Мусульманские паломники
Шрифт:
Зычный голосъ стараго шейха, то поднимаясь, то опускаясь на цлыя октавы, разносился далеко по пустын, которая еще была безмолвна и покоилась сномъ, облитая золотыми лучами восходящаго солнца. Быстро вставали и выходили изъ своихъ палатокъ правоврные, произнося хвалу Богу и великому пророку. Вс они имли въ рукахъ небольшіе кувшины и коврики и отправлялись за Абдъ-Аллою на ручеекъ, чтобы совершить священное омовеніе (ель-удгуу) текучею водою, какъ предписываетъ коранъ. Мои проводники, — очень плохіе мусульмане, сильно. объевропеившіеся, — въ дорог часто не исполняли того, что требуетъ законъ, но теперь, слдуя благому примру, отправились за хаджами, чтобы не отстать, отъ нихъ…
Все всполошилось, пришло въ движеніе. Началась вседневная жизнь. Всполошились даже верблюды въ ожиданіи того, что скоро наступитъ минута, когда опять нагрузятъ несносные вьюки и мха съ водою на ихъ мозолистыя, протертыя до крови спины. Они жалобно заревли, и тотъ ревъ, похожій на вопль, исторгшійся изъ ихъ многострадальной груди, выражалъ протестъ дальнйшему путешествію. Разумется, не этотъ протестъ животныхъ, а другія соображенія заставили хаджей остаться на этомъ мст цлый день и провести еще одну ночь у животворной воды, горнаго ручейка, такъ ршилъ Абдъ-Алла, и никто не былъ противъ этого ршенія, потому что всякому хотлось отдохнуть. Ради хаджей, конечно, остался и я еще на одинъ день. Но не ради отдыха одного остановились хаджи. Какихъ-нибудь десять дней осталось имъ для того, чтобы перейти пустыни Синайскаго полуострова и достигнуть границъ Египта, гд они могутъ отдохнуть вполн посл многотруднаго пути и получить въ награду почетное имя — паломниковъ Мекки — блаженныхъ хаджладжъ, и зеленую чалму, какъ лавровый внокъ, увнчивающую головы божьихъ подвижниковъ. Пользуясь отдыхомъ и остановкою, хаджи намревались похоронить умершаго собрата, потому что мусульмане никогда не оставляютъ своихъ покойниковъ безъ торжественнаго погребенія, даже когда они умерли жертвою эпидеміи. Правоврный не боится заразиться; онъ даже прямо одваетъ одежду умершаго отъ холеры или чумы, какъ это было и въ настоящемъ случа.
Вмст съ правоврными пошелъ и я на ручеекъ — эту «благословенную струйку воды, чистую какъ роса», — такъ прозвали его благодарные арабы, знаюшіе цну каждой капл воды въ пустын. Тамъ думалъ и я совершить, если не омовеніе, то, по крайней мр, умовеніе, имющее живящую силу въ пути. Паломники уже начали свой религіозный обрядъ, кажущійся страннымъ и непонятнымъ для европейца, но въ высшей степени гигіеническій и цлесообразный на неряшливомъ Восток, гд гнздятся вс эпидеміи. Коранъ предписываетъ мусульманину не совершать молитвы, пока онъ не совершитъ омовенія всхъ нечистотъ своего тла и не умоетъ лица. Освятивъ воду призваніемъ имени божія и пророка, каждый правоврный зачерпнулъ кружкою воды изъ потока и полилъ сперва правую — чистую руку, потомъ лвую — нечистую, по три раза, шепча при этомъ зурэ изъ корана. Затмъ, наполнивъ ротъ водою онъ долго полощетъ его; посл трехъ прополаскиваній очищаются уста. Въ очищенный ротъ онъ снова вбираетъ воду и умываетъ ею лицо обими руками, посл чего приступаетъ въ омовенію передней части головы, ушей, а также и затылка, потомъ обмываются трижды руки до локтя. Въ заключеніе обмывается сперва правая, а потомъ лвая нога до щиколки; этимъ, и кончается эль-удгуу — омовеніе, за что правоврный приноситъ благодареніе Богу словами — эль-хамди-меллахи (слава Богу)!
Въ разныхъ мстахъ по протяженію источника творился этотъ копотливый обрядъ. Абдъ-Алла мылся тщательне и доле всхъ, присоединивъ еще въ омовенію смываніе нечистотъ тла, для чего удалился отъ прочихъ. Весь обрядъ продолжался около десяти минутъ, посл чего шейхъ провозгласилъ громогласно призваніе въ молитв. Кружки были отставлены въ сторону, развернуты на песк коврики — седжадэхъ, чтобы не прикоснуться въ нечистому мсту омытыми колнями, и вс правоврные стали на нихъ, обратившись на югъ въ Кааб, какъ приказываетъ XX зурэ, такъ какъ въ той сторон стоитъ древнйшій храмъ въ мір, воздвигнутый еще Авраамомъ. Размахнувши руками трижды, вс произнесли Аллаху: акбаръ! — и затмъ начали молитву. Сперва каждый сдлалъ по нскольку поклоновъ, прикасаясь слегка руками къ колнямъ, и произнесъ — гай-аль-иль-саллахъ, иль-фэтахъ (приступимъ въ священной молитв). — Съ этими словами правоврные приложили свои ладони въ груди и начали въ одинъ голосъ читать фэтху. Посл небольшого молитвословія они опустились на колни, присли, а потомъ пали ницъ. Со словами: Аллахъ-хуакбарь (Богъ великъ)! они подымали голову отъ земли. Нсколько разъ совершилось такое колнопреклоненіе, положенное по уставу, посл чего нсколько минутъ правоврные перебирали четки, шепча молитвы. Въ заключеніе фэтхи, произносилось исповданіе вры и превознесеніе имени Аллаха. Окончивъ молитву, вс хаджи, обращаясь другъ въ другу, произнесли: эль-саламъ-алейкумъ (миръ вамъ)! Абдъ-Алла по окончаніи общей молитвы совершилъ еще нсколько колнопреклоненій и что-то еще долго бормоталъ про себя, павъ лицомъ на землю. Когда всталъ старикъ и подошелъ къ лагерю, на его длинныхъ рсницахъ виднлась слеза.
Пока совершался весь этотъ религіозный обрядъ, день наступилъ вполн; ослпляющимъ золотымъ блескомъ засіяло солнце, выкатываясь изъ-за далекаго горизонта; пустыня вспыхнула отъ блеска лучей, отражавшихся отъ бловатыхъ песковъ ея; мрачная каменная масса на вершинахъ украсилась золотистою каемкою; ночная свжесть какъ-то незамтно пропала въ воздух, и все преисполнилось свта, блеска и огня…
Караванъ услся закусывать, напередъ давши и верблюдамъ по горсточк ячменя и пустивъ ихъ пастись спать по окрестностямъ становища, отыскивать кустики артемизіи, терновника и бурьяна. Юза зажегъ изъ сучьевъ тарфы небольшой костеръ и началъ варить утренній чай, къ которому я пригласилъ Абдъ-Аллу и Букчіева. Старый шейхъ, пожелавъ всего лучшаго намъ всмъ и произнеся имя Аллаха, бросилъ въ огонь пучекъ душистыхъ травъ; ароматное куреніе поднялось прямо къ залитому свтомъ небу тонкою струйкою, какъ жертва Богу за благополучно проведенную ночь. Выпили ми чаю, закусили черствымъ хлбомъ, оливками и козьимъ сыромъ. Абдъ-Алла и Букчіевъ были неумолкаемы и разсказывали многое изъ своей паломнической жизни.
Мои паціенты были все въ томъ же ужасномъ положеніи, умирая медленною смертью. Большую часть времени они остались въ забытьи; иногда какъ бы просыпались, просили воды, шептали молитвы; изрдка корчились, словно терзаемые внутренними мученіями, и тогда ихъ лица искажались до невроятности. Мое простое средство всегда облегчало ихъ страданія; прикладываніе теплыхъ, нагртыхъ, то на солнц, то у костра, кусковъ матерій на животъ и на ноги было, повидимому, особенно пріятно страдальцамъ. Уъ мертвецу меня не подпускалъ даже близко Абдъ-Алла, прося не нарушать его вчнаго сна. Трупъ былъ положенъ въ отдльную палатку, гд еще съ вечера возилось нсколько паломниковъ, хотя самъ шейхъ туда не входилъ, пробывъ весь вечеръ съ нами. Закусивъ у нашего востра, старикъ вдругъ приподнялся, словно по сигналу, и произнесъ:
— А теперь, мои братья, надо предать земл тло нашего собрата. Аллахъ да благословитъ его! Пойдемъ и ты со мною, благородный московъ. Милосердный Аллахъ назначилъ Хафизу умереть въ пустын, совершивъ свой жизненный путь; отправимъ же его въ землю, какъ повелваетъ Коранъ. Изъ земли созидается тло человка, въ землю оно снова и возвращается. Хвала и честь всемогущему Богу!
Я пошелъ за Абдъ-Аллою. Тло покойнаго четверо хаджей бережно внесли изъ шатра. Оно было уже обмыто и облечено въ погребальный саванъ съ ногъ до головы. Въ виду этой-то церемоніи, вроятно, и не допустили меня въ палатку въ покойнику, чтобы гяуръ не могъ видть нагого тла правоврнаго. Омовеніе покойника есть такое святое дло у мусульманина, что омытый трупъ считается уже вполн чистымъ, и надъ нимъ уже могла быть совершена молитва. Хотя по обычаю мусульманъ, при церемоніи омовенія умершаго, тло очищается даже отъ волосъ, которые выбриваются, спеціально занимающимися этимъ дломъ людьми — мухазилами, но въ пустын, вроятно, было сдлано исключеніе для погибшаго такъ внезапно Хафиза. Только затылокъ до темени былъ пробритъ, да вс отверстія тла были заткнуты чистыми тряпками для того, чтобы тло, очищенное омовеніемъ, не запачкалось изверженіями, какъ пояснилъ Букчіевъ. Лица покойнаго, впрочемъ, я не видалъ, потому что все тло было съ головы до ногъ закутано въ кеффнъ — саванъ простой, несшитый кусокъ хлопчатобумажной матеріи, который хаджи имютъ всегда съ собою на случай смерти, отправляясь въ дальній путь. Такая предусмотрительность нсколько странна для насъ, но она показываетъ, насколько хладнокровно относится къ смерти мусульманинъ, хорошо зная, что — отъ смерти не уйдешь. Всегда ожидая и помня о смерти, правоврный въ большихъ путешествіяхъ обыкновенно возитъ съ собою и саванъ — кеффнъ, въ который должно быть завернуто его тло. Бояться, впрочемъ, ему нечего, чтобы тло его осталось не обвитымъ погребальными одеждами: всякій магометанинъ считаетъ своею святою обязанностью прикрыть трупъ единоврца.
Положенный на песокъ, обвитый какъ кукла, лежалъ несчастный Хафизъ; случайные товарищи его по путешествію, сдружившіеся на долгомъ пути среди опасностей и лишеній, окружали его тснымъ кругомъ и читали молитвы. У многихъ на глазахъ были видны слезы; нкоторые рыдали; но тхъ отвратительныхъ причитаній и «улулеха» — этого, потрясающаго самые крпкіе нервы, вопля по умершемъ, на Восток исполняемаго тоже особыми спеціалистами и въ особенности женщинами, не было слышно вокругъ тла несчастнаго хаджи, потому что, вроятно, у него изъ окружающихъ не было ни одного родственника. Но тихая грусть, слезы, катившіяся по загорлымъ впалымъ щёкамъ хаджей, прошедшихъ огонь и воду, и горячія молитвы говорили о томъ чувств, которое одушевляло всхъ окружавшихъ. Въ этой безмолвной скорби высказывалось глубокое горе, рдкое у фанатика-мусульманина въ особенности по отношенію къ чужому человку; оно свидтельствовало о томъ, какъ дорогъ каждый членъ каравана, который можно назвать настоящею религіозною общиною. Въ самомъ дл, гд-нибудь въ Каир, нсколько мсяцевъ тому назадъ, собрались вмст во имя одной идеи нсколько человкъ, сплотились они во едино, бэ-иссле-лиллахи (во имя Божіе)! — выбрали себ хабира — главу и вожака, и пошли черезъ гори и пустыни, чтобы выполнить обтъ, данный Аллаху и великому пророку. Много выстрадаетъ потомъ такой мусульманскій паломникъ, прежде чмъ доберется до Каабы, много переиспытаетъ онъ, а потому вполн понятно, почему такъ сдруживаются между собою члены каравана хаджей. Это настоящіе «братья въ Бог», истинные «друзья въ пророк» — какъ ихъ называетъ одно арабское изреченіе.
Я стоялъ тоже молча, занятый иными чувствами, иными мыслями, при вид укутаннаго въ блый саванъ мертвеца. Мн представилась воочію одна изъ тхъ невдомыхъ міру смертей, которыя уставляютъ мертвыя пустыни какъ вхами — костями и черепами людей, погибшихъ на пути. Какъ memento more, стоятъ он на всхъ тропахъ, перескающихъ пустыню, какъ бы говоря путнику: «иди впередъ скоре, чтобы пройти это царство смерти…» Смерть и жизнь идутъ тутъ рядомъ, но смерть преобладаетъ надъ жизнью, — боле мертвыхъ, чмъ живыхъ… Стоитъ только изнемочь хотя на одни сутки и склонить свою усталую голову, — и новыя безвстныя кости заблются въ пустын и, торча изъ песку, будутъ говорить новому страннику: «и отъ тебя недалека смерть»!..
Минутъ десять продолжалось общее безмолвіе, и эти минуты казались часами. Солнце, уже выкатившееся теперь во всемъ своемъ величіи на безоблачномъ неб пустыни, освщало ярко блоснжный саванъ несчастнаго Хафиза, такъ что даже трудно было на него смотрть, и глаза отворачивались невольно; но и вокругъ негд было отдохнуть взору: вся окрестность блистала тмъ же нестерпимымъ свтомъ, а лучи аравійскаго солнца начали вновь опалять и безъ того опаленные мертвые пески. На восход солнца другого дня обыкновенно мусульмане хоронятъ своихъ умершихъ, чтобы червь тлнія не прикоснулся къ тлу правоврнаго на земл, чтобы лучи дневного свтила еще разъ облили трупъ своимъ живительнымъ свтомъ, прежде чмъ онъ будетъ погруженъ въ темную могилу. Уходя изъ міра и изъ жизни во прахъ, изъ свта во тьму, онъ долженъ уносить съ собою лучи свта, которые должны не потухать во мрак могилы, какъ не исчезнетъ безвстно и душа правоврнаго…