Mille regrets
Шрифт:
Затем его острый взгляд выхватывает фигуру Содимо, странного создания, покрытого татуировкой, которому его сын приписывает столь замечательные таланты.
– Не знаю, какие именно, однако Хасан уверяет, что я узнаю об этом, когда мы покинем Алжир. Я полностью доверяю Хасану. Эти его мастера-христиане наделены любопытными способностями… как и тот, другой, например, только его дар совсем иного характера: он поистине лакомая добыча для женщин!
Паша наблюдает за капитаном Поленом. Уже насытившись обильным восточным угощением, тот не отрывает глаз от решетки, за которой прячется живое сокровище. Барбаросса вовсе не испытывает ревности. Он знает, что этот француз такой же мужчина, как он сам, правда, много моложе. Старого корсара
– Эти турки, они все таковы! Вечно беспокойные, недоверчивые, всегда начеку. Такими, безусловно, и следует быть, но здесь я полный хозяин, и пока Барбароссы царствуют в Алжире, и пока они будут царствовать, благо, есть мои сыновья, в том числе и последний, которого подарила мне Зобейда, я ничего не опасаюсь…
Однако Хайраддину не следовало бы давать послабление своей гвардии, потому что Эль-Хаджи намного хитрее, чем ему кажется, и куда более изворотлив, чем санджаки Рустам Паша и Мустафа Шелибар, которых ему пришлось взять на борт.
Каждый вечер мансулага натаскивает своих янычар и разъясняет им их задачи. Под командой агабаши Шархана они должны будут взойти на галеры, предоставленные французам для их военной компании против императора. Им предстоит внимательно следить за всеми поступками и речами райя, этих отчаянных горлодеров, которые после определенного количества выпитого теряют выдержку и ведут неподобающие разговоры.
Недобрыми глазами смотрят арабские торговцы города на чрезмерное, как им кажется, сближение между Хасаном и евреями. Среди них бытует мнение, что новый бейлербей слишком уж откровенно потакает их конкурентам. В некоторых мечетях Алжира все чаще и чаще звучат напоминания – для тех, кто хочет услышать, – о том, насколько вражда между иудеями и мусульманами справедлива и естественна.
– Еще в четвертом году Хиджры Пророк, да благословит Бог его имя, вынужден был изгнать их из Медины, где они в насмешку над одной верующей женщиной на базаре в Каиноко так подцепили ее юбки, чтобы она не смогла выпрямиться, не обнажившись! – проповедуют некоторые имамы.
– Да свершится над ними проклятие Аллаха! Мы никогда не перестанем мстить за наших женщин.
– Эта история о заголенной женщине – лишь благовидный предлог! – протестует ООН, которой архангел Гавриил уже пересказывал этот бородатый анекдот. – Они ее вытаскивают на свет всякий раз, когда им не хватает смелости открыто улаживать свои торговые распри!
Аллах и Яхве охотно посмеялись бы над этой дурацкой шуткой, если бы тот и другой не помнили, что уже в Медине арабы и евреи спорили за право торговать кожей, золотом и рабами. И первые находили в этой сальности с задранной юбкой достаточный повод, для того чтобы перерезать вторых и тем обеспечить себе бесспорное преимущество в торговле на тучной земле последнего упокоения Пророка.
Но истинной мишенью для мансулаги, и в значительно большей степени, чем евреи, стал Хасан. Этого короля с его чрезмерным пристрастием к гашишу он ненавидит за его рационалистические игры с богословием и за насмешки над правилами гарема. А с той минуты, как он прочел письмо Роксоланы, он и вовсе стал считать его негодным мусульманином.
Хитрая константинопольская мегера, подлинная соперница султана в искусстве тайной политики, задумывает усадить на алжирский трон собственную креатуру. Евнухи Барбароссы, и Доган, в частности, с невероятным трудом день и ночь оберегают Хасана Пашу от ядов и ловушек, которые не прекращает подставлять ему эта бывшая невольница. Отчаявшись добраться до старшего сына паши морей и умертвить этого презренного ублюдка, рожденного от Хайраддина какой-то мавританкой, Роксолана решила уничтожить Хасана Агу. Ставленник султанши, ее садовник Топкапи, начинает выказывать признаки нетерпения в отношении алжирского королевства, о чем ни единым словом не упомянуто в шифрованном письме. Напротив, она обещает этот пост самому Эль-Хаджи при условии, что король-евнух, по несчастной случайности, исчезнет.
Для этой цели он не склонен применять яды. Он знает также, что Хасана нелегко поссорить с мечетью, ибо никто так не изощрен в толковании закона Книги. А потому нечего и думать о том, чтобы направить на него народный гнев. Даже деньги эмиров Мекки не помогут его в чем-либо изобличить. Всему этому мансулага предпочитает тактику ножа в спину.
Чем старше корсар и чем длиннее тянется за ним хвост черных дел его ремесла, не допускающего угрызений совести, тем более продажной становится его душа. Мрачная душа старого Мохаммеда эль-Джудио в этом отношении достигла полной зрелости. Вскоре после известия о победе Хасана над племенем Куку проницательный Эль-Хаджи быстро обнаруживает признаки разлада, назревшего между бейлербеем и его помощником. К величайшему для него облегчению, нет никакой надобности долго обхаживать старого корсара. Достаточно оказалось щедро его подпоить и только один раз упомянуть о Хасане, как вот уже Мохаммед эль-Джудио пересказывает о нем все язвительные сплетни и сообщает ему, каким ударом нетрудно сокрушить Хасана. Этот помощник бейлербея некогда был также приближенным братьев Барбаросса – как раз в те давние времена, когда они кастрировали маленького Даниэля. В тот день эль-Джудио, ослушавшись их приказа, прокрался за ними до самой овчарни сардов и оказался свидетелем операции. Сорок лет он хранил эту тайну. Его исповедь обнадеживает Эль-Хаджи.
– Если Хасан когда-нибудь узнает об этом…
– Тогда он возненавидит своего приемного отца, который всегда сваливал его оскопление на Аруджа.
– Прекрасная мысль! – ликует Эль-Хаджи.
– Но… Хайраддин? – колеблется Мохаммед эль-Джудио. – Как он отреагирует? Кончится тем, что он дознается, кто проболтался.
– Я думаю, он уже достаточно поизносился. Мало вероятности, что он вернется из этого французского похода. Тебе нечего опасаться. Я устрою так, чтобы он не брал тебя с собой.
– Ладно, – соглашается злопамятный Мохаммед эль-Джудио. – Что я должен делать?
Эль-Хаджи на верху блаженства. Предложив свои услуги, старый плут попал в ловушку. Если паша вернется, дни Мохаммеда эль-Джудио могут быть сочтены…, хотя в этом случае ему самому будет выгодно убрать его раньше, чем Хайраддин начнет его допрашивать… Но и Хасан в приступе ярости вполне способен прикончить своего помощника…
– Выбери подходящий момент и ступай к Хасану Аге. Расскажи ему все, что ты сейчас поведал мне.
– Но это же убьет его!
– Так и что? Именно на это я и рассчитываю… и ты тоже, или нет? Ступай и оставь сомнения! Ты будешь вознагражден, как должно.
Не прекращая следить за Хасаном, Эль-Хаджи использует его очередную ночь с гашишем, чтобы поторопить к нему Мохаммеда эль-Джудио. Но ожидаемого воздействия мансулага не обнаруживает. На следующий день бейлербей приходит в диван вместе со своим помощником. Он очень оживлен и не выказывает никаких признаков плохого настроения, печали или страдания. Разве что цвет его лица, белого от природы, кажется чуть бледнее обычного. Время от времени его речь прерывается сухим кашлем, но весенние ветры располагают к подобным недугам. Бейлербей смотрит на Эль-Хаджи совершенно ясными глазами, отчего тому становится тревожно. Все последующие дни он старается избегать Мохаммеда эль-Джудио.