Майский цветок

Бласко Висенте Ибаньес

Впрочемъ, нкоторое время спустя эгоистическое разсужденіе заставило синью Тону умолкнуть. Взвсивши вс обстоятельства, она примирилась съ проектируемымъ бракомъ. Такъ выходило проще и удобне для лелемыхъ ею плановъ: Антоніо, избавленный отъ безприданницы Долоресъ, можетъ жениться на богатой Росаріи. Поэтому, хотя не безъ воркотни, она удостоила присутствовать на свадьб и назвать «дочь моя» эту красивую змю, которая такъ легко смнила одного на другого.

Всхъ тревожилъ вопросъ о томъ, что скажетъ Антоніо, узнавши новость. У этого матроса былъ такой любящій характеръ!.. Поэтому удивленіе было всеобщимъ, когда узнали, что онъ выразилъ одобреніе всему происшедшему. Должно быть, разлука и путешествіе произвели въ немъ большую перемну, такъ какъ ему казалось

естественнымъ, что Долоресъ, теперь нуждавшаяся въ покровител, вышла замужъ. Сверхъ того, – онъ такъ и высказался, – если ужъ ей суждено было достаться другому, то лучше пусть это будетъ его братъ, хорошій и честный парень.

Когда же морякъ, съ отставкою въ карман и мшкомъ на спин, вернулся въ Кабаньяль, изумляя всхъ своимъ молодецкимъ видомъ и щедростью, съ которою тратилъ пригоршню песетъ, полученную при окончаніи службы, его поведеніе оказалось такимъ же благоразумнымъ, какъ и его письма. Онъ поздоровался съ Долоресъ, какъ съ сестрою. «Чортъ возьми! Hечero поминать о прошломъ. Онъ тоже не монахомъ жилъ на чужой сторон». И затмъ онъ пересталъ обращать вниманіе на нее и на Ректора, весь уйдя въ наслажденіе популярностью, которую создало ему его возвращеніе.

Сосди по цлымъ ночамъ просиживали подъ открытымъ небомъ на низкихъ стульчикахъ и даже на земл передъ домомъ, бывшимъ Паэльи, въ которомъ теперь жилъ Ректоръ, и въ восторг слушали росказни моряка о чужихъ земляхъ, описанія которыхъ онъ перемшивалъ съ выдумками, чтобы сильне поразить простофиль, развшивавшихъ уши.

По сравненію съ грубыми и отупвшими отъ работы рыбаками или съ его прежними товарищами разгрузчиками, кабаньяльскія двицы считали Антоніо аристократомъ за его смуглую блдность, кошачьи усы, чистыя и аккуратно содержанныя руки, намасленную и тщательно расчесанную голову съ проборомъ посередк и съ двумя завитками, которые, выходя изъ подъ фуражки, остріемъ прилегали къ вискамъ. Синья Тона была довольна сыномъ; она понимала, что онъ остался такимъ же бездльникомъ, какимъ и былъ, но онъ научился лучше держать себя, и видно было, что суровая корабельная служба пошла ему впрокъ. Въ сущности, онъ остался прежнимъ, только военная дисциплина сгладила въ немъ вншнія угловатосги: угощаясь виномъ, онъ не напивался до безчувствія; продолжая щеголять молодечествомъ, онъ не вызывалъ людей на ссору; и вмсто того, чтобы безразсудно осуществлять свои сумасбродныя фантазіи, онъ старался эгоистически доставить себ какъ можно больше наслажденій. Поэтому онъ охотно согласился на предложеніе Тоны. «Жениться на Росаріи? Очень хорошо! Она – двушка честная; сверхъ того, у нея есть капиталецъ, который можетъ увеличиться въ рукахъ сообразительнаго мужа. Чего ему больше желать? Человкъ, служившій въ королевскомъ флот, не можетъ, не унижая своего достоинства, быть грузчикомъ на взморь. Что угодно, только не это!»

Итакъ, Антоніо женился на Росаріи къ великой радости синьи Тоны. Значитъ, все вышло къ лучшему. Что за красивая парочка! Она – маленькая, робкая, покорная, – врила ему безусловно; онъ – гордый отъ новой удачи, прямой, точно подъ фланелевой рубашкой у него была кольчуга изъ тхъ тысячъ дуро, какія онъ взялъ за женою, – удостоивалъ своимъ покровительствомъ всякаго встрчнаго, велъ себя, какъ богатый владлецъ лодки, проводя въ кофейняхъ вечера и ночи, куря трубку и щеголяя въ громадныхъ непромокаемыхъ сапогахъ, когда шелъ дождь.

Долоресъ видла все это, не выражая ни малйшаго волненія. Только въ ея царственныхъ глазахъ вспыхивали золотыя точки, искорки, выдававшія жаръ тайныхъ желаній.

Новобрачные прожили счастливо годъ. Но деньги, по грошу накопленныя въ лавчонк, гд родилась Росаріо, быстро таяли въ рукахъ Антоніо, и насталъ часъ, когда уже видно стало дно мшка, какъ говорила кабатчица, осуждая расточительность сына.

Тогда начались нехватки, а съ нехватками – несогласія, слезы и потасовки. Росаріи довелось взяться за рыбную корзину по примру всхъ ея сосдокъ. Этой молодой женщин, которую прославили богачихой, пришлось вести изнуряющее и притупляющее существованіе самыхъ бдныхъ рыбныхъ торговокъ.

Она вставала вскор посл полуночи; ждала на взморь, стоя въ луж воды, плохо защищенная отъ холода старымъ плащемъ; шла пшкомъ въ Валенсію, сгибаясь подъ ношею, возвращалась домой только вечеромъ, истомленная голодомъ и усталостью; но считала себя счастливою, если только ей удавалось дать своему господину и повелителю средства для продолженія прежняго образа жизни и избавить его отъ униженій, которыя непремнно бы отразились на ней ругательствами и придирками.

Чтобы Антоніо могъ провести ночь въ кофейной, въ обществ машинистовъ и судохозяевъ Росаріи нердко приходилось утромъ, на рыбномъ рынк, обуздывать свой волчій голодъ, обостряемый дымящимся шоколадомъ и отбивными котлетами, которыя она видла на столахъ своихъ товарокъ. Она стремилась единственно къ тому, чтобы ни въ чемъ не чувствовалъ недостатка ея обожаемый мужъ, всегда готовый распалиться гнвомъ и осыпать проклятіями собачью судьбу, наказавшую его этимъ бракомъ; и бдная невольница, все боле худая и изможденная, считала пустяками свои собственныя страданія, если у Антоніо была песета на кофе и домино, да еще обильный столъ и красивая фланелевая рубашка для поддержанія его старинной репутаціи. Это обходилось ей немножко дорого: она стала стариться, не достигши еще тридцати лтъ; зато гордилась, что иметъ мужемъ красивйшаго парня въ Кабаньял.

Денежныя затрудненія сблизили ихъ съ Ректоромъ, который быстрыми шагами шелъ къ богатству, тогда какъ сами они катились подъ гору, въ нищету. Въ тяжелыя минуты братья должны помогать другъ другу, это вполн естественно; вотъ почему Росарія, хотя съ большой неохотой, посщала Долоресъ и согласилась, чтобы и мужъ возобновилъ съ нею родственныя сношенія. Въ сущности, ей это было весьма непріятно, но возражать не приходилосы невозможно было ссориться съ Ректоромъ, который часто давалъ имъ на жизнь, когда не было рыбы для продажи или когда красивому бездльнику не удавалось подхватить нсколькихъ дуро въ качеств посредника при мелкихъ портовыхъ сдлкахъ.

Однако, наступилъ день, когда об женщины, ненавидвшія одна другую, утомились притворствомъ. Посл четырехъ лтъ замужества, Долоресъ оказалась беременною. Ректоръ блаженно улыбался, сообщая всмъ эту добрую всть; сосдки тоже радовались, но не безъ лукавства. To было, правда, лишь подозрніе; но эту позднюю беременность сопоставляли съ тмъ временемъ, когда Антоніо такъ сильно пристрастился къ дому брата, что просиживалъ въ немъ доле, чмъ въ кофейныхъ. Об невстки поругались со всею дикою откровенностью своихъ натуръ и разссорились окончательно. Съ тхъ поръ Антоніо сталъ одинъ ходить къ Ректору, хотя эти посщенія выводили изъ себя Росарію и вызывали супружескія ссоры, которыя неизмнно оканчивались для нея безжалостными побоями.

Время шло, но вражда Росаріи не утихала, и она безъ стсненія говорила, что ребенокъ Долоресъ похожъ на Антоніо. А послдній все шелъ на буксир у старшаго брата, который продолжалъ снисходить къ нему по-прежнему и, несмотря на свою бережливость, позволялъ этому бездльнику обирать себя. Милая же дочка дядюшки Паэльи издвалась надъ Росаріей, которую называла «чахоточной» или «индюшкой», находила удовольствіе въ глумленіи надъ бдностью и трудами своей невстки и тщеславилась своею властью надъ Антоніо, который, какъ въ старину, былъ вчно пришитъ къ ея юбкамъ, точно покорный песъ.

Между старымъ домомъ покойника Паэльи, ремонтированнымъ и разукрашеннымъ, и жалкою лачугою, куда нишета загнала Росарію, не прекращалась безпрерывная война, дерзости и насмшки. А добрыя сосдки съ самыми святыми намреніями брали на себя передачу упрековъ и ругательствъ подъ видомъ исполненія порученій.

Когда Росарія, красная отъ негодованія и со слезами на глазахъ, чувствовала потребность излить свое горе и выслушать утшенія, она шла на взморье, въ кухню старой лодки, которая теперь потемнла и будто бы состарилась вмст съ кабатчицей. Тамъ, опустивши голову съ унылымъ видомъ, она повствовала о своихъ печаляхъ синь Тон и Росет, которыя слушали въ молчаніи.