Mille regrets
Шрифт:
– Она и твоя тоже, как ты утверждал в начале нашей дискуссии…
– Вот именно, братья мои, давайте вернемся к Саре и к тому, что сказано в Пятикнижии! – обрывает их Хасан, почувствовавший, как нарастает опасное раздражение между двумя крайними толкователями Закона. – Читай, Мисаил!
– «Исаак подрос, и Авраам устроил большой пир в тот день, когда он отнят был от груди. И увидела Сара, что сын Агари играет с ее сыном Исааком. Она сказала Аврааму: выгони эту рабыню и сына ее, ибо он не наследует вместе с сыном моим Исааком».
– Опять эта ревность, которая хочет всем распоряжаться, – сквозь зубы скрежещет Николь.
– «И показалось это Аврааму весьма неприятным, потому что Измаил тоже был его сыном, но Бог сказал ему: не огорчайся из-за этого сына и рабыни твоей. Во всем, что скажет тебе Сара, слушайся ее, ибо от Исаака выйдет народ твой с именем твоим. Но и от сына рабыни я произведу большой народ, ибо это тоже семя твое».
– Вот! Вот где зло! Второму сыну отдается и старшинство, и имя, и слава, а перворожденному обещано только потомство, – гремит торжествующий голос Нуралдина. – Но, к счастью, ангел Господень объявил, что потомство сыновей Измаила будет обильно и станет во множестве. И пророчество исполнилось: сегодня магометане заполонили землю, а сыновья Исаака, рожденного его старой матерью, уже не что иное, как двенадцать разодранных колен, вынужденных собираться в кучки и ютиться на клочках земли, которые оставляют им князья и народы!
– Жалкий фат! Чем ты так возгордился? Тем, что владеешь бескрайней пустыней и горсткой ничтожных пальмовых рощиц?
Азария встает, его глаза пылают огнем. Мисаил и Анания тоже вскакивают, но лишь затем, чтобы успокоить своего единоверца. Один тянет его за воскрилия, другой за филактерии, пытаясь воззвать к рассудку этого мудреца, как пружина напрягшегося от гнева. Анания внушает ему:
– Брат мой! До чего же тебе недостает проницательности! Или ты ищешь войны с тем, кто указывает тебе ее путь? Ты безусловно найдешь ее, ибо вы оба заблуждаетесь, и ни один из вас не следует за Господом. Почему столько ненависти? Разве ты не видишь, что Предвечный каждому – и Исааку, и Измаилу – определил его долю?
– Все мы сыновья Авраама и не будем больше об этом! По сути, нам не так уж важна мать, – произносит Хасан, решивший окончить этот рискованный спор. – И потом, разве мы, и те и другие, не молимся на могилах Сары и Авраама, друзей Бога, в Ефроне? Бесполезно дальше мучить Священное Писание вашей болтовней, потому что вам хочется всех заставить верить, будто в книгах написано именно то, что вы говорите. Закончим на этом. Братья мои, не будите древний закон возмездия.
Ему отвечает Ибн Джубейн, который до сего момента держался в стороне от дискуссии:
– Ты прав, сын мой, и ты мудр как Пророк, который говорит в стихах 257 и 135 суры о корове: «Нет принуждения в религии. Уже ясно отличился прямой нуть от заблуждения…». «Это – народ, который уже прошел: ему – то, что он приобрел, и вам – то, что вы приобрели, и вас не спросят о том, что делали они»[91]. Скорее у нас самих спросят, почему мы сделали то или иное… А вот, что мы вынуждены были сделать, так это бежать – иудеи и мусульмане вместе, на одних и тех же утлых суденышках – бежать, покидая уютное королевство Андалузии. Так запомним же это! И не будем переносить на новые берега злобные войны, которых алчут те, кто не умеет и не хочет читать!
Организация Ответственнейших Наблюдателей в полном отупении прислушивалась с высоты к толкованию своих священных текстов. Трое из Писания грызут себе когти с досады, оттого что сами непрестанно подталкивают свои творения к новым ошибкам. Они уже не помнят, на самом ли деле продиктовали своим пророкам столько бессмысленной чепухи, а потому решают вытащить Авраама и Магомета из-под крыши священной колоннады, где они ожидают Страшного суда.
Но слово араба требует подтверждения, ибо этот лентяй собрал воедино немалое количество искажений из предшествующих его книге текстов, которые тоже, в свою очередь, были списаны и переписаны в смутные времена с пергаментов и табличек, изъеденных крысами. Даже сам святой Иероним, райский библиотекарь, плюнул на попытку разобраться, что и откуда натаскано во всех этих растрепанных огрызках плагиата.
Авраам, праотец человеческий, услышав простой и четкий вопрос о первородствах, признается, что ничего уже толком не помнит.
– Измаил или Исаак? Исаак или Измаил? Который был первым? Что Ты хочешь, чтобы я Тебе ответил? У меня, что ли, за всю мою долгую жизнь, никого больше не было, кроме Сары и Агари? Ты дал мне сто семьдесят пять лет жизни, припомни. И когда старуха умерла, ты меня тотчас женил на Кетуре. Во времена Сары мы уже с моим племянником Лотом не скучали. Блуд – это у нас семейное! Ты сам нас такими сотворил, Господи. Помнишь дедушку Ноя после потопа? Когда он напивался, он частенько давал себе волю поиграть с дочками в скотинку о двух спинках, так что… Да, да, я знаю, Пятикнижие хранит ужасающее генеалогическое древо, выросшее из моих корней, но все это лишь по прямой линии. Но если Ты думаешь, что из всех рабынь я спал только с малышкой Агарью, то не иначе как тебе гора Арарат в глаз попала, мой бедный Старикан. Ты сам тому свидетель, потому что именно Ты постоянно заставлял меня производить детей. Едва появлялась девственница из Вавилона или Египта, сразу дудишь в ухо: Авраам, веди малышку в свой шатер, это тебе Мой ангел приказывает! Как, после этого, Ты смеешь забывать, что не из единой утробы я породил все человечество? Тебе что, память отшибло? Твое Поднебесное Высочайшество прекрасно знает, что, не будь свежей крови моих байстрюков, Тебе пришлось бы устроить еще не один потоп, чтобы вычистить всех выродков с поверхности сотворенной Тобою земли. Я родился пастухом, и мне известно, что овцы должны быть от разных корней, чтобы в стаде не появились пятиногие бараны!
Отброшенный в преддверие рая этим потоком крестьянского здравомыслия, ООН призывает Исаака и Измаила. В большей степени люди – то есть трусы, – чем их отец, они, трясясь от страха лишиться, каждый своего, почетного ореола pater familias еврейских и арабских племен, немедленно отсылают вопрошающего к своим собственным отпрыскам.
– А? Мы? О, мы уже не слишком многое помним. Это было так давно, знаешь ли… Мы были такие маленькие. И потом, если речь о первородстве, обратись лучше к близнецам, сыновьям Исаака, которые спорили об этом уже в утробе Ребекки. Не Исав ли продал свое первородство младшему брату Иакову за чечевичную похлебку?
Иаков предлагает ООН спросить мнения Каина и Авеля. Но парочка этих первых братцев отнюдь не являет собой самый блестящий образец Творения. И пристыженная библейская троица повелевает, чтобы отныне щекотливый вопрос о первородстве был оставлен исключительно на усмотрение людей, и чтобы к Ним с этим вопросом больше никто не обращался. Впрочем, есть одно сочинение, более современное, чем эти таблички с Мертвого моря, столь небрежно хранимые святым Иеронимом, и оно не дает Им покоя…
Глава 11
В начале лета 1542 года дитя, слетевшее с минарета Гаратафаса, издает свой первый крик. Этот младенец мужского пола превосходно оснащен природой всем необходимым, к полному удовольствию ответственнейших наблюдателей, а также безнаследного Хасана, который настаивает на том, чтобы назвать новорожденного Доганом. Гаратафас, в благодарность за оказанную милость, трижды целует землю между своими ладонями. Наделенный душой, достаточно поэтической, он кладет затем в колыбель с орущим малышом оливковую ветвь, сорванную в глубине садов Дженина.