Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Между тем, находясь в пути и вынужденный делить на постоялом дворе постель с сожительницей, Белибаст спал не раздеваясь. Потому, видимо, что избегал касаться наготы Раймонды: тем самым он вернее обманывал своих адептов насчет фиктивного брака. У простых крестьян и ремесленников не было подобных соображений и лицемерных уловок. Можно предположить, что чаще всего они спали обнаженными. Арно Сикр прямо сообщает, как однажды ночью в Сан Матео ему довелось делить постель с Белибастом. Святой муж, учитывая присутствие доносчика, снял только рубаху, но не кальсоны. Подобное замечание позволяет предположить, что сам-то Арно оказался менее осторожным: значит, он разделся полностью (II, 31, 33).
На ночь монтайонцы снимали белье. Время от времени им случалось его менять!
Несмотря на большое расстояние, Пьер Мори просит брата Арно принести ему на пастбище сменную рубашку: переодетому таким образом доброму пастырю событие показалось достаточно значимым, чтобы отметить его в своих показаниях (III, 34, 181). Одежду не только меняли, но и чистили, хотя невозможно что-либо сказать относительно периодичности подобных случаев: Раймонда Арсан, служанка Бело, отстирывает одежду того или иного разборчивого «совершенного», возможно, вместе с вещами своих хозяев [231] .
231
I, 376. Одежда, несомненно, считалась ценностью: Жан Мори совершает не один дневной переход по горам, чтобы доставить Белибасту (значит, тот не брезгует одевать ношеное) латаную одежду умершего друга (III, 172). См. также: II, 61.
Оставим правила гигиены и учтивости. Регистр зафиксировал среди крестьян Арьежи, и в частности Монтайю 1300—1320 годов некоторые обиходные непристойные, издевательские или сакральные жесты. Этим жестам предопределено было сохраняться, переходя из века в век. Начнем с сакрального: пастухи Пьер Мори и Гийом Мор, несмотря на свои еретические воззрения, регулярно осеняют крестом пищу перед трапезой. (Так и в XX веке поступает множество французских крестьян, кончиком ножа «расписывая» каравай, прежде чем приступить к еде.) Жест перекрещивания хлеба, практикуемый в Монтайю, не является между тем общепринятым: Бернар Клерг, деревенский байль, явный еретик, отказывается осенять крестом «съестное». Аналогичный отказ характерен, разумеется, и для Гийома Белибаста, считающего себя совершенным: он отвергает принятые у христиан перед трапезой жесты, столь обычные у других крестьян. Однако движение рук, освящающее пищу перед употреблением, настолько важно среди простых крестьян и пастухов, что Белибаст, как добрый катар, практикует круговой жест над хлебом своего стола вместо традиционного знака креста [232] .
232
II, 181 (Мори и Mop); II, 283 (Б. Клерг); II, 181 (Белибаст).
Кроме того, крестятся перед тем, как лечь в постель. Надо быть неверующим или скорее еретиком, как Бернар Клерг, чтобы отказываться, за исключением случаев необходимости, от этого простого жеста (II, 283).
Далее в категории издевательских жестов отметим мимоходом жест вольнодумца-каменотеса Арно из Савиньяна: чтобы посмеяться над мудрствованиями одного из апокалиптических пророчеств, произнесенных на Тарасконском мосту, Арно так, как это делаем мы и сегодня, издевательски согнул свою руку в локте [233] , что обернулось для него, наряду с другими мотивами, обвинением в ереси.
233
II, 283 (Б. Клерг); I, 161 (Савиньян).
Непристойный жест тоже прошел сквозь века. Он состоит в шлепке одной рукой о другую (или рукой об кулак), что символизирует половой акт. Вот этот жест в контексте беседы между двумя крестьянами из Тиньяка (верховья долины Арьежи). Сцену описал Раймон Сеги, один из участников эпизода:
— Ведомо ли тебе, как был зачат Господь? — спросил я Раймона Делера из Тиньяка.
— Господа зачали в блуде и мерзости [foutant et merdant], — ответил Раумон, сопроводив свои слова шлепком одной руки об другую.
— Неладное говоришь, — возразил я. — Убить тебя мало за такие штуки (II, 120).
Подоплекой жестов, слез, улыбок, иронических или непристойных телодвижений является эмоция. Приступая к проблемам эмоциональным, поговорим, в частности, о жизни любовной, сексуальной и, в связи с этим, супружеской. Регистры из Памье не скупятся на подобные сведения.
У нас уже был случай коснуться этого обиняком, освещая тему хижины, domus, общины. Источник дал нам возможность попутно обозначить — так сказать, географически — различные «этажи» сексуальной, эмоциональной и супружеской жизни. Для пастухов характерны безбрачие и «случайные связи». Только по случаю они могут на пастбищах и в селениях завести подружку, иногда почитаемую за шлюху. С другой стороны, когда мы обращаемся к деревне как таковой, например к Монтайю как сообществу земледельцев, жизнь парами, иногда нарушаемая сексуальными прегрешениями, оказывается, естественно, сложной. Она демонстрирует, как и следует, все вариации брака и сожительства: великие, квазитрубадурские страсти; супружеские союзы, основанные на любви или без оной; связи скуки ради, по привычке, по корысти, по сердечной склонности. И только в городе отроки из хороших семей, прибывшие из своих деревень для учебы «в школах», рискуют, оказавшись вне domus, быть втянутыми в гомосексуальные связи, которые могли существовать в те времена. Связи эти были скорее городскими, чем сельскими, скорее между клириками, чем мирянами. Вопреки Вергилию, они составляли скорее часть более изощренной городской жизни, чем грубого пастушьего быта {153} . Именно по этому поводу, относительно внедеревенской гомосексуальности, регистр Жака Фурнье снова поднимается до создания психологической биографии. Он выходит за рамки сухих заметок и выливается в истинное изучение личности. В данном случае это позволяет составить досье на одного гомосексуалиста. Я смогу в этом специфическом вопросе выйти за рамки упомянутой деревни: деревня может быть понята только через сопоставление с городом, который господствует над ней; любовь Монтайю может быть описана только в сравнении с любовью Памье, варианты которой гораздо более разнообразны. В сравнении с относительной сельской невинностью, Памье — это уже Город, великий Вавилон. Это уже Содом, если не Гоморра.
{153}
В «Буколиках» Вергилия (см. прим. 11 к гл. IV) присутствуют гомосексуальные мотивы, например, рассказ о том, как пастух Коридон влюбился в другого пастуха, Алексиса: «Страсть в Коридоне зажег прекрасный собой Алексис. // Был он хозяину люб — и пылал Коридон безнадежно» (Эклога II, 1—2). Гомосексуализм не считался в античности чем-то преступным или даже зазорным, сам Вергилий относился к числу гомосексуалистов: «Умеренный в пище и вине, он питал любовь к мальчикам» (Гай Светоний Транквил. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1991. С. 311).
Проститутка. Фрагмент средневекового эскиза шахматной фигуры.
Арно де Верниоль, уроженец Памье, причетник и беглый францисканец, в детстве был посвящен в «гомофилию» более старшим товарищем, соучеником и будущим священником [234] . Мне былс тогда десять—двенадцать лет. Это было около двадцати лет назад. Отец отправил меня изучать грамматику к метру Понсу де Массабюкю, школьному наставнику, который, впоследствии стал одним из братьев-проповедников [235] {154} . Я делил комнату с этим метром Понсом и другими учениками, Пьером де л’Ислем (из Монтегю), Бернаром Балесса (из Памье) и Арно Ориолем, сыном шевалье Пьера Ориоля. Этот Арно был из Ла Бастид-де-Серу. Он уже брил бороду, а теперь священствует. Еще там был мой брат Бернар де Верниоль и другие ученики, имена которых я забыл.
234
III,39,49.
235
У нас еще будет случай поговорить о роли нищенствующих братьев, братьев-проповедников и т. п. в городской цивилизации низовых земель, подобных Памье.
{154}
Проповедники — официальное название доминиканцев (см. прим. 24 к Предисловию).
В общей комнате наставника и учеников я не меньше шести недель спал в одной постели с Арно Ориолем... На четвертую или пятую из проведенных вместе ночей Арно, полагая, что я уснул, принялся меня обнимать, шарить между ног и елозить там, как если бы я был женщиной. И таким образом он продолжал грешить каждую ночь. Я был еще совсем ребенком и мне такое не нравилось. Но от стыда я не осмелился никому признаться во грехе...
Позднее школа метра Понса де Массабюкю переехала. Арно де Верниоль приобрел других компаньонов по постели, в том числе самого наставника. Экономя на приобретении кроватей, тот спал сразу с двумя учениками. Никто более не пытался покуситься на добродетель юного Верниоля, но «зло» совершилось. Постельный промискуитет пробудил в школяре из Памье латентную склонность. Жертва детской попытки совращения была обречена стать гомосексуалистом.
В большом городе Тулузе, где Арно де Верниоль какое-то время продолжает обучение, эта ориентация становится окончательной — следствие случайного инцидента, который наш школяр, вероятно, преувеличил и истолковал неправильно. В те времена, — рассказывает Арно, — когда прокаженных сжигали, я жил в Тулузе и однажды «имел дело» с проституткой. После того как грех совершился, у меня начало вспухать лицо. Испугавшись, я совсем было уверился, что заболел проказой, и тогда поклялся, что впредь не лягу ни с одной женщиной. Храня верность клятве, я стал соблазнять мальчиков [236] .
236
III, 31. По этому тексту можно отметить, что преследования прокаженных, масштабные в те времена (II, 135 — 147), проводились не только во исполнание решений, принятых властью и верхами. Они происходили в контексте сексуальных страхов, свойственных народному сознанию.
Реальные причины того, что у Арно де Верниоля распухло лицо после экскурсии к шлюхе из Розового Города неизвестны: это мог быть отек Квинке {155} или аллергическая реакция иного типа. Подобное могла вызвать цветочная пыльца, оказавшаяся в комнате проститутки, или незамеченный укус крупного насекомого — пчелы, паука, скорпиона... Гипотезу об инфекции (стрептококковой?) тоже нельзя отбрасывать полностью. Одно несомненно — проказу Арно не подцепил. Но страх перед этой болезнью совпал с периодом массовой истерической травли прокаженных {156} , аффектированной сексуальными страхами. Страх произвел на психику молодого человека эффект, аналогичный тому, который много позже породит в некоторых кругах страх перед венерическими заболеваниями, передающимися через проституток.
{155}
Отек Квинке — гигантская крапивница, заболевание, характеризующееся быстро развивающимся, спонтанно проходящим и нередко возвращающимся отеком кожи, бывает аллергическим и наследственным.
{156}
«В период великого голода 1315—1318 гг. евреи и прокаженные преследовались по всей Франции, подогреваясь в отравлении колодцев и источников. Филипп V, достойный сын Филиппа IV, был инициатором множества процессов против прокаженных, в ходе которых у них под пыткой вырывались признания, приводившие их на костер» (Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 298).