Невидимый
Шрифт:
— Въ Лондон-то? Еще бы!
— Я отправился въ глухой кварталъ рядокъ съ Портландъ-Стритомъ и вышелъ на конецъ той улицы, гд прежде жилъ. По ней я не пошелъ, боясь толпы, которая продолжала глазть на дымившіяся развалины подожженнаго мною дома. Первой моей задачей было добытъ платье. Попавшаяся мн по дорог лавочка, гд продавались самые разнообразные предметы, — газеты, сласти, игрушки, канцелярскія принадлежности, завалявшіеся святочные предметы, между прочимъ, цлая коллекція масокъ и носовъ, — снова навела меня на мысль, появившуюся у меня при вид игрушекъ въ «Омніум». Я повернулъ назадъ уже боле не безцльно и окольными путями, избгая многолюдныхъ мстъ, направился къ лежащимъ по ту сторону Странда глухимъ переулкамъ; мн помнилось, что въ этомъ квартал,- хотя, гд именно, я хорошенько не зналъ, — было нсколько лавокъ театральныхъ костюмеровъ. День былъ холодный, съ пронзительнымъ свернымъ втромъ. Я шелъ быстро, чтобы никто не наткнулся на меня сзади. Каждый переходъ черезъ улицу былъ опасностью, каждый прохожій требовалъ зоркаго наблюденія. Какой-то человкъ, котораго я нашелъ въ конц Бедфордъ-Стрита, неожиданно обернулся и сшибъ меня съ ногъ, я упалъ прямо на мостовую, почти подъ колеса прозжавшаго мимо кэба; стоявшіе тутъ же извозчики подумали, что у него случилось нчто въ род удара. Это столкновеніе такъ меня напугало, что я пошелъ на Ковентгарденскій рынокъ и прислъ тамъ, въ укромномъ уголк, у лотка съ фіалками, весь дрожа и съ трудомъ переводя духъ; тамъ я просидть довольно долго, но чувствовалъ, что простудился опять. Я принужденъ былъ уйти, чтобы не привлечь чьего-нибудь вниманія своимъ чиханіемъ. Наконецъ, я достигъ цли своихъ поисковъ; это была грязная, засиженная мухами лавчонка въ переулк близъ Дрэри-Лэна съ выставленными въ окн платьями изъ мишурной парчи, фальшивыми драгоцнными камнями, париками, туфлями, домино и карточками актеровъ. Лавка была старомодная, темная и низкая, и надъ нею громоздились еще четыре этажа мрачнаго и угрюмаго дома. Я заглянулъ въ окно и, не увидавъ никого, вошелъ. Отворенная мною дверь привела въ движеніе колокольчикъ. Я оставилъ ее отворенной, обогнулъ пустую подставку для костюмовъ и спрятался въ уголк за большимъ трюмо. Съ минуту никто не приходилъ. Потомъ я услышалъ гд-то тяжелые шаги, и въ лавку вошли. У меня уже былъ теперь опредленный планъ. Я думалъ пробраться въ домъ, спрятаться наверху, выждать и, когда все стихнетъ, разыскать себ парикъ, маску, очки, костюмъ и явиться на свтъ Божій, хоть и въ довольно нелпомъ, но все же приличномъ вид. Кром того, случайно, конечно, я могъ украсть въ дом какія ни на есть деньги. Вошедшій въ лавку былъ низенькій, слегка горбатый человчекъ съ нависшими бровями, длинными руками и очень короткими кривыми ногами. Повидимому, я засталъ его за дой. Онъ оглянулъ лавку какъ бы въ ожиданіи, которое смнилось сначала удивленіемъ, потомъ гнвомъ, когда оказалось, что лавка пуста. «Чортъ бы побралъ этихъ мальчишекъ!» сказалъ онъ, выходя на улицу и оглядывая ее въ об стороны. Черезъ минуту онъ возвратился, съ досадой захлопнулъ дверь ногою и, бормоча то-то про себя, пошелъ къ двери въ квартиру. Я послдовалъ было за нимъ, но при звук моего движенія онъ остановился, какъ вкопанный. Я также остановился, пораженный его чуткостью. Онъ захлопнулъ дверь квартиры передъ самымъ моимъ носомъ. Я стоялъ въ нершимости. Вдругъ послышались возвращавшіеся назадъ шаги, и дверь снова отворилась. Онъ оглянулъ магазинъ, какъ будто все еще въ нкоторомъ сомнніи, проворчалъ что-то, посмотрлъ на прилавокъ, заглянулъ за шкафы и остановился въ недоумніи. Дверь за собою онъ оставилъ отворенной; я юркнулъ въ сосднюю комнату. Это была странная конурка, очень скудно меблированная, со множествомъ большихъ масокъ въ углу. На стол стоялъ запоздалый завтракъ; слышать запахъ кофе и видть, какъ вернувшійся хозяинъ лавки преспокойно принялся за ду, раздражало меня до нельзя. И манеры его при д были такія противныя! Въ комнату выходило три двери, — одна наверхъ, другая внизъ, но вс он были затворены. Выйти при немъ я не могъ, не смть даже пошевелиться, боясь его чуткости, а въ спину мн дуло. Два раза я чуть было не чихнулъ. Зрительная сторона моихъ впечатлній была любопытна и нова, но я все-таки страшно усталъ и пришелъ въ сильнйшее раздраженіе задолго до того, какъ хозяинъ покончилъ съ дою. Но онъ кончилъ-таки, наконецъ, поставилъ обгрызенныя тарелки на черный жестяной подносъ, на которомъ прежде стоялъ чайникъ, и, собравъ крошки съ испачканной горчицей скатерти, приготовился все это выносить. Тяжелый подносъ помшалъ ему затворять за собой дверь, что онъ иначе сдлалъ бы непремнно. Никогда не видалъ я такого охотника затворять двери! Я сошелъ за нимъ въ очень грязную кухню и кладовую въ подвальномъ этаж, имлъ удовольствіе видть, какъ онъ мылъ посуду, и, найдя свое дальнйшее присутствіе безполезнымъ и кирпичные полы черезчуръ холодными, для босыхъ ногъ, вернулся наверхъ и слъ въ кресло передъ каминомъ. Каминъ топился плохо, и почти безсознательно я подложилъ туда немного угля. Шумъ, который я при этомъ произвелъ, тотчасъ привлекъ хозяина. Онъ грозно всталъ среди комнаты, потомъ началъ обшаривать вс углы и чуть не коснулся меня. Но и этотъ обзоръ, кажется, не удовлетворилъ его. Уходя, онъ остановился на порог и еще разъ окинулъ взглядомъ комнату. Ждать въ маленькой гостиной мн пришлось очень долго; наконецъ онъ вернулся, отворилъ дверь наверхъ, и я тихонько пошелъ за нимъ. На лстниц онъ вдругъ остановился, и я чуть было не наскочилъ сзади на него. Онъ постоялъ съ минуту, глядя мн прямо въ лицо и прислушиваясь. «Честное слово», проговорилъ онъ, «точь-въ-точь…» Его длинная волосатая рука теребила нижнюю губу, глаза перебгали вверхъ и внизъ по лстниц. Потомъ онъ еще что-то проворчалъ, опять вошелъ наверхъ, уже держась за ручку двери, снова остановился, и на лиц его выразилось прежнее сердитое недоумніе. Очевидно, онъ началъ замчать легкій шорохъ моихъ движеній у себя за спиною. Слухъ у него, должно быть, былъ удивительный. Вдругъ имъ овладло бшенство. «Если въ дом кто-нибудь есть…» крикнулъ онъ съ проклятіемъ и, не докончивъ угрозы, сунулъ руку въ карманъ, не нашелъ того, что искалъ, и, рванувшись мимо меня, шумно и сердито помчался внизъ. Но я не пошелъ за нимъ; я слъ на верхней ступени лстницы ждать его возвращенія. Вскор онъ вернулся, все еще бормоча что-то про себя, отворилъ дверь и, не давъ мн времени войти, захлопнулъ ее передъ моимъ косомъ. Я ршилъ осмотрть домъ, что потребовало довольно много времени, такъ какъ нужно было подвигаться какъ можно тише. Домъ былъ очень старъ, ветхъ, сыръ такъ, что обои въ верхнемъ этаж совсмъ отвисли, и полонъ крысъ. Большинство дверныхъ ручекъ заржавло, и я боялся ихъ повертывать. Многія изъ осмотрнныхъ мною комнатъ были совсмъ пустыя, другія завалены театральнымъ хламомъ, судя по виду, купленнымъ изъ вторыхъ рукъ. Въ комнат рядомъ съ комнатой хозяина я нашелъ кучу стараго платья, сталь рыться въ ней и такъ увлекся, что опять забылъ очевидную тонкость его слуха. Послышались крадущіеся шаги, и, поднявъ голову какъ разъ во время, я увидлъ хозяина; онъ высовывался изъ-за груды развороченнаго платья, и въ рукахъ у него былъ стариннаго устройства револьверъ. Я простоялъ, не двигаясь ни однимъ членомъ, пока онъ подозрительно оглядывался кругомъ, разинувъ ротъ и выпучивъ глаза. «Должно, она», проговорилъ онъ медленно. «Чортъ бы ее побралъ!» Онъ тихонько затворилъ дверь, и тотчасъ же въ замк щелкнулъ ключъ. Шаги его стали удаляться. Я вдругъ понялъ, что запертъ, и сначала не зналъ, что длать; прошелъ отъ двери къ окну и обратно и остановился въ недоумніи. Меня охватила злоба. Я ршилъ, однако, прежде всего пересмотрть платье, и при первой своей попытк въ этомъ направленіи уронилъ большой узелъ съ верхней полки. Это опять привлекло хозяина, уже совершенно разсвирпвшаго. На этотъ разъ онъ прямо коснулся меня, отскочилъ въ изумленіи и замеръ на мст, не зная, что подумать. Черезъ нкоторое время онъ какъ будто успокоился. «Крысы», сказалъ онъ вполголоса, приложивъ пальцы къ губамъ, очевидно, нсколько испуганный. Я преспокойно вышелъ изъ комнаты, но подо мною скрипнула половица. Тутъ проклятый старикашки пошелъ рыскать по всему дому, всюду запирая двери, а ключа пряталъ въ карманъ. Когда я понялъ, что онъ затялъ, у меня сдлался припадокъ бшенства, и я съ трудомъ сдержался настолько, чтобы дождаться удобной минуты; уже зная теперь, что онъ въ дом одинъ, я безъ дальнйшихъ околичностей стукнулъ его по голов.
— Стукнулъ его по голов? — воскликнулъ Кемпъ.
— Да, оглушилъ его, пока онъ сходилъ съ лстницы, хватилъ его сзади стуломъ, что былъ тутъ же, на площадк. Онъ полетлъ внизъ, какъ мшокъ со старыми сапогами.
— Но, какъ же это, знаете? Обыкновенныя условія общежитія…
— Годятся для обыкновенныхъ людей. Дло въ томъ, Кемпъ, что мн совершенно необходимо было выбраться изъ дому одтымъ, и такъ, чтобы онъ меня не замтилъ. Потомъ я замоталъ ему ротъ камзоломъ `a la Louis XIV и завязалъ его въ простыню.
— Завязали въ простыню?
— Сдлалъ ему что-то въ род мшка. Прекрасное было средство угомонить и напугать этого болвана: вылзти изъ мшка ему было бы трудно, чортъ побери. Милый Кемпъ, что вы уставились на меня, какъ будто я совершилъ убійство? У него вдь быль револьверъ. Если бы онъ меня хоть разъ увидлъ, онъ могъ бы описать меня…
— Но все же, — сказалъ Кемпъ, — въ Англіи, въ наше время! И человкъ этотъ былъ въ своемъ собственномъ дом, а вы… Ну да, вы обкрадывали его.
— Обкрадывалъ! Чортъ знаетъ что! Еще того не доставало, чтобы вы назвали меня воромъ. Но вы, конечно, не такъ глупы, Кемпъ, чтобы плясать по старинной дудк. Разв вы не понимаете моего положенія?
— А также и его положенія! — сказалъ Кемпъ.
Невидимый вскочилъ.
— Что вы хотите этимъ сказать?
Лицо Кемпа сдлалось немного жесткимъ. Онъ хотлъ что-то сказать, но удержался.
— Въ конц концовъ, — замтилъ онъ, — оно и дйствительно было, пожалуй, неизбжно: положеніе ваше было безвыходно. А все-таки…
— То-то и дло, что безвыходное, дьявольски безвыходное! А онъ къ тому же разозлилъ меня: гонялся за мной по дому съ этимъ дурацкимъ револьверомъ, запиралъ и отпиралъ двери. Этакій несносный! Вы вдь не вините меня, не правда ли?
— Я никогда не виню никого, — сказалъ Кемпъ, — это совсмъ вышло изъ моды. Что же вы стали длать потомъ?
— Я былъ голоденъ; внизу нашлась коврига хлба и немного прогорьклаго сыру, боле чмъ достаточно чтобы насытиться. Я выпилъ немного водки съ водою и прошелъ мимо своего импровизированнаго мшка, — онъ лежалъ совсмъ неподвижно, — въ комнату со старымъ платьемъ. Она выходила на улицу, и окно было завшено кружевной, коричневой отъ грязи, занавской. Я выглянулъ. На двор былъ яркій день, — по контрасту съ коричневой тьмою мрачнаго дома, гд я находился, день ослпительно яркій. Шла оживленная торговля. Телги съ фруктами, извозчики, ломовикъ, тачка рыбнаго торговца. Я обернулся къ темнымъ шкафамъ позади себя, и въ глазахъ у меня заплавали пестрыя пятна. Возбужденіе мое смнялось яснымъ сознаніемъ своего положенія. Въ комнат носился легкій запахъ бензина, служившаго, вроятно, для чистки платья. Я началъ систематическій обзоръ всего дома. По видимому, горбунъ уже довольно долго жилъ одинъ. Это было существо очень любопытное… Собравъ все, что могло мн пригодиться, въ кладовую стараго платья, я сдлалъ тщательный выборъ. Нашелъ дорожную сумку, которая показалась мн вещью полезной, пудру, румяна и липкій пластырь. Сначала я думалъ выкрасить и напудрить лицо, шею и руки, чтобы сдлать себя видимымъ, но неудобство этого заключалось въ томъ, что для того, чтобы опять исчезнуть, мн понадобился бы скипидаръ, нкоторыя другія вещи и довольно много времени. Наконецъ я выбралъ довольно приличный носъ, немного смшной, правда, но не особенно выдающійся изъ большинства человческихъ носовъ, темные очки, бакенбарды съ просдью и парикъ. Блья я не могъ найти, но его можно было купить впослдствіи, а теперь пока я завернулся въ коленкоровыя домино и блыя кашемировые шарфы; башмаковъ также не нашелъ, но сапоги на горбун были просторные и годились. Въ конторк въ лавк было три соверена и шиллинговъ на тридцать серебра, а въ запертомъ шкафу, который я взломалъ, восемь фунтовъ золотомъ. Обмундированный такимъ образомъ, я могъ теперь снова я виться на свтъ Божій. Но тутъ напала на меня странная нершительность. Была ли, въ самомъ дл, прилична моя наружность? Я осмотрлъ себя со всхъ сторонъ въ маленькое туалетное зеркальц, стараясь отыскать какую-нибудь упущенную мною щелку. Я былъ чудёнъ въ театральномъ дух,- какой-то театральный нищій, — но физической невозможности не представлялъ. Набравшись смлости, я снесъ зеркальце въ лавку, опустилъ шторы и со всхъ возможныхъ точекъ зрнія осмотрлъ себя въ трюмо. Нсколько минутъ собирался я съ духомъ, потомъ отперъ дверь лавки и вышелъ на улицу, предоставляя маленькому горбуну выбираться изъ простыни по своему усмотрнію. Казалось, никто не обратилъ на меня особеннаго вниманія. Послднее затрудненіе было, повидимому, превзойдено.
Онъ опять остановился.
— А горбуна вы такъ-таки и оставили на произволъ судьбы? — спросилъ Кемпъ.
— Да, — сказалъ Невидимый. Не знаю, что съ нимъ сталось. Вроятно, онъ развязалъ мшокъ или, скоре, разорвалъ его: узлы были здоровенные.
Онъ замолчалъ, подошелъ къ окну и началъ смотрть въ него.
— Что же произошло, когда вы вышли на Стрэндъ?
— О, опять разочарованіе. Я думалъ, что мои невзгоды пришли къ концу, что въ практическомъ отношеніи и получилъ теперь возможность длать все, что бы не вздумалось, ршительно все, только бы не выдать своей тайны. Такъ я воображалъ. Что бы я ни сдлалъ, какія бы не были послдствія этого, — было для меня безразлично; стоило только сбросить платье и исчезнуть. Никто не могъ задержать меня. Деньги можно было брать, гд придется. Я ршилъ задать себ великолпный пиръ, поселиться въ хорошей гостиниц и обзавестись новымъ имуществомъ. Самоувренность моя не имла границъ; не особенно пріятно вспоминать, какъ я былъ осломъ. Я пошелъ въ трактиръ и уже заказывалъ себ завтракъ, какъ вдругъ сообразилъ, что не могу сть, не обнаруживъ своего невидимаго лица. Я кончилъ заказывать завтракъ, сказалъ лакею, что вернусь черезъ десять минутъ, и ушелъ взбшенный. Не знаю, были ли вы когда-нибудь обмануты въ своемъ аппетит, Кемпъ.?
— Не до такой ужъ степени, сказалъ Кемпъ, — но могу себ это представить.
— Я готовь быль просто искромсать всхъ этихъ тупоумныхъ дьяволовъ. Наконецъ, совсмъ обезсилнный жаждой вкусной пищи, я зашелъ въ другой трактиръ и спросилъ отдльную комнату. «Я изуродованъ», сказалъ я, «получилъ сильные ушибы». Лакеи посмотрли на меня съ любопытствомъ, но, конечно, это ихъ не касалось, и завтракъ мн подали. Онъ былъ не особенно хорошъ, но я нался до-сыта и, когда кончилъ, закурилъ сигару и сталъ обдумывать планъ будущихъ дйствій. А на двор начиналась вьюга. Чмъ больше и размышлялъ, Кемпъ, тмъ ясне мн становилось, какую безпомощную нелпость представляетъ невидимый человкъ въ холодномъ и сыромъ климат, въ многолюдномъ, цивилизованномъ город! Передъ совершеніемъ своего безумнаго опыта я мечталъ о всякихъ преимуществахъ. Теперь все мои мечты, казалось, разлетлись въ прахъ. Я перечислилъ въ голов вс вещи, какихъ можетъ желать человкъ. Конечно, невидимость длала возможнымъ ихъ достиженіе, но пользованіе ими она длала невозможнымъ. Честолюбіе? Какой толкъ въ высокомъ званіи, если вы не можете въ немъ появляться? Камой толкъ въ любви женщины, если имя ея непремнно будетъ Далила? Я не имлъ никакого вкуса къ политик, къ подонкамъ извстности, къ филантропіи, къ спорту. Что же мн было длать? Такъ вотъ для чего я обратился въ завернутую тряпками тайну, въ забинтованную и запеленатую карикатуру на человка!
Онъ замолчалъ и, судя по поз, смотрлъ въ окно.
— Но какъ вы попали въ Айпингъ? спросилъ Кемпъ, стараясь, во что бы то ни стало, поддержать разговоръ,
— Я похалъ туда работать. У меня была одна надежда; это была смутная мысль, она есть у меня и теперь, но теперь она созрла вполн: вернуться назадъ! Поправить сдланное, когда понадобится; когда совершу невидимо все то, что хочу. Объ этомъ-то, длиннымъ образомъ, мн и нужно теперь съ нами поговорить.
И вы прямо похали въ Айпингъ?
— Да. Только добылъ свои три тома замтокъ, и чековую книжку, запасся бльемъ и всмъ необходимымъ, заказалъ химическія снадобья, посредствомъ которыхъ думалъ привести въ исполненіе свою мысль (покажу вамъ свои вычисленія, какъ только получу книги), и выхалъ. Боже, какая была метель, и какихъ хлопотъ мн стоило не давать таявшему снгу вымочить мой картонный носъ!
— Наконецъ, — сказалъ Кемпъ, — третьяго дни, когда васъ открыли, судя по газетамъ, вы нсколько…
— Да, я «н__с_к_о_л_ь_к_о»… Покончилъ, что ли, я этого дурака-полицейскаго?
— Нтъ, — сказалъ Кемпъ, — говорятъ, онъ выздороветъ.
— Ну, значитъ, ему особенно повезло. Я совсмъ вышелъ изъ себя. Что это за дураки! Что они ко мн привязались? Ну, а болвана-лавочника?
— Никакихъ смертей не предвидится, — сказалъ Кемпъ.
— Что касается моего бродяги, — сказалъ Невидимый съ непріятнымъ смхомъ, — это это еще неизвстно. Боже мой, Кемпъ, люди, подобные вамъ, не понимаютъ, что что значитъ бшенство. Работать цлыми годами, составлять планы, замыслы и потомъ встртить на своемъ пути безмозглаго, безтолковаго идіота, который путаетъ вс ваши дла! Вс сорта дураковъ, какіе только можно себ вообразить, и какіе когда-либо существовали, были посланы, чтобы ставить мн палки въ колеса! Еще немного — и я совсмъ ошалю и начну косить ихъ направо и налво. Ужъ и теперь, благодаря имъ, положеніе мое стало въ тысячу разъ трудне.