Мир под лунами. Начало будущего
Шрифт:
Этот дом моим не был. Но он принадлежал Теривагу, которого я любила, и Аэлю, к которому испытывала жгучий интерес. Они прожили здесь совсем чуть-чуть и никогда не оставались надолго; камень стен не сохранил их запаха, и даже их вещи ничем не пахли... И все же ради них я мирилась с домом, терпела его странные привычки и шумных домовых. Уже знала, что, залезая по стене на чердак, не надо ставить ногу в самую удобную выбоину: она неизменно оказывалась скользкой, так что я три раза срывалась и больно ушибалась. Смирилась с невидимыми обитателями чердака, которые по ночам доводили меня до слез своими плясками. Не трогала один из табуретов - он этого не любил. Почему не любил и в чем это проявлялось, я не могу объяснить, но очень скоро стало понятно, что на нем лучше не сидеть. Каждые пять дней убиралась, потому что дому это было приятно. Комментировала
Так прошли ноябрь и декабрь. А вечером 31 декабря я нашла лук.
Все это время он был у меня на глазах, лежал под полатями вместе со старым хламом, который я из уважения к хозяину долгое время не решалась разобрать. В тот день мне было совсем плохо. Двигалась по привычному маршруту, как робот, ничего не чувствуя, кроме тоски, ни о чем не думая. Чтобы встряхнуться, взялась за этот шкаф. До того я заглядывала в него всего однажды, когда нашла сеть. Теперь же села на пол и стала по одной доставать вещи, что пролежали в нем почти столетие. Это были, насколько я поняла, самодельные приспособления для охоты. Порой невозможно было разобрать, что это такое: кожа сгнила, дерево рассыпалось в труху. Я не глядя опускала все это в ведро. Но вот рука нащупала что-то твердое и извлекла на свет длинный плоский пенал из наньянского искусственного материала. Из пенала торчали какие-то, как мне показалось, ошметки. Я дернула: это оказались не перья и не нитки, а очень тонкая и упругая металлическая проволока. Я ухватилась за нее покрепче и вытянула... стрелу: восьмидесятисантиметровый белый металлический стержень с оперением на одном конце и острым клювом на другом. У меня аж голова закружилась! Я давно подумывала смастерить лук, но мысль о стрелах останавливала: их сделать не получится. В плоском колчане было двадцать тяжелых стрел, уложенных в два ряда. Дно колчана было скошено, так что каждая пара стрел на палец выступала над следующей. Несколько видов петель позволяли крепить его к перевязи или ремню, а может, даже и к коричневому рюкзаку, который я вытащила из шкафа следом и которому сто лет забвения ничуть не повредили. В нем что-то лежало. Положив рюкзак на пол, я осторожно вынула из него длинный узкий изогнутый инструмент, собранный из черных и белых металлических полос. Следом потянулся прикрепленный к его концу шнур. Понадобилось почти две минуты, прежде чем я поняла, что это. Мне же никогда прежде не приходилось видеть лука без натянутой тетивы. Но это был он, составной, с двойным изгибом лук из наньянских металлов, упругий и легкий. Долгие годы заточения не оставили на нем ни малейшего следа.
Сразу оживившись, я вскочила на ноги, проверила надежность креплений и попыталась натянуть петлю тетивы на второй его конец. Ух, как тяжело было его согнуть! Все же получилось. Как его держать, горизонтально или вертикально? Я оттянула тетиву, отпустила и вскрикнула от внезапной боли - шнур глубоко порезал указательный и средний пальцы. Это ничуть меня не обескуражило. В тот вечер я рано легла спать, положив лук со снятой тетивой рядом, и одиночество на сей раз побоялось прийти.
Утром порезов на пальцах я не увидела - зажили. Надо было решить, из чего сделать мишень. Стрелять в деревья ни за что не буду. Они же давно мои приятели, разве можно поражать их холодным металлом?! Перерыла весь подвал, но ничего подходящего не нашла. Пораскинув мозгами, пошла смотреть на стол во дворе. Столешница была собрана из толстых досок, плотно насаженных на каменные столбики. Попрыгав на краю с полчаса, я смогла сдвинуть ее вверх и снять с ножек. Измучилась, пока подтащила ее к любимому дубу. Тут обнаружилось, что нужна подставка. Думала целый час, наматывая круги вокруг поляны, пока не сообразила, что нужно всего лишь пожертвовать одним табуретом, тем самым, который меня не любит. В доме не нашлось красок, чтобы нарисовать на столешнице круги. Обошлась вертикальными линиями, разделяющими доски, и воображением.
Год, в который я попала в этот мир, я решила считать нулевым. И вот первого января второго года по летоисчислению Самойловой эта самая Самойлова оказалась окончательно потеряна для мира. С утра до вечера я одну за другой всаживала в мишень двадцать стрел, вытаскивала их и всаживала снова. Конечно, сначала стрелы летели мимо, и приходилось долго искать их среди деревьев. Но, как говорится, упорство и труд все перетрут.
Пришел день, в который мне пришлось испытать свою меткость в деле.
Как обычно утром я вышла во двор. Была уже вторая половина января. Снега навалило до самых окон. Ежедневно после обеда я расчищала тропинки к ручью, к мишени и круговую - по периметру поляны. Это нелегкое было дело, поскольку лопата, которую я постановила считать совковой, рассчитана была если не на нанья, то на крупного лулу. Весила она килограммов десять! Первую неделю я за расчисткой выдыхалась так, что, вернувшись в дом, просто падала на кровать и отрубалась на несколько часов. Потом привыкла и к концу второй недели только так махала лопатой.
Вышла, значит, во двор. Термометр показывал минус четырнадцать градусов. На мне был теплый и легкий комбинезон, не стеснявший движений. Брюки заправлены в высокие ботинки, застегивающиеся почти по принципу "молнии". Я же говорила, что в быту сложно что-то новое изобрести. Шапку пришлось связать, благо в подвале нашелся моток негниющей бурой шерсти. Спицы сделала из веток. Они получились толстые, поэтому вязала в три нитки. Надев шапку впервые, я порадовалась, что в этом мужском охотничьем доме нет зеркала. Наверняка она меня старит! Ну и плевать, люди меня не видят, а деревьям важна душа, а не лицо.
В общем, я вышла во двор в полной амуниции: в руках лук, за спиной топор, на поясе колчан и ножи. Для начала метнула в мишень топор. Она к тому моменту была едва живая - досталось ей от меня по полной программе! Топор вошел в дерево как я и хотела: параллельно земле. Вслед за ним отправились ножи. Один воткнулся, другой отскочил и упал в снег. Затем я принялась окружать топор стрелами. Это до сих пор было нелегким делом. Мои слабые руки не могли использовать лук во всю его убойную силу; я чувствовала, что стрела полетит намного точнее, если больше оттянуть тетиву, но физически не могла этого сделать. Для удачного выстрела требуется сосредоточенность, неторопливое прицеливание, если же я спешила, то промахивалась.
Когда пятая стрела легла на тетиву, я краем глаза заметила движение справа. Замерев, скосила глаза. Белый, с черными кончиками ушей заяц сидел на поляне, метрах в десяти от меня, наполовину зарывшись в мягкий снег, поводил ушами, обращая на меня внимания не больше, чем на мишень.
Такой случай нельзя было упускать. Я медленно развернула корпус, прицелилась, оттянула тетиву и разжала пальцы. Заяц вскрикнул почти как человек и забился, орошая красным снег. Инстинкт охотника включился сам собой: я рванулась к нему по сугробам, прыгнула, в прыжке доставая третий нож, который за малым весом не удостоился броска в мишень, схватила брыкающегося зайца за уши и перерезала ему горло. И замерла, тяжело дыша, изумленно разглядывая добычу. Заяц еще пару раз дернул задними лапами и затих.
– Ой, - сказала я вслух, отползая от окровавленной тушки.
Охотница убралась прочь, оставив муки совести перепуганной горожанке. Черт меня возьми! Что с ним делать? Гуманизм и здравый смысл сошлись в жестокой схватке. Я убила животное! Разве можно было такое представить полтора года назад? Ксюша Самойлова, жалевшая каждую бездомную кошку, подкармливавшая голубей, взяла и перерезала горло милому пушистому белому зайцу! Что со мной случилось? Как возможно такое?!
"Свежее, парное мясо!
– шепнул другой знакомый голос.
– Будешь дурой, если его выбросишь!"
Более не рассуждая, я вытащила из зайца стрелу, взяла за шкирку и понесла к ручью.
Новая проблема: я ж понятия не имею, как его разделывать! В тарелке такой информации нет, это точно. С подозрением покосившись на лес, я все так же с зайцем в руке вернулась по тропе к стрельбищу, вынула из столешницы оба ножа и пошла обратно. Надо вспомнить, что делал дикарь, угостивший меня оленьей печенью. Перерезав олененку горло, он сразу же вскрыл грудную клетку и вырезал печень и сердце. Откуда-то из кладовых памяти всплыло еще воспоминание: нужно выпустить из тела кровь. Сглотнув и мысленно попросив у бедного зверька прощения, я попыталась разрезать его грудку.