разставался даже во сн, потя водкою изо всхъ поръ своего тла, онъ испустилъ духъ подъ повозкою, набитою размалеванными двицами, которыхъ называлъ «своими овечками».
У Долоресъ не осталось другой опоры, кром ея тетки Пикоресъ, мало цнимой въ качеств покровитепьницы, такъ какъ она длала добро при помощи колотушекъ. Эта тетка была старая рыбная торговка, которую молодыя называли «матушкой Пикоресъ»; громадная, пузатая, усатая, точно китъ, она втеченіе сорока лтъ была грозою всхъ базарныхъ городовыхъ, устрашая ихъ своими маленькими дерзкими глазами, такъ и впивавшимися въ лицо, и грубыми ругательствами, вылетавшими изъ беззубаго рта, отъ котораго лучами расходились вс морщины ея лица.
…Два года уже плавалъ Антоніо съ эскадрою, когда распространилось интереснйшее извстіе: Долоресъ выходила замужъ за Ректора. Боже! какой шумъ поднялся въ Кабаньял! Говорили, что двушка сама сдлала первые шаги, и прибавлялись подробности, еще боле эффектныя, подававшія поводъ къ смху.
Кого стоило послушать, такъ это – Тону: «Эта госпожа съ тартаны вбила себ въ голову, что войдетъ въ хорошую семью, и вотъ – ей это удается. Да! А мошенница хорошо знаетъ, что длаетъ: ей именно удобно имть мужемъ дурака, который радъ убиваться на работ. Разбойница! Какъ она сумла забрать въ лапы изо всей семьи какъ разъ того, кто добываетъ деньги!».