Mille regrets
Шрифт:
Ближайший берег принадлежит испанцам. От него немедленно отделяются две шлюпки с солдатами этой национальности. Движение застопоривается – французская лодка садится на мель в середине реки. Пелисье спрыгивает на отмель, но по этому топкому грунту ему не удается отойти подальше. Антонио Ринкон прыгает вслед за ним, но под тяжестью своего веса прочно увязает в жидкой грязи, оказавшись не в состоянии пошевелить хотя бы одной ляжкой. Оставшийся в лодке Чезаре Фрегозе прицеливается и стреляет по испанцам. Рейтары только и ждут возможности начать палить в ответ, потому что первыми они никогда не открыли бы огонь по посольству, даже секретному. Паника Фрегозе дает им право доставить себе это удовольствие. Мощные залпы продырявливают Чезаре, и он тотчас падает в воду. Шестеро испанцев высаживаются, преследуют епископа и мгновенно
Испанцы отрубают посланникам безымянные пальцы вместе с их опознавательными кольцами и печатками, затем привязывают к телам груз и бросают их в глубоководное место реки. Только напрасно они перетряхивают их котомки в поисках улики, ожидаемой императором, письменного доказательства измены короля Франциска, подтверждающего его союз с Сулейманом – нечестивым турком, мерзавцем, антихристом. Солдатам не дано знать, что Антонио Ринкон, бывший конкистадор и знакомец некоего дона Альваро де Фигероа-и-Санс-и-Навалькарнеро-и-Балагер, спрятал компрометирующие письма в каблук своего левого сапога. Улики остаются в плену у По, а проводника и перевозчика сажают в шлюпку и увозят в Павию, чтобы тайно держать их там под стражей.
Один из испанских рейтаров, забрав с собой безымянные пальцы, выходит на берег, садится верхом и мчится во весь дух в Милан, чтобы вручить Альфонсо де Авалосу свидетельство увенчавшейся успехом засады. Комендант тотчас посылает сообщение об этом императору, которого сейм задерживает в Регенсбурге. На фоне постоянных придирок и недовольства лютеран эта новость действует на него как бальзам. Даже без уличающих писем, уничтожение посланников – уже достаточное наказание французам за их отступничество.
Однако эти последние, как в Турине, так и в Венеции, по-прежнему ждут Ринкона, Пелисье и Фрегозе, бесследно исчезнувших где-то между этими двумя городами. Их проводник, упрятанный в тайную тюрьму Павии, в течение долгих недель подпиливает ложкой оконные решетки своей темницы. В конечном итоге, он бежит из тюрьмы и добирается до Турина, где ему удается попасть к господину де Ланжи, наместнику короля в Пьемонте. Проводник называет ему день и место преступления, объясняет его причину, описывает последовательность действий и подробные приметы тех, кто его совершил.
Когда все окончательно прояснилось и был доказан факт надругательства над телами посланников, соблюдавших нейтралитет, последовал разрыв договора между королем и императором, которые за год до этого обнимались в Париже, поклявшись на множестве святых мощей соблюдать вечный и незыблемый мир. В то же самое время Карл, за спиной Франциска, подбивает Генриха VIII разжечь давнюю распрю между Францией и Англией, посоветовав ему высадить на побережье Кале своих сторожевых лучников.
Обложенный со всех сторон и лишенный всякой надежды на прочные договоренности – из-за двуличия Карла Плутоватого, – Франциск I, будучи и сам мастером на подвохи, с еще большим пылом бросается в объятия к Сулейману. Ведь именно к нему, в первую очередь, направила своих послов Луиза Савойская, мать Франциска, – на следующий день после несчастья, случившегося в Павии пятнадцать лет тому назад. Франция тогда достучалась до Блистательной Порты, выпрашивая деньги и войска, чтобы освободить своего короля, оказавшегося пленником в Мадриде. Султан подсчитал свою наличность, но недолго колебался, принять ли ему участие в шахматной партии на европейской арене, ибо ничто на свете не было для Турка более ненавистно, чем этот Карл Плутоватый, своими происками угрожающий его Африке и его Балканам. К тому времени первый тайный посланец Франции уже был убит по приказу Карла, которому удалось тогда подкупить боснийского пашу и заключить с ним договор. И вот теперь, когда угри в реке По уже переваривают останки обоих вторых посланцев, Франциск I немедленно назначает третьего. Это капитан Полен.
Антуан Эскален де Эмар, барон де ла Гард, называемый его людьми, которых он провел по дорогам войны в Пьемонте, капитаном Поленом, – незаконный отпрыск известной фамилии, ни в чем не обиженный природой. Побочный сын Адемара Прованского и турецкой рабыни, которую его благородный родитель содержал в маленьком домике в Марселе, он настолько же статен и ладно скроен, насколько Ринкон был жирен и приземист.
Капитан Полен садится в Венеции на корабль и отправляется в плавание, чтобы договориться с султаном о снаряжении огромной флотилии для опустошения берегов, подвластных императору. Но уже в Рагузе он сходит с корабля, потому что Сулейман тем временем надумал учинить неожиданный набег на Венгрию – исключительно ради того, чтобы немного подразнить Фердинанда, брата ненавистного Габсбурга. Капитану Полену приходится положить много труда на то, чтобы пересечь Трансильванию, и еще больше, чтобы приблизиться к самому султану. Для того, чтобы доказать, что он именно тот, за кого себя выдает, ему требуется чаще раскрывать свой кошелек, чем употреблять свои умственные способности. Он раздаривает золотые и серебряные сосуды пашам и башам из окружения командующего янычарами, который сам всего лишь ступенька к трону высочайшего халифа, солнца пророческих небес, звезды из апостольского созвездия и предводителя когорты избранных.
Изнемогший, но не отвергнутый, капитан Полен получает, наконец, право следовать, на некотором расстоянии, за смиреннейшим вассалом четырех друзей Пророка – Абу Бакра, Омара, Османа и Али. Пока он возвращается, в хвосте османской армии, из Буды обратно в Константинополь, тайные козни императора вновь воздвигают преграды между капитаном Поленом и порогом Блистательной Порты. Неведомые руки подсыпают отраву его лошадям, перерезают подпруги, дырявят его сапоги, поджигают его палатку и даже подкладывают гвозди в его панталоны.
Все напрасно. Назло врагу, капитан Полен, обласкав командующего янычарами – в самом порочном смысле – кутит, пьет и вкусно ест. Так что, за исключением некоторых мелочей, капитан Полен без особых потерь прибывает к берегам Босфора. Драгоман Сулеймана вручает ему по прошествии долгих недель еще более пространный документ, в котором дается, наконец, «разрешение на переговоры с подобием Бога на земле, дарителем корон монархам земного шара, султаном и падишахом Белого и Черного морей, Румелии, Анатолии, Карамании, Зулькадира, Диарбекира, Курдистана, Азербайджана, Персии, Дамаска, Каира, Мекки, Медины, Иерусалима, Аравии, Йемена и тридцати других земель, покоренных победоносной саблей, принадлежащей Мне – Сулейману-Хану, сыну султана Селим-Хана, сына султана Баязет-Хана, сына и проч., и проч.».
Пока в Константинополе капитан Полен разворачивает метры бумажного свитка, дозволяющего ему подбежать рысцой, отвернуться и быстро изложить свое дело пурпурному занавесу, скрывающему от глаз неверных персону Сулеймана, но позволяющему слышать его голос, то грозный как звон стали, то обольстительный как воркование голубки, который сегодня обещает, завтра отказывает и снова обещает – не больше не меньше, чем одолжить королю Франциску всю армаду Барбароссы, – в это время в Алжире прекрасная Зобейда успешно прибавляет в весе.
Ничто не могло бы воспрепятствовать любимой жене Барбароссы родить ему сына, закрепив тем самым Алжир за его потомством, хотя независимость этой наследственной линии настораживала Блистательную Порту – это средоточие изменчивых настроений. Хасан Паша – под наблюдением в Константинополе, Барбаросса – на посылках у Сулеймана, Хасан Ага поставлен на страже Алжира, но кто сторожит Зобейду?
Ее чрево становится поводом для нескончаемого потока комментариев на Дженина, почти как чрево Девы Марии – в течение пятнадцати веков. В первую очередь, не унимаются недавние девственницы гарема – те, к которым уже входил Хайраддин, но не зачавшие. Их досада превосходит всякую ревность, и они уже готовы обратиться к Эль-Хаджи со своими сомнениями. Старая христианка, сообщница Зобейды, отслеживает этих завистниц. Через некоторое время их, одну за другой, находят задушенными. Безгласные евнухи гарема управляются с этим раньше, чем удрученные своим бесплодием жены успевают пожаловаться Эль-Хаджи на подозрительную беременность Зобейды, слишком кстати для нее случившуюся. Хасан, чрезвычайно довольный как самой новостью, так и устранением опасных болтушек, сообщает об этой беременности Гаратафасу. Николь никак не может понять, почему его друг каждое утро, на заре, усаживается перед окном и надолго застывает, с глубокой печалью всматриваясь в глубину сада.