Майский цветок
Шрифт:
– Да, воровка! – повторяла Росарія. «Это извстно: у той страсть отнимать все, что принадлежитъ другой! Доказательство на лицо; на рынк Долоресъ крадетъ у нея покупателей, a тамъ въ Кабаньял – кое что другое… Другое: негодяйка хорошо знаетъ, что именно… Какъ будто этой злой скотин мало своего Ректора, барана боле слпого, чмъ кротъ, неспособнаго даже видть, что у него на собственномъ лбу!»
Этотъ потокъ оскорбленій разбивался о высокомрное спокойствіе Долоресъ. Красивая рыбница видла, что вс сосдки кусаютъ губы, подавляя сильнйшій хохотъ при этихъ намекахъ на нее и на ея мужа; не желая забавлять собою
– Молчи, дура! Молчи, завистница! – говорила она пренебрежительно.
Но Росарія возразила:
«Она завидуетъ? Кому? Потаскушк, хуже которой нтъ во всемъ Кабаньял? Спасибо! Сама она – честная и неспособна отбивать чужихъ мужей.»
Долоресъ не осталась въ долгу:
– Отбивать чужихъ мужей? Да какъ же это сдлать съ твоею мордою, какъ у сардины! Дурнорыла ты слишкомъ, душа моя!
Такъ он продолжали переругиваться. Росарія все больше блднла, судорожно взмахивая руками, пока говорила; Долоресъ, подбоченившись, держала себя гордо и улыбалась, точно ея свжій ротикъ произносилъ любезности.
Воинственный пылъ охватилъ весь рынокъ. У входовъ образовались группы, и вс торговки, точно растрепанныя фуріи, нагибались надъ столами, щелкали языками, точно натравливая собакъ, взрывами хохота одобряли циническія выходки Долоресъ и стучали гирями по всамъ, поддерживая этимъ металлическимъ звяканіемъ бшеный гамъ перебранки.
Долоресъ, чтобы выразить все свое презрніе, придумала, наконецъ, нчто ршительное:
– Слушай! Ты потолкуй-ка вотъ съ кмъ!
И сильнымъ движеніемъ повернувши къ соперниц спину, она звонко шлепнула себя пониже таліи такъ, что подъ ситцемъ дрогнула роскошная масса упругаго и твердаго тла.
Это имло шумный успхъ. Рыбницы падали на стулья, задыхаясь отъ хохота; торговки скумбріей и продавцы требухи изъ-за сосднихъ столовъ, собравшись кучками, вытаскивали руки изъ-подъ передниковъ, чтобы апплодировать; a добрые горожане, забывши о сумочкахъ съ покупками, любовались смлыми контурами могучаго и крпкаго тла.
Но торжество Долоресъ было кратковременно. Когда вновь обратилось къ зрителямъ ея улыбающееся лицо, Росарія, пьяная отъ бшенства, пустила въ нее двумя пригоршнями сардинъ, которыми залпила ей вс глаза и носъ.
Красавица привскочила. Такое оскорбленіе! Пусть эта злая жердь выходитъ: надо взглянуть на нее поближе! И она сошла съ мста, еще выше засучивая рукава, при чемъ глаза точно выскакивали у нея изъ головы, такъ сверкали въ нихъ золотыя точки!
Росарія вышла впередъ, нагнувъ голову, задыхаясь отъ злобы, бормоча сквозь зубы ужаснйшія ругательства, отталкивая тхъ, кто пытался загородить ей дорогу.
Он сцпились посреди прохода, между двумя рядаыи столовъ! Тщедушная бабенка буйно кинулась на свою сильную соперницу, но не сумла повалить ее. Это была борьба нервовъ съ мускулами, злобы – съ силою, которая осталась даже непоколебленной.
Долоресъ, съ твердостью ожидавшая нападенія, встртила врага градомъ пощечинъ, отъ которыхъ страшно покраснли худощавыя щеки Росаріи; но вдругъ сама она вскрикнула и схватилась руками за уши: «Ахъ, сукина дочь»!.
Росарія вырвала у нея изъ уха одну изъ украшенныхъ крупнымъ жемчугомъ серегъ, восхищавшихъ весь рыбный рынокъ. Струйки крови потекли между пальцами раненой. «Честно ли такъ драться?
Долоресъ хныкала, держась за ухо, въ граціозной поз страдающей двочки.
Сраженіе было быстро, какъ молнія. Двумя взмахами руки матушка Пикоресъ разлучила подравшихся; между тмъ, какъ старуха ловила Росарію, блдную и напуганную совершеннымъ поступкомъ, кучка торговокъ утшала и удерживала Долоресъ: ибо храбрая воительница, подстрекаемая рзкой болью въ окровавленномъ ух, хотла вновь кинуться на врага.
Надъ сборищемъ замелькали фуражки городовыхъ, старавшихся проложить себ путь. Тогда старуха скомандовала:
– Вс по мстамъ и молчать! He стоитъ доставлять этимъ бездльникамъ удовольствіе и позволять имъ изводить порядочную женщину протоколами да тасканіемъ по судамъ. Сказать, что ровно ничего не было!
Голову Долоресъ повязали шелковымъ платкомъ, чтобы скрыть окровавленное ухо. Рыбницы разошлись no своимъ мстамъ, гд разслись съ комической важностью, во все горло предлагая свой товаръ; полицейскіе пошли отъ стола къ столу среди этого адскаго гама, получая въ отвтъ лишь сердитыя фразы: «Зачмъ они припожаловали? Имъ тутъ совсмъ не мсто. Здсь не было ровно ничего. Они являются всегда, когда никому ие нужны». Имъ пришлось покинуть рынокъ въ полномъ конфуз, слыша за собою грубый басъ матушки Пикоресъ, выражавшей негодованіе на несвоевременное усердіе этихъ бездльниковъ, и насмшливый звонъ всовъ, которые провожали ихъ адскамъ концертомъ.
Спокойствіе, наконецъ, возстановилось, и рыбницы занялись покупателями. Об же непріятельницы молча предавались своей злоб. Росарія сидла прямо, скрестивши руки, устремивъ передъ собою пристальный и суровый взглядъ, похожая на разгнваннаго сфинкса, и совсмъ перестала продавать; а на щекахъ ея все явственне выступали багровые слды пощечинъ. Спиною къ ней сидла Долоресъ, длая усилія, чтобы сцержать слезы, которыя, отъ боли, подступали ей къ горлу.
Матушка Пикоресъ не могла уняться и продолжала говорить громко, точно бесдуя съ уснувшею рыбою, которая лежала передъ нею. «Чтожъ, эти дуры будутъ ревновать другъ дружку всю жизнь? Все каждая будетъ стараться убить другую? И это – изъ-за мужиковъ! Безмозглыя! Точно на свт не больше мужиковъ, чмъ требуется! Этому нужно положить конецъ. Да, да, чортъ возьми, она это сдлаетъ. Если дуры откажутся мириться, она приведетъ ихъ въ разумъ хорошими тумаками. Ужъ это она суметъ!»
Въ одиннадцать часовъ она проглотила згвтракъ, который принесла ей разсыльная: краюху хлба съ двумя сочными котлетами, которыя исчезли въ четыре глотка; затмъ, вытирая грязнымъ фартукомъ звзду глубокихъ морщинъ, окружавшихъ ея блествшій отъ жира ротъ, она отправилась къ столу племянницы и принялась ее отчитывать.
«Необходимо съ этимъ покончить. Она не хочетъ, чтобы плели вздоръ объ ея семейств и чтобы ея родные стали посмшищемъ всего рынка. Да, надо положить конецъ. Она этого требуетъ; а когда она чего-либо требуетъ, то это исполняется вопреки всему на свт, хотя бы ей пришлось надавать пощечинъ половин всего крещенаго люда. Ужъ если разсердится она, то будетъ плохо, и то, что сейчасъ было – пустяки, сравнительно съ тмъ, что произойдетъ, если въ дло вступится она!.,"