На исходе дня. История ночи

Экерч А. Роджер

Среди сельских жителей последовательность и продолжительность лунных фаз были общеизвестны, такие знания передавались юному поколению с самого раннего возраста. Из простенького детского стишка «Честный пахарь» дети узнавали, что земледелец «находит дорогу домой при свете луны». Горожане были менее сведущи в данном вопросе, но в XVII веке они могли почерпнуть необходимые знания из издававшихся по всей Европе календарей для чтения или «альманахов», в которых печатались ежемесячные таблицы фаз луны. В Англии к 1660 году выпускалось до 400 тысяч календарей ежегодно, то есть их приобретала приблизительно каждая третья семья. В Америке такие календари были вторым по популярности чтением после Библии. Хотя считалось, что фазы луны влияют на погоду и здоровье, важнее всего было узнать, что в предстоящие ночи ожидает путешественников. В 1764 году, обнаружив отсутствие таблиц в последних календарях, житель Итона заметил: «Из альманаха люди могут узнать, сколько ночей будет светить луна, а это очень полезно для многих начинаний»³⁰.

Конечно, при луне приходилось совершать не только небольшие переходы, но и длительные путешествия. По мнению писателя Генри Дэвида Торо, размышлявшего над «бесконечным» разнообразием лунного

света, даже «неверного бледного свечения» бывает «достаточно, чтобы отправиться в путь». Часто люди писали о том, как при луне они навещали друзей, выполняли различные поручения или возвращались домой. «Мы вернулись домой довольно поздно: ждали лунного света», — объяснял пастор Джеймс Вуд-форд, рассказывая об ужине у друзей. В 1664 году в Париже двое лекарей согласились навестить захворавшего пациента, «так как было почти полнолуние». Если раньше пешеходы во многих городах должны были носить с собой фонари или факелы, то уже в XVII веке такое требование больше не предъявлялось. И в других местах особых строгостей не было. Лондонцы, включая самых состоятельных, по словам Пеписа, обычно путешествовали при «ясном лунном свете». Джонатан Свифт записывал о поездке в экипаже на ужин к государственному казначею: «Светила луна, поэтому мы не боялись, что карета опрокинется». И наоборот, при отсутствии луны вечерние развлечения приходилось отменять или откладывать. «Он не захотел у нас отобедать, потому что не было луны», — сообщала Нэнси Вудфорд в 1792 году про своего норфолкского соседа³¹.

Но и в безлунные ночи оставался свет звезд, более слабый, но в то же время и более надежный. «Было ни темно, ни светло, только звезды сияли», — заметил один автор в 1742 году. В некоторых регионах Англии первую звезду Веспер (на самом деле это планета Венера) называли «пастушья лампа» за ее яркое сияние над западным горизонтом. «Пастушью лампу знают даже дети», — записал Джон Клэр в начале XIX века. Раньше звезды казались ярче, к тому же создавалось впечатление, что их намного больше. В ясную ночь возникало ощущение, что их не меньше двух тысяч. Как и от лунного света, от света звезд могли появляться тени. Поэт Роберт Геррик создал такие строчки: «Не бойся темной ночи. / Луна сиять не хочет? / Так звезды в небе свет подарят свой». Житель Лондона вспоминал в середине XVIII века: «Между одиннадцатью и двенадцатью часами стояла ясная звездная ночь, и я пошел, взяв под мышку шпагу и трость»³².

В отсутствие тумана было видно, как от горизонта до горизонта, разделяя небо на две части, тянется Млечный Путь — широкая полоса белого света. «Все вокруг сияет в смешанном потоке его лучей», — писал в 1753 году в «Универсальный журнал познаний и развлечений» (Universal Magazine of Knowledge and Pleasure) один из авторов. Хотя Чосер и многие до него употребляли в речи название «Млечный Путь», нередко использовались и другие наименования, в частности различных дорог, направления которых, в зависимости от времени года, совпадали с положением на небе этой спиральной галактики. Ранние пилигримы путешествовали по «пути Вальсингама» в Восточной Англии и по «римской дороге» в Италии, поглядывая на небо, чтобы не заблудиться. «У нас, — сообщал астроном Томас Гуд в 1590 году, — его называют Млечный Путь, но некоторые в шутку зовут его Уотлинг-стрит». Имеется в виду древняя римская дорога, ведущая из лондонского пригорода к Роксетеру, что находится на границе с Уэльсом³³.

В конечном счете поток небесного света больше зависел не от луны и звезд, а от облаков. Так, Торо, от имени ночного путника, писал об «извечной борьбе луны с облаками»³⁴. Все зависело от плотности и скорости движения облаков. «Светит луна, хотя по небу плывут облака», — заметила Элизабет Дринкер июньским вечером. Ирландский торговец тканями Хамфри О'Салливан постоянно упоминал об «очень облачных» и «малооблачных» ночах. Небо могло разительно измениться за считаные минуты, поэтому только в ясные ночи приходилось рассчитывать на надежное освещение. В конце XVIII века некий путник, будучи проездом в Шотландии, записал свои наблюдения: «В этом путешествии луна какое-то время была столь плотно закрыта облаками, что я едва мог различить дорогу; иногда же она светила столь ярко, что были прекрасно видны все окрестности»³⁵.

Самые темные ночи — когда небо застилали черные тучи — вызвали к жизни различные выражения: «не видно ни зги», «кромешная тьма», «хоть глаз выколи», «непроглядная ночь» и, конечно, «черный как смоль» из-за похожей на деготь смолы сосен. «Небо черное как смоль», — заметил Пепис по возвращении домой в два часа ночи в 1666 году. Soche ciega означает по-испански «слепая ночь».

Из-за облаков зимой становилось теплее, но видимость в такие ночи значительно ухудшалась. Не только дальние объекты и их цвет — даже небо едва просматривалось. «Ночь была настолько темная, что я не видел собственной ладони», — сообщал лондонец в 1754 году³⁶. Возможности для путешествия сразу ограничивались, так что большинство предпочитало спокойно оставаться дома. Некоторые, если могли, доставали факел или фонарь. «Нам пришлось обзавестись фонарем по причине кромешной темноты», — объяснял пастор Вудфорд в 1786 году. Но постоянно случалось так, что путешественников заставали врасплох тучи, неожиданно затянувшие все небо, или же порыв ветра, задувший свечу или факел. Минуя местечко Палезо во Франции, путники, у которых сломалась лампа, обошли всех обитателей постоялого двора в поисках фонаря. В результате они выменяли его на бутылку вина. «Мы достали фонарь со свечой из ситника внутри, но вскоре ветер задул и ее, и мы продолжили путь в темноте»³⁷.

В темные ночи путешественники проявляли изрядную, хоть и примитивную, изобретательность. В 1661 году кавалькада, которую тьма застала в горах, послала впереди себя наездника на белой лошади, чтобы тот показывал доршу. «Мы ехали вслед за ним», — описывал это путешествие слуга Роберт Муди. Член другой компании путников вспоминал непроглядную ночь возле графства Дарем: «Мы были вынуждены ехать вплотную друг к другу, иначе потерялись бы в темноте». Когда тьма спускалась на плантацию, тетушка Сук из Джорджии «накидывала на плечи белый платок», чтобы вывести с полей рабов³⁸. Специальные зарубки, сделанные на деревьях топором, помогали ночью найти дорогу в густом лесу. Опытные путешественники шли, ориентируясь по силуэтам деревьев, вырисовывающимся на фоне неба³⁹. И наоборот, в местности, где почва содержала много песка или мела, люди, чтобы не сбиться с пути, смотрели под ноги. В долине известковых холмов Южной Англии жители сооружали земляные холмики, называвшиеся «нижние фонари»: они служили пометками на дорогах через поля. Александр Карлайл и его брат, направляясь на юг из Эдинбурга в 1745 году, двигались вдоль берега моря, «так как луны не было… а песок всегда немного светится во время отлива»⁴⁰.

В самые ненастные ночи простой люд полагался на такие чувства, как слух, осязание и обоняние. Если сегодня значительную часть информации мы воспринимаем посредством зрения, то люди Нового времени ценили и остальные чувства, особенно ночью. В темные вечера им приходилось находить дорогу не столько с помощью зрения, сколько с помощью слуха. Ночью приходилось чаще прислушиваться. «У дня есть глаза, а у ночи уши» — гласит шотландская пословица. После заката необходимость полагаться на слух была столь важна, что в Восточном Йоркшире глагол «темнеть» (dark) означал «слушать» (listen)⁴¹. Ночью, отмечали современники, хорошо передаются звуки. Хотя влажный воздух мог их несколько приглушить, ослабление зрения значительно обостряло слух. В комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» Гермия говорит:

Ночная тьма глаза лишает зренья, Но обостряет слух наш, без сомненья, И, если нам мешает видеть ночь, С двойною силой может слух помочь [32] .

К тому же в ночной тишине отчетливее воспринимается резонанс отдельных шумов. Если звуков немного, то, внимательно прислушавшись, легче определить их источник и направление⁴².

К несчастью, слух, в отличие от зрения, является пассивным чувством, да и сам звук может быть неравномерным. Как недавно заметил незрячий Джон М. Халл, автор книги «Прикосновение к скале» (Touching the Rock), «звуки то появляются, то исчезают, в отличие от визуальных объектов». Ночные звуки возникают неожиданно. Однако человеческий слух проникает глубже, чем взгляд, не ограничиваясь отдельным направлением, и ему не мешают стоящие на пути препятствия, например дома или деревья. А с увеличением ночью предела слышимости звуки представляют собой «слуховые» эквиваленты различных предметов⁴³. Компания путешественников, которую ночь застала на незнакомой дороге недалеко от шотландского городка Пейсли, «продолжала путь с огромной осторожностью и осмотрительностью, часто останавливаясь, чтобы вглядываться в даль и слушать». И если по шуму дождя и ветра можно было определить очертания окружающей местности, то знакомые звуки становились надежными проводниками. Всадники, направлявшиеся во Фрайбург, по стуку лошадиных копыт определили, что они въезжают в «большой город с мощеными улицами». Блеяние овец и мычание коров помогали определить, где ты находишься, так же как и звон церковных колоколов. В 1664 году житель Беркшира Ричард Палмер завещал некоторую сумму денег деревенскому церковному сторожу, с тем чтобы тот звонил в большой колокол каждый день в восемь часов утром и вечером не только для «своевременного отхода ко сну», но еще и для того, чтобы путешественники «имели представление о времени и не сбились с дороги». Лучше всего помогали собаки, лай которых пронизывал ночную тьму. Подобно сигналам маячка, эти звуки по мере приближения становились громче и чаще. «Мы сбились с дороги, — записал один из путешествовавших по Франции, — и около полуночи, ориентируясь по звукам собачьего лая, добрались до города Фонтинель». Американский колонист, живший в XVII веке в Мэриленде, заметил: «Поразительное дело! Обычно собаки отгоняют чужаков от жилищ, нас же, наоборот, они привели к домам»⁴⁴.

32

Перев. Т. Щепкиной-Куперник.

Даже запахи помогали найти доршу ночью, когда нюх становился особенно чутким, а ароматы дольше сохранялись во влажном воздухе. «Весь воздух деревни пропитан запахом хмеля, выложенного на просушку», — записал Гилберт Уайт о позднем летнем вечере 1791 года. Благоухание жимолости, запах пекарни теплой ночью или же, наоборот, зловоние навозной кучи представляли собой невидимые указатели родных пенатов наравне с запахами конюшни, скота и домашней птицы⁴⁵.

Осязание же, наоборот, помогало сориентироваться в закрытом пространстве, когда человек передвигался на ощупь, вытянув руки и осторожно переставляя ноги. «Лучше неспешно идти, чем под звездами ночь провести» — советовала поговорка. Лишившись способности видеть, люди полагались на свое тело и, главным образом, руки и ноги. «Мы пробирались на ощупь, как пара воров в гончарной лавке», — рассказывал житель Лондона. Некоторым иногда приходилось находить доршу, передвигаясь на четвереньках, как, например, писателю Артуру Янгу в Италии. Когда ночью его фонарь задуло ветром, ему пришлось ползти, чтобы не упасть с обрыва. Обычно кучера останавливали свои повозки, чтобы понять, какова дорога. «Мистеру Тэйлору, — рассказывал шотландский пассажир, — часто приходилось выходить из коляски, чтобы прощупать, не съехали ли мы с дороги»⁴⁶. На хорошо утрамбованной дороге можно было определить окружающее пространство ногами или, на худой конец, пальцами, на «слепой» же дороге поверхность ничем не отличалась от обочины. Ровные открытые пространства, такие как пастбища или выгоны, также служили ориентирами по контрасту с ухабистыми, труднопроходимыми участками, хотя и на ровном месте можно было споткнуться. Отправляясь на визит к пациентке без фонаря, Марта Баллард, повитуха из Новой Англии, сняла башмаки и шла в чулках, чтобы чувствовать дорогу под ногами. «Пыталась как могла не сбиться с пути», — записала она, вернувшись целой и невредимой⁴⁷.