Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Аналогична реакция Гийома Белибаста, более уязвимого, чем можно было бы вообразить, принимая во внимание его бурную жизнь, — убийство, любовница, скитания — он отнюдь не кисейная барышня. Святой муж плачет, уязвленный тем, что Жан Мори (брат Пьера) отказал ему в коленопреклонении, пригрозив, — правда, без последствий — выдать инквизиции:
— Еще раз велишь мне преклонить перед тобой колени, — говорит Жан Гийому, — и я тебя выдам (II, 483).
— После этих слов, — сообщает Жан, продолжая свой рассказ, — еретик с плачем удалился...
И наоборот, некая арьежанка плачет от радости, встретив земляка-пастуха с вестями о близких:
— Я встретил Бланш Марти в Праде [220] , — рассказывает Пьер Мори, — на деревенский площади. Поздоровался и передал приветы от сестры Раймонды и «сеньора» Белибаста. Заслышав такие слова, Бланш просветлела и повеселела, она прослезилась от радости и расцеловала меня.
Такова радость обретения. Что касается радости отмщения, то она сопровождается активной благодарственной жестикуляцией: обе руки воздеты к небу. Причем этот жест имел иной смысл, нежели тот, что подразумевается в нашу эпоху, когда приходится делать «руки вверх». Перегоняя стадо через Бесейт, — рассказывает Гийом Мор, — я повстречал на улице Эмерсанду Бефай, которая спросила, что нового в Монтайю. Я сообщил, что кюре Пьера Клерга забрали за ересь. Услыхав
220
III, 194. Бланш Марти, бежавшая в Испанию, была из Жюнака (совр. Арьеж). Здесь речь идет не об Айонском Праде, а об одноименной деревне в районе Таррагоны.
221
II, 189 (Mop); II, 281 (Клерг).
— Какая радость! Наконец-то эта парочка под запором.
Помимо всего прочего, документы Монтайю свидетельствуют, что некоторые из практикуемых поныне проявлений вежливости имеют весьма древнее и, если можно так выразиться, крестьянское происхождение: у жителей Монтайю и им подобных в порядке вещей приподнять капюшон и встать, с большим даже автоматизмом, чем в нынешние времена, приветствуя приятеля или просто знакомого, независимо от того, более или менее значительный это человек. Собравшиеся у очага по случаю свадьбы члены семейства Бело все как один поднимаются, чтобы засвидетельствовать должное уважение Гийому Отье, едва тот спустился по лестнице из солье. Пьер Мори, приветствуя прохожих еретиков как старший в хижине, поднимается и подносит им хлеб с молоком. И наоборот, Прад Тавернье, «совершенный», обладающий определенным положением, приветствуя простого пастуха Пьера Мори, встает и снова садится [222] . При этом среди равных «вставание» было само собой разумеющимся: тот же Пьер Мори с радостным смехом отрывается от скамьи, приветствуя сапожника Арно Сикра (II, 28). Встал бы он с места, приветствуя входящую женщину? Возможно, но отнюдь не обязательно, особенно принимая во внимание сильнейший «маскулинизм» монтайонского общества. В текстах «вставание» в подобных случаях отмечено в связи с одним «совершенным», который поднимается, избегая женщины, боясь скверны, да еще в связи с двумя малыми, торопливо отшатнувшимися, лишь бы не коснуться грудей одной крестьянки из нашей деревни [223] . Здешние горцы далеки от доброй старой французской галантности, которой еще предстояло родиться. Они далеки и от обыкновенной «любезности» (в том, по крайней мере, смысле, который придаем этому слову мы, ибо простолюдины графства Фуа имели собственные, весьма специфические взгляды на то, какой должна быть любезность на монтайонский манер).
222
I, 371 (Бело); I, 337; III, 101, 135 (Мори); III, 127 (Тавернье). См. также: I, 129; III, 294 (подымание капюшона). Только перед епископом или высокими чинами инквизиции, из страха или почтения ради, в качестве приветствия падали на колени. Уходя, принято было говорить «прощай» (III, 284).
223
I, 337 См. также: I, 311; III, 91.
И еще о вежливости: люди Монтайю не имели обыкновения в виде приветствия встряхивать и пожимать друг другу руки, как это делаем мы. После более или менее долгой разлуки они обозначали восстановление контакта, просто берясь за руки. По дороге на летнее пастбище, поднимаясь с баранами на перевал, — рассказывает Пьер Мори, — возле Ла Пальмы я встретил еретика Раймона из Тулузы в сопровождении женщины. Он как раз молился за камнем между двух дорог, как это принято у еретиков. Завидев меня, подозвал к себе. Я тотчас подошел и признал его, взяв, по общему обычаю, за руку [224] . Текст Пьера Мори ясно показывает, что взять кого-либо за руку, как бы опознавая, является всеобщим обычаем, принадлежащим к числу тех, которые специфически отличаются от обычаев еретических, связанных как с молитвой, так и с манерой здороваться, принятой между катарами.
224
III, 170. Ла Пальма — селение в районе Таррагоны.
Значит, за руки берутся, чтобы «признать» друг друга. Кроме того, в повседневной жизни кумушки доверительно сплетают руки, чтобы пожатием можно было предупредить товарку о подвохах, таящихся в пересудах третьей собеседницы [225] .
От жестов общения и вежливости перейдем к вопросам чистоты и гигиены, которые тоже имеют вполне общественное значение. В Монтайю почти не бреются, умываются лишь слегка, не купаются и не принимают ванн. Зато много ищутся, давить друг у друга вшей было знаком доброй дружбы, замешанной на ереси или чисто мирской, приятельской. Пьер Клерг побуждает искать у себя вшей своих любовниц, Беатрису де Планиссоль и Раймонду Гийу. Действие происходит в постели, у очага, у окна, а то и на верстаке сапожника [226] . Попутно кюре использует случай, чтобы преподать своим милым поучительный урок, на свой лад излагая начала катарства и донжуанства. Раймонда Гийу, привлеченная domus Клергов для борьбы со вшами, демонстрирует свои таланты и на сыне, и на его матери. Она выискивает насекомых не только у кюре Клерга, но и у жены старого Понса Клерга на виду у всех на пороге осталя. Не прекращая давить паразитов, она пересказывает пациентке свежие деревенские сплетни (II, 223). Составляя деревенскую верхушку, Клерги не стеснялись использовать ту или иную сговорчивую женщину, обладающую пальцами подходящей сноровки, для истребления заедавшей их фауны. Бернар Клерг безо всякой задней мысли прибегал к услугам старой Гийеметты «Белоты». Среди бела дня в дверном проеме благотворительница Гийеметта выискивает вшей в голове Бернара, попутно уговаривая его оделить хлебом «совершенных». Будучи безумно влюблен в Раймонду, дочь Гийеметты, Бернар, разумеется, спешит исполнить пожелания своего дезинсектора (II, 276). В конечном счете, без того чтобы поискаться, не обходятся и «салонные» беседы по-монтайонски. С этой целью устраиваются на солнышке, на плоских крышах невысоких, смежных или стоящих напротив друг друга, похожих как две капли воды домов. В те времена, когда еретики заправляли в Монтайю, — рассказывает Вюиссана Тестаньер, — Гийметта «Бенета» и Алазайса Рив устроились со своими дочками Алазайсой Бене и Раймондой Рив поискаться на солнышке, все четверо на крышах своих домов. Проходя мимо, я слышала, о чем они говорили. Гийеметта «Бенета» спрашивает Алазайсу:
225
I, 191. См. также: II, 279 (толкнуть локтем, призывая к молчанию). Другие жесты и привычки: прикрыть рукой рот, призывая к молчанию и осторожности (III, 272); взглянуть прямо в лицо (мать дочери, добиваясь правды о первых регулах: [I, 248]) и т. д.
226
I, 227; II, 225. О манере искаться как выражении расположения и привязанности среди обезьян см.: Morin Е. Le Paradise perdu. P., 1973. О приобретении бритвы, выливавшемся в целое предприятие, пускались в которое, по-видимому, прежде всего благородные, см.: II, 207.
— Как только можно вытерпеть такие муки, когда сжигают на костре?
На что Алазайса ответила:
— Святая простота! Да пойми ты, всю муку принимает на себя Господь (I, 462—463).
Отметим, что
Искание вшей укрепляет или намечает семейные узы и нежные связи, оно предполагает отношения родства и даже близости, хотя бы и незаконной. Любовница ищет у любовника, равно как и у его матери. Будущая теща ищет у нареченного зятя. Дочь избавляет от вшей мать.
Сегодня трудно вообразить, сколь эмоциональную роль играла в человеческих отношениях эта утраченная нами, паразитическая фауна [227] {148} . Отметим одно: искание было всеобщим, абсолютно неизбежным и женским занятием [228] {149} . Зато омовения были сверх всякой меры торопливы, если вообще были. Водные потоки преодолевались в трепете, что вброд, что на лодке или плоту. Тонули часто. Обыкновение поплавать, искупаться отсутствовало. Случалось пошататься подле бань в Акс-ле-Терме, но только ради того, чтобы сбыть баранов или отдать должное проституткам {150} . Да и термы тамошние, к тому же примитивные, были зарезервированы прежде всего для прокаженных и шелудивых.
227
Как известно, в наше время вошь будет официально реабилитирована культурой хиппи. Но вошь была не единственной напастью 1300—1320 гг.: людей той эпохи вообще одолевали насекомые в несравнимой с нашими временами степени; про обилие мух летом см.: II, 422, а также II, 53.
{148}
Хиппи — молодежное движение, возникшее в сер. 60-х гг. XX в. в США и Европе. Хиппи демонстративно отрицают всю «буржуазную», как они ее называют, культуру: собственность, семью, быт. Они полагают, что такая культура отделяет человека от естественной сущности, навязывает ему совершенно ненужные ценности — культ потребления, успеха, комфорта, ложную нравственность. Хиппи привержены бродяжничеству, практикуют «свободную» любовь, употребление наркотиков, «раскрепощающих» человека, выделяются нарочито эпатажной внешностью: рваной одеждой, длинными волосами, демонстративным отрицанием правил личной гигиены.
228
Манера искаться (а также тот факт, что люди Монтайю, подобно большинству своих современников, спят вповалку на одной постели, пьют из одной чашки, едят из одной миски и т. д.) ставит нас перед очевидностью: люди Монтайю причастны культуре промискуитета (ныне в известной степени исчезнувшей). Культура эта описана в капитальном труде Норберта Элиаса (см. библиографию). У этой культуры свойственные ей, отличные от наших, но весьма строгие правила приличия. Например, питье из одной чашки ставит неизбежный вопрос о статусной последовательности: «Кто будет пить первым?» (см.: II, 24 — характерный в этом смысле текст о Белибасте и его ватаге).
{149}
Промискуитет — первоначально термин для обозначения предполагаемой стадии неупорядоченных отношений между полами в первобытную эпоху, предшествовавших установлению форм брака и семьи (современные исследователи отрицают реальное существование в истории промискуитета в данном понимании). В широком смысле — беспорядочные половые связи. В тексте же этот термин употреблен в значении, которое ему придал немецкий социолог и историк Норберт Элиас: такая стадия культуры, когда отсутствуют представления о необходимости существования личных предметов, связанных с интимной, в самом широком смысле слова, сферой жизни человека (сон, еда и т. п.) — нательное или постельное белье, индивидуальные столовые приборы, личные полотенца и т. д. Появление подобных предметов в европейской культуре Н. Элиас связывает с так называемым «цивилизационным процессом», приводящим, среди прочего, к индивидуализации человека на телесном уровне, к отделению — в мире представлений, разумеется, — тела одного индивида от другого, к появлению чувства стыда, и происходит это с наступлением Нового времени.
{150}
Средневековые бани по меньшей мере с XII—XIII вв. являлись местом открытой торговли телом, разновидностью публичных домов; кроме ванн и бассейнов имели спальни, постоянный штат проституток и т. п. Подробнее см.: Блох И. История проституции. М., 1994. С. 512-513.
Умывание как таковое, если исходить из того, что нам известно, признавалось в среде «совершенных» или псевдосовершенных: они рассматривали его как способ восстановления ритуальной чистоты. Коснувшись мяса, Гийом Белибаст трижды моет руки, прежде чем есть или пить. (II, 31; I, 325). Таким образом, главная забота Белибаста не о чистоте одних только рук, но о чистоте лица и особенно рта как органа благословляющего и одновременно вводящего в тело оскверняющую пищу [229] . Вот ментальная особенность, в значительной степени объясняющая поразительную внешнюю неухоженность людей Монтайю. Надо поддерживать не столько внешнюю, сколько внутреннюю чистоту тела, не столько кожных покровов, сколько утробы. Так уж ли это абсурдно? Еще в XVIII веке множество людей будут убеждены, что издавать густой запах плохо мытого тела является, в конце концов, признаком мужества (по крайней мере, в соответствии с понятием, для представителей сильного пола).
229
См. также: I, 67 («нечистые руки и оскверненный рот»); I, 417 (умывание лица совершенными и благородными); III, 151 (благословляющий рот).
Умывание в Монтайю, когда до него доходит дело, не затрагивает анальных и генитальных зон, ограничившись теми частями тела, которые благословляют, берут и поглощают пищу: руками, лицом, ртом. Подать воды для рук — знак вежливости и благожелательности. Что ладно живым, хорошо и мертвым. В Монтайю, — говорит Алазайса Азема [230] , — тела покойников не обмывают, им просто окропляют водой лицо. После однократного совершения сего очистительного действа на лицо покойного, по-видимому, опускают ткань (во избежание снова возможного осквернения?). Стоит ли уточнять, возвращаясь к омовению живых, что тонкое полотно для осушения лица используют только «совершенные». Vulgum pecus {151} Монтайю пользуется, в лучшем случае, грубой холстиной (I, 416—417).
230
I, 314: омовение лица покойника (речь идет о старинной местной традиции: с первой половины XIII в., готовясь взойти на костер, еретичка снимала с лица макияж и умывалась, «дабы не предстать перед Господом раскрашенной» [I, 220 — 221]). О поднесении воды для рук см.: III, 396. Умывание рук может быть «ритуализировано» и вне религиозной практики: крестьянка подает воду и полотенце гостю, которому желает выказать почтение (I, 325).
{151}
Vulgum pecus (букв. лат. «простонародный скот») — презрительное название простонародья.
И еще о гигиене: у людей Монтайю и вообще арьежских или одских земель перед сном принято раздеваться. Пример: Жанна Бефай, крепко ругая Белибаста, бегущего в одно прекрасное утро из ее постели, высказывает пожелание: Чтоб тебе огонь костра полыхнул сквозь ребра! Ни более, ни менее! (III, 175). От таких слов мегеры охваченный ужасом святой муж убегает в поля дальше двух лье, наг и бос, оставив одежду в постели, где провел ночь. Стало быть, ложась спать, Белибаст потрудился раздеться: снял и рубаху, и короткие «бре» {152} , или «набедренники» (II, 33).
{152}
Бре — традиционные, известные в Галлии еще с доримских времен, штаны, обычно несколько ниже колен.