Mille regrets
Шрифт:
– Черт возьми, мой красавец, ты и в самом деле образцовый жеребец, не зря тебя так расхваливала Зобейда! Я бы тоже не отказалась попробовать. Только захочешь ли ты меня?
Фигура освобождается от своего хиджаба, и сраженный минарет падает. Гаратафас узнал старую христианку, которая накануне вечером подавала на стол. Он заворачивается в покрывало, чтобы не выставлять себя на посмешище.
– Чего ты хочешь от меня, старая хрычовка? Что ты здесь делаешь? И кто эта Зобейда, о которой ты говоришь?
– Только не все вопросы сразу, моя любовь! Так ты, стало быть, не знаешь, кто оказал тебе почести в своем дворце при свете зари?
– Она не назвала своего имени.
– Это Зобейда, тридцать первая жена Барбароссы – его самая последняя пленница, купленная в Триполи. Он без ума от нее, и она его обожает.
Впервые с тех пор, как он был захвачен во время набега, Гаратафас по-настоящему испугался. Выходит, он, не подозревая об этом, делил с владыкой морей его достояние! Эта женщина – собственность хозяина Алжира! От этого открытия его бросает в дрожь. Он чувствует себя преданным, нет, облапошенным как последний болван. Он ненавидит себя за то, что поддался неодолимому влечению. Но как было возможно устоять перед ее зовом? Он уверен, что настал его последний час.
– Где же Юсуф с его огромной саблей!? Позови его! Пусть он сразу меня и прикончит! Я виноват и признаю это!
Старуха лишь ухмыляется.
– Ты что же, мое сокровище, никак боишься? Попался, голубок! Знаю я вас, мужчин! Женщинам вас легче приманить, чем ос на сахар!
Гаратафас взрывается от негодования.
– Злобная старая кляча, и еще более зловредная Зобейда! С ее притворством, с ее жеманными выходками! Как это понимать? Почему она разыграла меня?
– И еще как разыграла – воспламенила, судя по тому, что она рассказала мне!
Гаратафас бросается на старуху. Он уже едва не душит ее, но она отбивается с похотливыми ужимками и продолжает хихикать, приговаривая:
– Ишь, какой тяжелый! Ах, как ты силен! Весь из мускулов и отменно сложен! От такого мужчины родятся прекрасные дети.
Последние ее слова заставляют Гаратафаса убрать руки.
– Хватит надо мной насмехаться! Что ты хочешь сказать, сушеная фига?
– А ты меня пощекочи еще раз, и я выложу тебе все, что ты захочешь узнать, глупый красавчик! Увидишь, я посвящу тебя в самые сокровенные тайны гарема.
Но турок вовсе не намерен дурачиться. Его пальцы ныряют под ее хиджаб и изо всей силы вцепляются ей в лобок.
– Ты знаешь какую-то ее тайну?
– Уи-и-ий! Нет, не так сильно! Перестань! Я пошутила!
Гаратафас ослабляет хватку и отталкивает ее. Она переводит дух.
– Иисус-Мария-Иосиф! Я добилась только того, что заслуживаю! Но это лучше, чем язык евнуха!
– С меня хватит, старая свинья! Уймись со своими сальностями! Вы что, только об этом и думаете в гареме Барбароссы? Сегодня утром Зобейда будит меня и, как сука во время течки, требует, чтобы я отдолбал ее во всех позах, а теперь еще ты, похотливая карга! Хайраддина, что ли, на всех не хватает? Так Хасана просите, чтобы он вас щекотал!
– Ах, прекрасный гребец, кажется, ты начинаешь понимать! Ни Хайраддин, ни Хасан ничего не могут дать красавице Зобейде! Потому-то она и выбрала тебя, едва увидев.
– Есть и другие мужчины в Алжире!
– Но не такие, как ты! Слушай, я доверю тебе одну тайну. Зобейда хочет детей от своего господина. Но, увы, он на это уже неспособен. Не то чтобы он утратил свою мужественность. Напротив, в свои семьдесят с лишним лет он часто посещает жен. Но чтобы зачать…, нам, женщинам гарема, уже давно это стало понятно. Старый мужчина более сух, чем дюна в летнюю пору. Зобейда долго считала, что это она бесплодна. Тогда мы стали тайно подменять ее в постели господина другими девственницами… безрезультатно. Ни одна не понесла. По правде сказать, его это совсем не беспокоит. Он все время носится по морям, и у него уже есть два сына: старший – Хасан Паша, от матери-мавританки, и еще Хасан Ага, приемный. Но Зобейда любит его и хочет подарить ему сына, прежде чем Аллах его у нее заберет. Поэтому вчера, когда мы наблюдали за тобой, она тебя выбрала, как жеребца на племя.
Гаратафас, с тяжкой печалью в сердце, начинает одеваться под пристальным взглядом старухи.
– И она нашла, что я был на высоте?
– Сверх всяких ожиданий! Эй! Но что ты делаешь?
– Собираюсь уходить, как видишь…
– Уходить куда? Ты же знаешь, что тебя убьют, едва ты ступишь за порог.
– Да, но я ни на что другое и не рассчитываю. То, о чем ты рассказала мне, и так чересчур жестокое для меня наказание.
– Так ты отравлен жалом любви, верзила? Как ты наивен! Это было бы слишком глупо. Соглашаться на смерть недостойно такого мужчины, как ты! Какое расточительство дара божьего!
– Дай мне пройти!
– С какой стати? Я еще не все рассказала. Зобейда не забыла о тебе. Она хочет тебя отблагодарить…
– Я не желаю ее больше видеть и что-либо принимать от нее. С меня хватит этого утра, я его долго буду помнить. Ступай и поблагодари ее от меня за искусные ласки!
– В таком случае, если не от нее, так от Хасана прими вознаграждение.
– А он-то причем, в этой истории?
– Именно ему пришла в голову мысль устроить это для Зобейды.
– Ему, сыну Хайраддина? Какой позор! Уже одно то, что он затащил меня в гарем! Мне следовало быть менее доверчивым и не потешаться над гневом Эль-Хаджи, но отнестись к нему со вниманием.
– Не произноси этого имени, – говорит она, плюнув на пол. – Он опасен! Да будет оно навеки покрыто позором, его имя!
– Но Хасан, почему он сам не мог ее оплодотворить? Если он Хайраддину только приемный сын, что с того, если он совокупится с ней? Судя по нравам вашего гарема, это дозволено.
– Да потому, что он не может этого сделать! Ты не понял, почему он так разгневался вчера вечером? Ты что, не слышал его голоса?
– А что такое?
– А то, что он как твой певчий, этот жирный фламандец…
– Хасан – евнух?
– То-то и оно!
От такого обилия каверз Гаратафасу становится тошно. Неужели ему суждено до конца жизни страдать из-за этого мерзейшего обычая потрошить мальчишкам яйца? Сначала Доган, потом Николь, а теперь он втянут в интриги, которые плетет оскопленный младший сын Барбароссы!
– И на что мне сдались все эти твои россказни? Я еще раз спрашиваю: почему именно я понадобился, а не какой-либо другой мужчина?
– Потому что ты похож на него! Тебе никогда никто этого не говорил?